Исчерпывающий ответ. Дальше ее допрашивать не стал.

Потом собеседовал с двумя украинками. Такими внешне неодинаковыми, будто они принадлежат разным народам.

Ярина Урыльник, с хутора из-под Ивано-Франковска, 18 лет. Типичная чернявая западенка,[262] кареглазая, очень красивая, хоть и небольшого росточка. Ей бы ноги чуток вытянуть — цены б не было. Этакая дынька: ткни спичкой — сок брызнет.

Закончила школу, и с подругами, наплевав на всю украинскую незалежность, сразу поперлась завоевывать Москву: с барахлом, узлами, кастрюлями и даже чугунными сковородками, как на вечное поселение. Только их там — таких красивых, никто и не ждал, аж обидно. Сначала работала на рынке возле Киевского вокзала продавщицей. Но быстро поняла, что подставлять свою белую задницу под черных хозяев палаток, да еще за просто так — не есть хорошо, когда налицо реальный денежный спрос на ее красоту.

Теперь самостоятельная. Квартиру снимает. В эскорте недавно. В активе только работа на автосалоне промо-девочкой.

— А для всех кавказоидов у меня пятидесятипроцентная надбавка. За прошлое, — гордо завила она напоследок.

Мол, смотри, какая я умная. И мстительная.

Вторая украинка, Оксана Кончиц, была из Днепропетровска, точнее — заводского поселка городского типа под Днепропетровском. 19 лет. Длинноногая, светлая шатенка, с большими чувственными глазами благородной оленихи. Маленькой пикантной родинкой на верхней губе у крыла аккуратного носика. Красивый рисунок губ. Идеальная фигура.

После школы кем только не работала в Днепропетровске, но долго нигде не задерживалась: все хозяева доставали со своей «любовью», чтобы денег меньше платить.

— Хотя, по идее, должно быть все наоборот, — возмущается.

В московский эскорт ее зазвали в прошлом году какие-то залетные рекрутеры.[263] И, что самое странное, не обманули: устроили как обещали. Даже квартиру ей сняли недорогую.

— Проституция? Иногда. По случаю. Очень задорого.

Отвечает твердо, раздельными фразами и смотрит на меня при этом гордо. Прям королева. Но посмотришь на такую красотку — и не возникает даже мысли не поверить.

Под номером 12 выступала молдаванка Екатерина Лупу из деревни Бэлэбэнешь. 19 лет. Яркая, эффектная девушка. С шикарной копной каштановых волос. Черными глазами и ярким ртом, без следов помады. Грудь такая, что лифчиком ее только унижать. Притом что все выпуклости у нее на месте, Катя производит впечатление гибкой тростиночки, при росте в метр шестьдесят восемь.

Карьера ее была зеркальна той, что у западной украинки. Сначала торговка на московском рынке, потом проститутка без отрыва от производства, так как все родственники постоянно яблоки привозили на продажу багажниками. Год назад рынок бросила, устроила на свое место подросшую двоюродную сестру. Ей за это тетка еще в ноги кланялась, благодарила.

— Дура старая. Привезла любимую дочку в вертеп и рада, что «пристроила хорошо». А не пристрой я ее туда, так я бы была еще плохой, — возмущается.

Потом вскинулась глазами, накрутила себя и выдала:

— Со мной как в анекдоте, — смеется. — «Девушка, с вами можно познакомиться поближе? Катя. А если еще и с подружкой? Две кати».

Но смех ее при этом был какой-то надрывный.

Завершала эту чертову дюжину путан еврейка Роза Михайловна Шицгал, 18 лет. Коренная москвичка, что характерно. По крайней мере, ее семья живет там с двадцатых годов прошлого века. Небольшая, но очень фигуристая. Лицо типично семитское: смуглая, нос чуть вислый с горбинкой, большие черные глазищи с поволокой, узкая талия, большая упругая грудь и красивая попа. У родителей в наличии есть все: квартира, машина, дача… Средний класс, короче.

— Это у родителей. А у меня самой «MINI»,[264] юзаный,[265] правда, — заявляет гордо. — И дача советская в шесть соток с садовым домиком от бабушки в наследство досталась. Зато всего в сорока километрах от Москвы, рядом с Ленинскими Горками.

Папа у нее — профессор в московском вузе. Мама — бывший кинокритик, в настоящее время — правозащитник.

— Это у нее не иначе как с недотраха, — прокомментировала Роза. — Так как те мелкие гранты с пиндосского Госдепа трудно считать заработком.

Учится в Московском химтехе, где папа и профессорствует. Но основное занятие — эскорт и элитная проституция. А учеба — чтоб диплом был, как и положено интеллигентной женщине.

— Просто нравится мне это дело. За мой же кайф мне еще и бабки платят, — смеется, а глаза масляные, уже мутнеют.

Глаз она на меня уже положила, как пить дать. Ага, вон уже и белой туфелькой на пальчиках ноги поигрывает. Верный разведпризнак.

— Ладно, садись пока на место, интеллигентная женщина, сейчас собрание у нас будет. Пионерский сбор, — потеребил я конец ее красного галстука.

Но прежде чем что-то вещать, надо определиться. Итак, что мы имеем с гуся, кроме звиздюлей от дедушки?

Мы все — в некоем неизвестном месте, где все в руках непонятной военизированной организации под названием «Орден». Какой Орден? Католический, масонский, иллюминатский? Нет информации. Зато известно, что он тут всем рулит. Это раз.

На руках у меня чертова дюжина баб. Из которых три скромницы и десяток вполне отвязных особей, из которых пара-тройка — вообще безбашенных. В любом случае — пассив, обуза. Это два.

Из активов — один автобус. Это три.

Главное — домой дорога заказана, как декларировано вооруженными сотрудниками этого самого пресловутого Ордена.

И все.

Но прорываться все равно придется с тем контингентом, который есть; тут главное — употребить его правильно.

Тут же с глубины души всплыла и затрепетала подлая мыслишка: бордель открой элитный, Жорик. И живи не тужи. Путаны прокормят. Но я ее тут же загнал обратно, потому как бордель — это, как правило, еще и криминал на холке. А где криминал, там мне не место. Проверено в «ревущие» девяностые. Тошнит.

Впрочем, и от роли сутенера еще больше тошнит.

Будущее в тумане. Пока об этом мире (если это действительно другой мир) мы еще ничего конкретного не знаем. То есть вообще ничего.

Оглядел я притихших девчат — все же они очень красивые.

И это все теперь мне?

Подсознание тут же выдало древнюю народную частушку:

Даже улыбнуло конкретно. Ощущение петуха в курятнике… Все, все… Отставить слюноотделение, пора уже и собрание открывать.

Решил начать с шутки. Ну типа обстановку разрядить и девчат подбодрить:

— Сбор нашего пионерского отряда объявляю открытым, — заявил голосом бодрячка-комиссара из нашистского движения.[266] — Слово для доклада имеет пионервожатый Жора. Прошу занести в протокол: Жора заявляет: картина Репина «Приплыли».

Шутка юмора не прошла. У нее, когда я еще был маленький, уже была большая борода.

Девчонки смотрели на меня предельно внимательно во все глазищи и ждали чего-то серьезного. По крайней мере, определенности.

Сероглазая татарка с пепельной гривой волос выразила общий вопрос, который читался в глазах каждой:

— Жора, скажи нам правду: мы где?

— Где, где… В Караганде. Когда всем объясняли — уши затыкала? — нахамил в ответ, но неожиданно вспомнил ее имя, и это, как ни странно, настроило на более конструктивный лад. — Вот ты сама, Альфия, что по этому поводу думаешь?

— Нам думать не положено, когда у нас мужик есть, — съязвила мелкая каштановая шатенка Сажи, не спуская с меня глаз цвета спелой маслины.

А вот Альфия промолчала.