Пока бургграф без пользы крутил ручку телефона, пытаясь вызвать центральную станцию, стрелки вежливо, но настойчиво вывернули из его ладони разговорную трубку.

— Не стоит так стараться, солдатик, — осклабился рецкий ефрейтор. — Провода мы заранее перерезали.

А я, не удержавшись, смачно съездил бургграфа по уху. Для профилактики.

— Этот тип — дезертир с фронта, — заявил я, указывая на бургграфа пальцем. — В кандалы его.

— Кто вы такие и как посмели ворваться с вооруженными людьми в святая святых контрразведки, — вскинул бургграф подбородок и принялся, как пишется в протоколах, «угрожать словами».

Он, видимо, не узнал меня с бородой. Что ж, тем интереснее будет узнавание. Позже. На допросе.

— Чрезвычайная королевская комиссия по борьбе с саботажем и пособничеством врагу. Вот мандат, — предъявил я ему соответствующую бумагу, в которой барон Бадонверт был указан как комиссар означенной ЧК с весьма широкими полномочиями. — Увести арестованного в одиночную камеру.

Такой сцены я ждал с самого начала получения означенного документа и вот удовлетворился. Настроение поднялось, и я, оккупировав кабинет начальника контрразведки, вызвал рецкого фельдфебеля.

— Провод починили?

— Только что вернулись наши монтеры, ваша милость, — ответил тот.

— Свободен.

Закинул кожаное кепи на вешалку. Вынул из деревянной кобуры пистолет Гоча и положил его на стол, на пачку чистой бумаги — красивый натюрморт получился, особенно в соседстве с бронзовой настольной лампой под зеленым стеклянным абажуром, как в фильмах про ВЧК, и чернильницей в виде деревенского колодца, выточенной из цельного куска дешевого змеевика. Кобура также отправилась на вешалку. За ней ремень с горским кинжалом (наградной кортик на операцию я не стал брать). Расстегнул рыжую кожанку бронемастера, которую надел по случаю ночной прохлады — на ней никаких знаков различия не было, и, сев в кресло начальника контрразведки, сделал через центральную один телефонный звонок, по которому передал только кодовую фразу: «Первому. Сокол в клетке». Дальше оставалось только ждать.

Для начала зажжем керосиновую люстру из трех ламп. Одного светоча на столе для такого большого кабинета маловато будет. Ага… А вот и самогарные спички в ящике стола в наличии.

Чтобы скрасить ожидание, приказал вызвать к себе из узилища старшего вертухая со списком заключенных. Вот будет номер, если мы промахнулись… Тогда все спишут на эксцесс исполнителя. То есть меня. Дикий горец, что с него взять?

Загул в популярном ресторане, всегда полном состоятельной публики, должен был отвлечь внимание следящих за мной филёров. Даже гипотетических. Так-то я по жизни в подобные заведения не хожу — предпочитаю простую еду, которую готовят моя жена или мой денщик. Да и на пустое времяпровождение у меня просто времени нет. Не говоря уже о дурной трате денег, против которой всегда возмущается моя крестьянская душа. Но когда нужно для дела, то можно и местный убогий канкан посмотреть под неоправданно дорогие напитки. И золотом щедро потрясти.

Тем более что рота капитана Вальда первой закончила обучение на курсах штурмовиков на полигоне, и нужно было залегендировать ее участие в городской акции как случайное. Пьяную выходку ее командира, что ли…

Остальные рецкие части работали в обеспечении. В нужное время выставляли на мостах через реку и всех выездах из города взводные блокпосты с пулеметами. Брали под контроль железнодорожный вокзал с телеграфом. Даже шпальный бронепоезд «Аспид» на него пригнали… на всякий случай.

Телефонную станцию еще с вечера, с начала ночной смены телефонисток, тихо оккупировали армейские разведчики Моласа. Его офицеры слушали все интересующие нас приватные разговоры и держали там диспетчера связи для нас, чтобы не светить телефонным барышням некоторые интересные номера.

Почта ночью не работала, но и ее взяли под охрану с улицы.

Все как дедушка Ленин завещал. И даже больше — с неба нас прикрывал дирижабль «Черный дракон», следящий за дорогами по направлению к городу.

Но по большому счету, все было сшито наспех, на живую нитку, рассчитано на «быстроту, глазомер и натиск», отсутствие главного контрразведчика на месте службы и ослабленную этим обстоятельством охрану. Нам предстояла взаимоисключающая задача — за полночь с шумом, запоминающимся окружающим, уйти из ресторана и тихо, незаметно просочиться к городской тюрьме. Над этим я и ломал голову, как такое совместить, когда к нашему столику подошла Маара. И тут у меня все срослось. Как рубильник в голове включили. А что придется с женой поскандалить по поводу посещения «Круазанского приюта», то с этим я сразу смирился. Чему быть, того не миновать.

В кабинет ввели усатого кирасира, знакомого мне по собственной отсидке в этом узилище.

Поставили его передо мной.

На стол положили канцелярскую папку.

— Свободны, — сказал я конвоирующим его горным стрелкам и перешел на огемский язык. — А вас, кирасир, прошу присаживаться. Разговор может быть долгим. Только вот курить я вам не разрешу. Увы… Не переношу табачного дыма. Потерпите?

До «Круазанского приюта» из ресторана пошли пешком, благо не так далеко он расположен. И тут уже мы напрочь оторвались хоровым пением, а горское многоголосье ни с чем не спутаешь. Особенно припевы на предельно высоких вибрирующих нотах, которые могут в побудку поднять целый полк в летних лагерях. Обывателям, рано легшим спать по причине военной экономии керосина, досталась масса незабываемых впечатлений после первого сна, но зато уже никто не смог бы даже предположить, что загулявшие горские офицеры не просто так меняют дислокацию загула.

Полиция, даже военная, ничего не сделала, чтобы нас остановить. Они по богатому опыту знали, что быстрее и надежнее немного перетерпеть и благочиние на улицах восстановится само собой. Арестовывать же офицеров, тем более пьяных, большой геморрой. Еще большая морока все это оформлять в комендатуре, где на загулы фронтовиков смотрели сочувственно. Так что до самого борделя мы оставили очень заметный след.

Маара в шикарном восточном наряде с кучей цепочек, браслетов на запястьях и голых щиколотках встречала нас сама посередине большого ковра в фойе, как заждавшаяся дорогих гостей радушная хозяйка. Даже поприветствовала на рецком наречии, прижимая руки к сердцу и кивая богатым тюрбаном с пушистым пером, которое удерживалось большим красным камнем.

Наши роли были расписаны еще по дороге — кто из нас остается в борделе до утра и напоказ при дневном свете вываливается из него, а кто должен быть готов к половине второго ночи выступить во всеоружии с полным соблюдением конспирации. И если к этому времени с девочкой всласть пообщаться не успел, то опоздал.

Раздав офицеров по девочкам, мадам меня увлекла в свой кабинет, обставленный скорее как роскошный будуар, но имеющий все необходимые предметы для ведения канцелярской работы. Очень дорогие и качественные предметы. Счеты у нее были изготовлены из полудрагоценных камней на серебряных спицах, а гроссбухи из самой лучшей бумаги в сафьяновых переплетах. Перья золотые в ручках из сочно-синей ляпис-лазури — камня искренности, успеха и божественного расположения, как считали в моем мире. Такие же чернильницы с золотыми крышками.

Там я за всех и расплатился, еще в ресторане заявив офицерам, что страшно обижусь, если кто из них только вынет кошелек — они мои гости. Положение обязывает, раз уж меня маркграф назначил здесь «положением».

— К тебе кого вызвать? — ласково спросила мадам, когда с кассой было покончено, и, смущенно улыбаясь, развела руками. — Из тех, кто остались, конечно.

— Никого, — ответил я ей и не стал скрывать причину. — Я женился и не собирался вообще сюда когда-либо приходить, но… такая вот оказия выпала. Гости. Так что девочка мне сегодня не нужна. Я бы с удовольствием принял ванну, контрастный душ и взял бы сеанс простого массажа. А потом бы неплохо выпить кофе с коньяком.