Вальд сел в БРЭМ и покатил вслед колонне. Вторая БРЭМ осталась у меня.

Да, по сравнению с дизелем паровая машина, можно сказать, бесшумная. Это как сравнивать просто выстрел и выстрел с глушителем. Но вот лязг гусениц с противным присвистом нагруженных стальных осей никуда не делся. Точно такой же, как у танка. А учитывая, что у нас колеса самоходок «паровозные», даже без внутренней амортизации, то еще бо́льший.

Я повернулся к Ягру, который все это время не отставал от меня ни на шаг. Приказал:

– Командиров в штабную палатку. Личному составу отдыхать. Интендантам приготовить и утром, перед атакой, выдать каждому бойцу по сто двадцать грамм водки. И чтобы ни одной задержки в этом не было.

Самому не спалось. Мои оставленные на месте жандармы после случая с Тортфортом уже выловили семь групп вражеской фронтовой разведки, просто подкараулив во всех вскрытых местах их тайного проникновения в наши тылы. Толком «языки» ничего не знали. Послали их считать наши бронеходы, выяснить калибр орудий и вообще уточнять информацию.

Судя по всему, Тортфорт поет в плену канарейкой. Хорошо еще, что знает он мало. Но то, что их разведка не возвращается назад, как раньше, врага должно навести на мысль, что мы лес закрыли и к удару готовимся.

Поднял я бойцов за два часа до рассвета, и при свете факелов и фар мы переправились через вкусно пахнущие свежей стружкой мосты на западный берег безымянной речки. Всех, кто не будет участвовать в бою, оттянули дальше в тыл. Место нашей дислокации осталось пустым. Драгуны и пехота резерва также ушли в соседние леса.

Саперы Тортфорта, уже без него самого, не спали всю ночь, пахали как папы Карло, и в ближнем тылу траншей имперских войск, работая все темное время, откопали капониры под всю нашу технику. Так что выше бруствера из них торчали только стволы.

Гаубицы встали на обратных скатах высот. Ближе к передовой в окопчиках разместились их корректировщики с полевыми телефонами.

Отдельно соорудили снарядные погреба, куда, как муравьи, солдаты перетаскали ящики со снарядами.

На «коломбины» сколотили дополнительно из досок противошрапнельные козырьки. Слишком близко они стоят к траншеям. А по-доброму надо было не идти на поводу у прототипа, а сразу делать «коломбины» с бронированными крышами. В Великую Отечественную войну шрапнель практически не применяли, вот крыша и не понадобилась.

Щели-укрытия с перекрытиями из деревянных щитов саперы отрыли с запасом и для себя, и для моих штурмовиков. Их отпустили. И приданные нам саперы, умаявшись вкалывать целые сутки, спали в этих же щелях без задних ног, даже позабыв стребовать с нас то ли ранний завтрак, то ли второй ужин.

Светает.

Вроде успели.

Дай-то бог нашему теляти да волка съесть…

Командир пехотного полка, за линиями которого мы расположились, был таким соседством очень недоволен. Чуйка подсказывала ему, что долбить по его полку будут сильно, может, даже «чемоданами», как прозвали на фронте крупнокалиберные снаряды.

– Что вы себе позволяете, майор?! Все, что вы тут накопали, надо было согласовать со мной, – брызгал он слюной от раздражения.

Внешним видом командир линейного полка ничем не отличался от солдата. Разве что защитного цвета плетеные погоны были со знаками различия полковника. Больше всего, наверное, его раздражало то, что самое интересное он тривиально проспал. Мне же было не до политеса.

– Сократись, полковник, – ответил я ему предельно грубо. – Сядь на ящик и распишись, что ознакомлен с приказом командующего фронтом.

И дал прочитать ему предыдущий приказ. Тот, который я получил перед выдвижением на эти позиции. А уточненный приказ, который лежал в моей планшетке после разведывательного облета и встречи с императором, я от него благоразумно утаил.

Многие знания рождают многие печали…

Потому как вместо полнокровной бригады, которой ранее ставилась задача прорыва данного участка фронта, у меня сейчас в руках всего по взводу «артштурмов» и «коломбин» да батарея «элик» и одна БРЭМ. Плюс батальон огемских саперов-штурмовиков. И в поддержке не пехотная дивизия с ударным кавалерийским корпусом, а всего лишь полк пехоты и два полка драгун. И этот полк, что в траншеях. Не разбежаться…

Полковник прочитал приказ, поставил на нем свою подпись и вернул бумагу мне.

– Какие будут приказания, господин гвардии майор артиллерии? – Ни капли раздражения в глазах, только готовность выполнить приказ. Сразу видно старого служаку. Ответственность за все он уже перекинул на меня.

– Слушай, полковник… Сейчас за твоей спиной орудийных стволов больше, чем у двух дивизий вместе взятых. Нет только корпусных тяжелых пушек. Так что попробуй мне только не удержи атаку республиканцев.

В небе с севера наплывала огромная черная туша дирижабля Гурвинека.

Теперь точно началось. Черные точки отделились от дирижабля и стремительно падали на ближние тылы противника.

– Ушедшие боги, спасите нас, – отогнал полковник возможные напасти ритуальным жестом.

Через секунду все загрохотало, а под нашими ногами задрожала земля, ударяя под пятки. Бомбили чем-то очень уж крупным.

Мы благоразумно скатились в глубины перекрытого командного пункта и припали к панорамам производства «Рецкого стекла».

– А они точно в атаку пойдут? – спросил полковник в промежутке между сериями разрывов 250-килограммовых бомб.

– Это только ушедшие боги знают, – ответил я. – Но, по показаниям пленных, войск сюда республиканцы нагнали, как при подготовке к атаке.

– Долго еще эта бомбардировка продлится?

– Не думаю. Судя по всему, загружали дирижабль на фронтовом аэродроме. Это недалеко. Так что в перегруз взяли не больше двадцати тонн. Еще повисит над нами минут пятнадцать.

– Да, все же бомбежка с воздуха хорошее подспорье, что ни говори, – поправил свои усы полковник.

– Ага… – поддакнул я. – Особенно когда бомбят не тебя.

– У республиканцев таких монстров нет. Прилетал тут один. Сбросил пару сотен десятикилограммовок, и все. Что кидал, что не кидал. А тут мощь! Наша имперская мощь!

Полковника распирало от гордости.

Тишина наступила так же, как и грохот, – внезапно.

Мы вылезли на открытую площадку, где мои связисты уже устанавливали под деревянным козырьком телефоны. Пять штук.

– Красиво жить не запретишь в резерве командующего фронта, – завистливо пропел полковник.

– Между прочим, я эти телефоны покупал на свои деньги, – опустил я его с небес на землю. – Мне так же выдали из интендантства всего один телефон парный на бригаду.

– А еще у вас герцог есть, который любит свою гвардию, – не переставал меня подкалывать полковник.

– А ты сам-то откуда?

– Я? Из Лое.

– Так ваш князь вообще премьер-министр и канцлер всей империи. Кто бы жаловался на сюзерена… – усмехнулся я.

Полковник отвернул от меня свое разочарованное лицо, якобы любуясь творением мастера Гурвинека. Дирижабль уходил на север, визуально уменьшаясь в размерах. Вернется он вряд ли раньше чем через три часа. Это если в темпе вальса действовать будут. И если его на другой участок фронта не отвлекут.

Некоторое время на стороне противника не было никакого шевеления, а затем загрохотало, и воздух загудел, завизжал от протыкающих его больших снарядов.

– Это куда же они бьют? – озадаченно спросил полковник, слыша, как в нашем тылу стали рваться снаряды калибром не меньше шести дюймов, а то и восьми.

– Туда, где еще вчера стояли мои коробочки, – пояснил я. – И если бы я ночью не перекопал твой задний двор, то сейчас бы как раз попал под раздачу. А так там уже пустое место. Булками шевелить надо вовремя.

– Майор, ты коньяк пьешь?

– Угости.

– Пошли ко мне в блиндаж, – предложил полковник. – Эта музыка надолго. Иной раз на целые сутки.

Хорошо переждали начавшийся обстрел.

Пообщались.

Понравились друг другу.

Накатили по паре стаканчиков хорошего коньяка.