Так в чем же дело?..
– Как будто кто-то решил испортить воронам репутацию, – негромко сказал Джа-Джинни, и Хаген понял, что крылан думает о том же, что и он. – Как будто кто-то вознамерился поссорить клан Корвисс с капитаном-императором.
– Слишком уж хитро́,– возразил Умберто без тени прежнего веселья. – Кто из небесных детей отличается… хм… избытком хитрости? Я-то всех небожителей считаю коварными пройдохами – прошу прощения, капитан, извини, Хаген, – и многие со мной согласятся. Но ведь на самом деле кланы в этом смысле не похожи друг на друга. Я прав?
Крейн посмотрел на Хагена со странной улыбкой и ничего не сказал.
Пересмешник вздохнул:
– Ты прав. У семейств разные предпочтения в том, что касается оружия, и всем известно, что ложью, как и ядом, лучше всех прочих владеет клан Локк. Однако ни я, ни мои родственники к этому не причастны.
– Ты уверен? – спросил Джа-Джинни.
Хаген кивнул. «Только не спрашивай почему». Крылан с сомнением покачал головой и нахмурился. Пересмешник почувствовал себя неуютно – ему снова не доверяли, его снова подозревали в чем-то нехорошем. Зачем он остался? Зачем позволил Крейну-Фейре посвятить себя в тайны, которые могли стоить жизни?..
Послышался тихий голос Эсме:
– А вдруг все дело в том, что это правда?
Целительница сидела за противоположным от Крейна концом стола, так далеко, как только представлялось возможным. До сих пор она молчала, и пересмешник на какое-то время даже забыл о ее присутствии. Но теперь ее слова как будто разбудили в нем что-то – некое дремлющее воспоминание, темное и опасное.
– Продолжай, – сказал Крейн. – Я весь внимание.
– Там написано, что Капитан Ворон… удалился в великой печали, – сказала целительница. – Я совсем недавно узнала, что такое для клана Корвисс «Дорога печали». Он… ушел, верно? Все бросил, от всего отказался и ушел. Может быть, когда он покинул небесных детей, кто-то другой сделался капитаном. Да так им и остался навсегда.
– Они уходят Дорогой печали не просто так, – заметил Джа-Джинни и перевел взгляд с целительницы на капитана. – Это их способ наказывать самих себя за грехи и проступки. Если Капитан Ворон допустил какую-то особенно серьезную ошибку, то кара за нее могла лечь не только на его плечи, а на весь клан. Если допустить, что эта история не выдумка, не легенда – а ведь падение «Утренней звезды» в самом деле состоялось, так что доля правды в ней в любом случае есть, – то получается… Нет, я не знаю, что получается. Кристобаль, судя по твоему лицу, ты хочешь с нами поделиться чем-то еще.
Крейн ответил не сразу. Он перевернул страницу – одну, другую, – потом почесал переносицу, задумчиво прищурился и обвел собравшихся за столом друзей и помощников странным взглядом.
– На острове Зеленого великана, – медленно проговорил он, – я тебе соврал, Хаген. Когда ты спросил меня, что в клане Феникса говорили об Основателях, я ответил – много и ничего. Это неправда. Точнее, лишь часть правды. О них и впрямь говорили редко, и легенду о падении Пламенного рассказывали редко, но… – Он вдруг зажмурился, резко поднял руки и подался назад. Хаген почувствовал волну горячего воздуха и машинально придвинул тетрадь Звездочета к себе – было бы жаль ее потерять в огне. – Но когда рассказывали, то одну из главных ролей в ней играл Капитан.
– Не Капитан Цапля, – сказал крылан, понимающе кивнув. – И не Ворон.
Крейн – точнее, Фейра – встал и подошел к окну.
– Да. Просто Капитан. – Теперь в его голосе звучала тоска, от которой у пересмешника защемило в груди. – Честно говоря, я не придавал этому значения и даже не вспоминал об этой детали, пока вы с Кузнечиком не раздобыли столь необычный трофей в доме Звездочета. Даже тогда я не сразу вспомнил… Так или иначе, если и впрямь предположить, что легенда в большей степени правдива, чем кажется, – какие выводы мы можем сделать?
– Вороны должны все помнить, – сказал пересмешник. – Они Бдительные. Они все знают. Им не нужны были живые летописи, Соффио, чтобы сохранить собственную историю и… сделать ее тайной для всех остальных.
– Почему же они молчат? – спросил Умберто. – Почему они молчат вот уже три тысячи лет? Я никогда не поверю, что небесные дети могут добровольно отказаться от власти, особенно если она им принадлежит по закону. Но они все же это сделали… в чем причина?
В грехе Капитана Ворона, понял пересмешник. В том, что случилось три с лишним тысячи лет назад. Некое событие заставило весь клан Корвисс отказаться от власти над остальными небесными детьми и отправиться Дорогой печали.
Путешествие затянулось…
– Я попросил Нами разыскать среди древних легенд что-нибудь похожее, – сказал феникс. – Что-нибудь, вызывающее много вопросов и не дающее ни одного ответа. Он жаловался на нехватку времени – должен признать, жаловался вполне справедливо, – и все-таки сумел выполнить мою просьбу. Он отыскал странную историю о Вороне на берегу Черной реки, я ее раньше не слышал. Давным-давно один мудрый ворон летел над рекой и увидел, что волны вынесли на берег много всякой всячины – какие-то щепки, тряпки, старые кости… Соплеменники ворона не обращали на этот мусор внимания, но он отличался неуемным любопытством и, сунув свой длинный клюв в кучу мусора, отыскал в ней щепку, не похожую на остальные. Он воткнул ее в землю, а сверху приспособил найденный в той же куче маленький череп и украсил это дело обрывком темно-синей ленты, закрепив его сломанной брошью в виде зубчатого колесика. Закончив трудиться, он щелкнул клювом, и его творение обернулось птицей… Какая это была птица, по-вашему?
– Ласточка, – растерянно проговорил Джа-Джинни, когда Крейн-Фейра умолк и выжидательно уставился на них. – Он… создал Ласточку? И кого еще, если верить этой сказке, Ворон сотворил из бесполезного мусора?
– Всех, кроме Феникса, – ответил крылану капитан. – Сказка длинная, подробная и крамольная – я бы сказал, она куда хуже истории о Капитане Вороне. По отдельности они кажутся придуманными, но вместе выглядят чем-то бо́льшим. Или, если уж быть точным, обрывками чего-то большего. А вот, кстати говоря, еще одна интересная история. – Он недолго помолчал, собираясь с мыслями, потом продолжил: – Было это в те времена, когда некто научил людей видеть сокрытое. В городе Террион, что на острове Ки, жила девушка, славившаяся по всей округе как умелая рукодельница. Однажды пришел к ней незнакомец и сказал: «Полотно мое истончилось, и желаю я, чтобы ты соткала новое». «Ни одна ткань не может служить вечно, – ответила мастерица. – Я не смогу тебе помочь». Разгневался тогда незнакомец и повторил свою просьбу еще дважды, и оба раза девушка ответила отказом. И тогда сломал он прялку ее, сжег дотла ткацкий станок, а иглы и нити выбросил с обрыва в бушующее море. Так лишился город Террион лучшей своей рукодельницы, и еще долго не появлялось там мастерицы, которая могла бы с ней сравниться.
– А вот это, кажется, я понимаю лучше всех вас, – сказала Эсме, вновь преодолев смущение. – Она не рукодельницей была на самом деле, а целительницей. Полотно… прялка… все это напоминает то, чем я занимаюсь, когда проникаю в сердце-суть. Я восстанавливаю то, что было разрушено. Чтобы залатать дыры, нужна нить, которую я беру из… э-э… источника целительской силы, чем бы он ни был на самом деле. Видимо, она отказалась исцелить его болезнь и погибла. Впрочем… – Она помедлила. – Что она ему сказала – «ни одна ткань не может служить вечно»? Нет-нет, он не был болен. Он хотел вернуть утраченную молодость. Такая просьба убивает целителя вернее любого оружия.
– А первая фраза – ты ее не придумал, Кристобаль? – спросил Джа-Джинни. Крейн покачал головой. – Было это в те времена, когда люди научились видеть сокрытое… Выходит, вскоре после падения «Утренней звезды»?
– Или до него, – заметил Умберто. – Вряд ли между нарушением запрета Буревестника и наказанием прошли считаные дни – уж скорее годы, а то и десятилетия.
– Жаль, в этой сказке нет ни единого намека на то, кто же учил людей сокрытому, – сказал Крейн. – Да и суть запрета остается непонятной. Нами как-то сказал мне и Эрдану, что люди задолго до пришествия основателей пользовались огнем – и это правда. Летать быстрее ветра не умеет нынче никто. А что касается умения «видеть сокрытое», так не мешало бы для начала сообразить, о чем именно идет речь.
