– Но я фельдмаршалу обещал… – проблеял я последний свой аргумент.

– Что обещал? Прорвать вражеские траншеи в одиночку?

Я замолчал.

– Вот то-то… – нравоучительно сказал лейтенант. – Закончится бой, можешь меня наказать за нарушение субординации. А сейчас иди в БРЭМ. Там и для посыльных рядом большой блиндаж организовали. Атака примитивная – в лоб. Поддержи нас гаубицами, отец-командир, – и ухмыляется, удовлетворенный тем, что удалось ему меня уговорить.

– Ну, если ты у меня республиканские траншеи не прорвешь, я тебя с землей съем, – пообещал я ему.

– Обязательно, командир, – улыбнулся он во все зубы. – Главное, ты огненный вал хорошо организуй. А мы не подкачаем.

Не успел я дойти до БРЭМа, как меня снова позвали к телефону. На этот раз на проводе «висел» командующий армией, в зоне ответственности которого я резвился, генерал пехоты граф Далинфорт. Старый человек старой формации, которого со службы унесут только вперед ногами.

– Доложите ваши планы, майор, – начал его превосходительство меня строить, после того как я представился. – А то вы подчиненная мне часть, а действуете вне моего оперативного пространства.

Только его мне для полного счастья не хватало. Накануне наступления. Или имитации наступления… Все равно. Вся секретность операции и так уже висит на волоске, а тут еще и большой штаб вмешивается, в котором по определению не может не быть своего штирлица от республики. Надо сбрасывать излишне любопытного генерала с хвоста.

– Простите, ваше превосходительство, но «железная» бригада есть личный резерв командующего фронтом и подчиняется исключительно ему. Что-либо докладывать вам буду с удовольствием, но только по личному приказу фельдмаршала. На этот счет я имею от него особые инструкции. Рад бы, но… Если получу соответствующие изменения в инструкцию, то я со всем моим рвением и уважением к вашему превосходительству… Честь имею.

Отдал трубку телефонисту.

– Будут еще звонить какие-нибудь генералы, кроме Моласа, скажи им, что я в саперном батальоне, с которым нет телефонной связи. Прими телефонограмму и пообещай ее передать мне, как только противник закончит артподготовку.

Посмотрел на часы. Времени осталось только добежать узкими ходами сообщений до батареи «элик» и уточнить задачу гаубицам.

Аэроплан сделал еще один облет вражеских позиций и сбросил вымпел. На этот раз нормально сбросил, не то что утром, когда за ним пришлось солдатам в ледяную речку нырять.

Уточнили позиции вражеской артиллерии и начали контрбатарейную борьбу.

Первым залпом мои гаубицы выдали партию дымовых снарядов по тем местам, в которых, по нашим подозрениям, сидели корректировщики противника.

Через минуту вражеские траншеи заволокло густым белесым дымом, как туманом.

Огонь артиллерии республиканцев к этому времени существенно ослаб и больше напоминал беспокоящий. Если посчитать, то сегодня с утра они два эшелона снарядов в воздух уже запустили. Как можно быть таким расточительным, если на фронте ровным счетом ничего не происходит?

Ну, аэроплан над ними летает редко. Пугает разве что своей необычностью.

Дирижабль бомбит, но тоже не каждый час.

Кстати о дирижабле. Летнаб сообщил, что его экипаж накрыл-таки вражескую батарею тяжелых орудий в крайнюю свою бомбардировку.

Одновременно сведенные в одну батарею, оба полковых миномета под руководством выделенного мной спеца стали гасить выявленные пулеметные гнезда противника, предварительно положив по десятку мин на командные пункты республиканского полка, который противостоял нам.

Были у меня потуги поставить минометы на бронеходы, но полигонные испытания такого прототипа показали его низкую эффективность, по крайней мере, на той платформе, которая у нас есть. А 120-миллиметрового миномета от концерна «Лозе» мы так и не получили. Самоходный миномет переделали в гаубицу, а вот ас-наводчик так в бригаде и остался. Не отдал я его обратно Щоличу. Вот и пригодился запас, который карман не трет.

Ну, где этот дирижабль?

Дым от снарядов заграждения уже расстелился по полю, скрывая не только нас от огня противника, но и его от наших корректировщиков. Впрочем, была и разница. Враг бил вслепую, тогда как мы – по заранее выявленным воздушной разведкой целям.

Я приказал телефонистам:

– Передать по бригаде. Всем приказ: начали.

Солдаты завертели ручки телефонов, передавая приказание.

Одновременно мой денщик продублировал указание цели тремя зелеными ракетами. Он у меня хоть и жаловался постоянно на тяжесть агрегата, но с трофейной царской ракетницей не расставался с Восточного фронта. Даже сам кустарно ракеты снаряжал из охотничьих патронов.

«Коломбины» и «элики» одновременно стали рвать гранатами проволоку на нейтральной полосе. Гром орудийных выстрелов закладывал уши, но воспринимался как желанная музыка. Мною овладевал азарт сражения.

Ах, какой прелестный зимний день был с утра. Просто Питер Брейгель, картина маслом. Теперь свежий снег весь в желтых пятнах экразита и черной копоти. Ясное небо в дыму. Солнце пробивается, словно сквозь копченое стеклышко. Не красит война этот мир, совсем не красит. Просто уродует.

«Артштурмы» неторопливо вылезли из капониров и пошли в атаку, сливаясь с окружающим пейзажем. Пятнистый камуфляж для этого мира – еще та вундервафля. Аборигены два года назад еще в цветных мундирах в атаку ходили. В полный рост густыми колоннами. Попробуй как следует прицелиться по движущейся мишени, когда мало того что пятна размывают ее силуэт, но она еще и сливается с окружающим ландшафтом. Особенно когда раньше такого не только не видел, но и предположить не мог чего-либо подобного.

После того как самоходки враскачку, как бы принюхиваясь к земле хоботами орудий, преодолели траншеи наших войск, к ним присоединились штурмовые группы бригадных саперов-штурмовиков, автоматчиков, которые наступали в первой линии, прячась от огня противника за бронированными корпусами машин. Бронеходы двигались со скоростью примерно семь километров в час, чтобы штурмовики не отрывались от них. Впрочем, что там той нейтральной полосы…

Вторая волна штурмовиков короткими перебежками двигалась от воронки к воронке, которых на нейтральной полосе образовалось за эти годы великое множество. Просто лунный пейзаж.

«Коломбины» и «элики» четко держали стометровый интервал между наступающими «артштурмами» и создаваемым ими огненным валом. Единственное, что было неприятно, так это то, что ввиду недостаточного количества орудийных стволов огненный вал не мог быть шире одного километра по фронту. А этого мало. Просто булавочный прокол в обороне врага. Лучше было бы полтора-два километра. Если бы заранее минометами не выбили боковые огневые точки пулеметов врага, то в момент выкосили бы моих штурмовиков фланговым огнем. По-доброму, не пятью, а минимум пятнадцатью машинами надо делать такую атаку. Но… Вся бригада геройствует на полста километров севернее.

Бульдозерные клиновые ножи «артштурмов» с легкостью выдергивали колья, натянув на себя колючую проволоку, а бронеходы на ходу подминали заграждения под гусеницы и вдавливали их в грунт. Пять самоходок без единого выстрела за считаные минуты ликвидировали не проходимую для пехоты преграду и, переваливаясь с боку на бок, покатили по лунному пейзажу нейтральной полосы к избиваемым бригадной артиллерией проволочным заграждениям противника.

Республиканцы по моим коробочкам открыли огонь, из чего только смогли. Линия первой траншеи расцветилась огненными звездочками ружейно-пулеметного огня. Проявили себя во всей красе республиканские стрелки, и особенно пулеметчики, которые моментально получали увесистый «подарок» по навесной траектории от двух наших минометов. А девять гаубиц, дружно рявкнув, добавили гостинцев.

«Артштурмы» редкими выстрелами с коротких остановок практически в упор подавляли недобитые минометчиками пулеметные гнезда обороны республиканцев. Звук выстрела короткой горной пушки характерно отличался от звука выстрела длинной «коломбины» и от трехдюймовок противника. А тем более от стука по ушам четырехдюймовой гаубицы. Я уже на слух определял, кто и откуда стреляет.