— Нет. Спереть не сопрут, но поменяют на плохой или ломаный легко.

Пользуясь дружеским советом, отобрал я себе из отремонтированного шанцевого инвентаря нормальную кирку-мотыгу, штыковую и совковую лопаты. И на каждой ручке нарисовал красивую такую кнопку — отличительный знак. Не думаю, что у других такой же может быть.

На обеде унтер заставил весь взвод три раза заходить в столовую палатку и снова выходить из нее строиться, пока не добился правильного поведения подчиненных согласно Устава.

Солдаты глухо бухтели, но Прёмзель перевел все стрелки на меня.

— Этот крендель по фамилии Кобчик сегодня отказался нашего ротного величать «его милостью», да еще капитану уставом в нос ткнул, что так не положено. Вот теперь мы все вместе с ним и живем по уставу. Приказ его милости. А ты, Кобчик, вон туда садись, за третий стол, в отделение старшего сапера по фамилии Ноль.

— Унтер, он теперь с нами работает? — спросил старший сапер Ноль.

— Нет, — усмехнулся унтер-офицер. — У военного строителя Кобчика, пока он не дорос еще до высокого звания имперского сапера, особое задание будет на правом фланге. Индивидуальный, так сказать, подряд. Особо важный объект от господина инженер-капитана.

Взвод дружно заржал. А я в непонятках остался, только догадался, что взводный мне все же подложил какую-то подлянку.

— Ну и напоследок хорошая новость для вас, — продолжил унтер. — Савва Кобчик — кузнец. И с этого дня он еще и ответственный за рабочее состояние шанцевого инвентаря во всем взводе.

Одобрительный гул был ему ответом.

— А теперь сесть и приступить к приему пищи. Кстати, Кобчик, а зачем ты на своих черенках дырку нарисовал, уже соскучился по домашней лохматке?

Все опять гаденько заухмылялись.

— Нет, господин унтер-офицер, — ответил я, — это обозначение малой механизации.

Народ безмолвствовал. С одной стороны, какая такая механизация может быть в насквозь знакомой лопате, а с другой — кузнец же… колдун по определению…

— Это как? — не выдержал первым мой новый отделенный.

— Каком кверху… Очень просто, господа-товарищи, кнопку нажал — вся спина мокрая, — заявил я с полной серьезностью морды.

— А кнопка где?

— Да на черенке нарисованная, чтобы не промахнуться по месту, — ответил я и заржал.

Вот так вот. Мы-то дураки, а вы-то нет?

Ночью я ждал «темной». Все же весь взвод из-за меня наказали, что «уставщина» хуже «дедовщины». Но пронесло. Как оказалось, если бы я работал с ними рядом и их постоянно из-за меня дрючили, то, наверное, несдобровать было бы моим бокам. А так… только на прием пищи ходили строем перед ротным. И все…

Особое задание для особо борзых военных состояло в обустройстве позиции для пулемета. Охудеть не встать. Магазинных винтовок тут нет, а пулеметы уже есть. Ну и времечко мне досталось в этом мире. Сплошняком сюрпризы поперли, стоило только в армию загреметь.

Техник-фельдъюнкер нашей роты по фамилии Або, худой и мосластый студиозус откуда-то с севера, чуть ли не с островов холодного моря, на которых живут только рыбаки, в маленьких кругленьких очочках-велосипедах и с жиденьким рыжим пухом над верхней губой, привел меня на правый фланг строящихся укреплений и показал вбитые в землю колышки.

— А почему позиция круглая? — искренне удивился я.

— Это чтобы лафет было удобнее поворачивать, — пояснил мне юнкер.

— Лафет у пулемета?! — воскликнул я и подумал, что Штирлиц никогда не был так близок к провалу. — Сколько же он весит?

— Чуть меньше тонны. Это с бронещитом. Расчет восемь человек, — не заметил студент моих оговорок. — Только одна загвоздка для такой позиции: площадка должна быть выровнена если не идеально, то приближенно к тому.

— Тогда нивелир нужен, — ляпнул я.

— Умеешь пользоваться нивелиром? — поднял юнкер очки на лоб, внимательно меня рассматривая.

— Смотря какой конструкции, — уклончиво ответил я. — Но без нивелира ровной площадки не будет. Так что нивелир сюда и чучело с рейкой. И будет тебе ровная площадка. Вот еще… — продолжил я грузить юнкера. — На какой высоте стоит на лафете тело пулемета и какой отрицательный наклон позволяет выставить лафет? Стрелять-то вниз придется.

Удивление прошло быстро. Во мне проснулся башенный пулеметчик БТР, которому в учебке показывали фотографию пулемета времен Русско-японской войны на орудийном лафете. Большая дура…

— Начинай пока, а я нивелир принесу, — бросил юнкер и побежал в расположение батальона, где вся такая тонкая строительная машинерия хранилась у инженера в палатке.

А я посмотрел вниз, куда стрелять придется, и понял, что размеченная позиция просто бездарная. Не знаю, какой горизонтальный угол у этого пушечного лафета с пулеметом, но навряд ли большой. Градусов пять-семь, не больше, а позицию расчертили стрелять хоть и во фланг, но в противника, который будет двигаться гуськом по горной дороге, раскинувшейся перед нами, как сцена в театре. Это, считай, что с фронта по цепи лупить. Что не есть гуд, как говорил нам инструктор по стрелковому делу. Лучший пулеметный огонь — фланговый, когда одной пулей можно задеть сразу нескольких солдат противника. Даже если промажешь, то чуть дальше пуля свою жертву найдет. А по фронту цепи бить, так большинство пуль в «молоко» уйдет.

Походил, посмотрел на этот спускающийся с перевала серпантин дороги и понял, что для себя я бы позицию сместил еще вправо метров на пять и пару метров вперед. И это без разницы, что из совершенного пулемета Калашникова стрелять, что из митральезы с ручкой.

Наметил сектора обстрела, взял кайло, «нажал на кнопку» и стал ковырять лунки под новые колышки.

И еще отметил, что тут никто окопов не копает, не говоря уже о траншеях. Вся фортеция полевая для стрелков строится на ровном грунте вверх, как домá. Так что понятно стало, где стройбатовцы кирки погнули, — камни добывали для строительства. И носят камень на носилках и возят его на телегах стрехами… а другие туры плетут из вымоченной лозы, что с долины добыли. Эти корзинки камнем и забивают, устраивая в ряд. Ну, просто оборона Севастополя в девятнадцатом веке. Хотя… лично я не сильно желал бы долбить в такой земле траншеи полного профиля. Пуля такой тур не пробьет по определению. Так что еще надо?

Когда прибыл юнкер с коробкой нивелира в руках, солдатом с мерной рейкой на плече и треногой за спиной на лямке и инженер-капитаном на пристежке с папкой под мышкой, я уже все колышки переставил по-новому.

— Так… это что за самодеятельность? — Инженер-капитан был хоть и интеллигентен, но в данный момент грозен. — Кто разрешил отступать от проекта?

— Осмелюсь доложить, господин капитан-инженер, — вытянулся я во фрунт, манипулируя лопатой, как винтовкой. — Определили новую позицию здравый смысл и распределение секторов обстрела.

Далее я подробно объяснил, что пять метров вправо — и можно простреливать часть дороги, которая для нас идет в фас, а фактически по глубокой колонне противника. А со старой позиции ее не видно, увал загораживает. И в то же время всегда можно повернуть сам пулемет влево и обстрелять непосредственно нападающих на наши укрепления вдоль них.

— А по тому куску дороги, что прямо перед нами видно, пусть стрелки в меткости упражняются. А для пулемета будет только лишний расход боеприпаса и мало толку, — закончил я свой спич.

Инженер уже стоял на размеченной мной позиции и одновременно смотрел то на пейзаж, то на свой план в папке.

— Кобчик, покажи мне на плане сектора обстрела, про которые ты говорил, — позвал меня он.

— Господин инженер-капитан, давайте я вам лучше всю позицию нарисую.

Взял я у капитана карандаш и тетрадь, начертал укрепление для пулемета, как я его сам вижу, а потом провел на плане два конуса из одной точки.

— Вот так, господин инженер-капитан, — протянул я ему свой план позиций.

Офицер еще несколько раз кивнул головой и выдал: