Окажись сейчас поблизости кто-нибудь из торговой гильдии Облачного города, он помчался бы в столицу, чтобы поскорее сообщить собратьям радостную весть: нашлась управа на мерзкую тварь, и теперь ее наполовину обгоревшая туша лежит на берегу, к большому восторгу вечно голодных чаек-крикунов. Но страх так просто не сдается: безымянной бухте предстояло пустовать еще долго, и поэтому она оказалась превосходным убежищем для тех, кому требовалось скрыться от посторонних глаз.

Хотя ветер был совсем слабым, «Невеста ветра» покачивалась на волнах, то и дело косясь на поверженного врага, и в ее больших глазах отражалось удивление: таких быстрых сражений она не помнила. Стоило зайти в бухту, как из подводной пещеры выбрался кракен и простер длинные щупальца, белесые от старости, к борту фрегата. Матросы схватились за оружие, но их, как и самого кракена, ждал сюрприз: капитан вышел из каюты и подошел к фальшборту.

На несколько мгновений округу затопило море огня.

Расправившись с морской тварью, магус ушел обратно – медленным шагом, задумчиво разглядывая изогнутые когти на своей правой руке, – как будто ничего особенного не случилось. Моряки перевели дух: после эверрских событий прошло уже больше недели, но они все еще не могли смириться с тем, что «Невестой ветра» теперь командовал не Кристобаль Крейн, а Кристобаль Фейра – молчаливый, угрюмый и опасный нелюдь.

Перемены в характере никого не удивили: «Невеста» понесла тяжелые потери, где уж тут веселиться! Куда сложнее было привыкнуть к новой внешности феникса, к его птичьим когтям и глазам с маленькими пляшущими огоньками вместо зрачков. Когти, черные и жесткие, выросли на третью ночь после Эверры – и той ночью никто не спал, всех мучила жуткая боль. Теперь всякий раз, когда феникс опускал руку на какую-нибудь твердую поверхность, раздавался дробный перестук. Волей-неволей вспоминались старые легенды о могущественном и жестокосердном клане Фейра, и оставалось лишь признаться себе в том, что долгие годы они лишь верили, что знают истинную суть своего капитана.

– Страшно… – пробормотал Кузнечик. Его услышал только Сандер и вопросительно поднял брови – дескать, что именно? Парнишка тяжело вздохнул и продолжил: – Смотреть на него страшно. Я вчера ночью спал тут, наверху, и проснулся от странного звука – будто кто-то царапает обшивку…

Юнга поморщился и замолчал; сделал вид, что гладит ларима. Не стоило рассказывать Сандеру о сцене, свидетелем которой он стал случайно, – о том, как Кристобаль Фейра и впрямь царапал когтями планшир, словно желая причинить боль «Невесте ветра», а та безропотно переносила издевательства капитана. Кузнечик вдруг осознал, что постороннему не понять истинную суть связи между фрегатом и навигатором, – наверное, даже Хаген ничего не понял за тот недолгий срок, что «Невеста ветра» ему подчинялась. «Их все-таки двое или нет? И кому он хотел причинить боль, “Невесте” или себе?..»

Ларим издал тоскливую трель, ткнулся мокрым носом ему в ухо. Он скучал по Эсме – как и сам Кузнечик, как и все остальные моряки, – и оттого выглядел больным. Каждый вечер, расчесывая потускневшую шерсть Сокровища, Кузнечик вспоминал последнюю встречу с целительницей: она позвала его вниз, на причал, и передала своего любимца из рук в руки. «Береги его, что бы ни случилось».

Неужели она заранее знала, что произойдет?

Эсме не обладала даром предвидения, но тогда, выходит, сама Заступница подсказала ей, как следует поступить. Ларим, конечно, был ей дорог, но вместе с ним девушка передала и кое-что куда более дорогое – медальон, доставшийся ей на острове Двуликой госпожи. Юнга не сразу обнаружил драгоценность на ошейнике зверя – тот, почувствовав угрозу, моментально цапнул его за палец, – а потом еще почти целый день никак не мог осмелеть и подойти к капитану.

«Хорошо, – только и сказал Крейн. – Оставь его у себя и береги».

Кракен знает, говорил ли он о медальоне или о любимце Эсме…

Внезапно Сандер вскочил:

– Смотри, там лодка!

У входа в бухту появилась маленькая лодочка с косым парусом и направилась к «Невесте ветра». Кузнечик сглотнул: лодке нечего было делать здесь, во владениях кракена, поэтому ее появление могло означать лишь одно – их заметили.

Но она казалась такой маленькой, такой беззащитной…

– Рыбачья? – предположил юнга вслух, и собравшиеся у борта матросы это услышали. Он, смутившись, прибавил: – Может, где-нибудь поблизости есть рыбачья деревня?

– Нет, – ответил Ролан. Новичок чувствовал себя на фрегате на удивление уверенно и спокойно – быть может, из-за того, что ему с самого начала удалось отплатить капитану услугой за услугу, доставив того вместе с помощником на борт «Невесты ветра», отбившейся от имперских фрегатов и сумевшей уйти в открытое море. Если бы не Ролан со своей «Легкокрылой», Фейра ни за что не выбрался бы из Эверры.

– Нет, – повторил бывший рыбак. – Уж в лодках-то я кое-что смыслю. Она больше похожа на таможенную шлюпку…

– …которой тут тем более не место, – перебил юношу незаметно подошедший Умберто. – Миро, Алаи, расчехлите стреломет. Уж не знаю, откуда взялся этот гость, но мы никого не ждем.

Ролан пожал плечами – дескать, никто не спорит, – и отошел в сторону, а Кузнечик, сердито нахмурившись, уставился на помощника капитана. Тот после Эверры стал угрюмым, молчаливым и вид имел такой, будто его постоянно терзали тяжелые мысли – прежнего беззаботного весельчака словно подменили. Кузнечику хватало жизненного опыта, чтобы понять: странное превращение не началось в Эверре, а завершилось. Но вот что послужило его причиной?

Как бы там ни было, сейчас действия Умберто вызвали у юнги внезапную злость.

– Пугнем или потопим? – спросил один из матросов, Миро.

– У нас зеленые паруса, идиот, – ответил Умберто, скривившись. – Конечно, потопим. Или тебе хочется поскорее попасть в Облачный город, да еще и с сопровождением?

Кузнечик не выдержал.

– Вот уж не думал, что тебя испугает такая маленькая лодка, – сказал он негромко, но так, чтобы все услышали. Помощник капитана взглянул на юнгу, словно впервые его заметил. – Вдруг ее навигатор хочет нам что-то сообщить, а? Ты об этом подумал?

– Что-то я не припоминаю, когда ты получил право голоса… – начал Умберто, и в этот миг на палубу вышел Кристобаль Фейра. Все разговоры тотчас же стихли, матросы уставились на капитана, а Миро и Алаи замерли у стреломета, лишь теперь сообразив, что Умберто отдал им приказ, который мог и не отвечать желаниям феникса.

Фейра молча подошел к фальшборту, раскрыл подзорную трубу и принялся рассматривать лодку, которая почему-то шла очень медленно, невзирая на благоприятный ветер. Кузнечик оказался ближе к капитану, чем остальные, и почувствовал жар, исходящий от его тела – как от большого костра.

– А-а, старый знакомый… – проговорил магус некоторое время спустя, опуская трубу, но не отводя взгляда от белого паруса. – Вот уж не ожидал…

– Знакомый? – удивленно переспросил Умберто. – Что это за лодка, откуда?

– С «Утренней звезды», – раздалось в ответ. – С корабля Звездочета.

Умберто выругался. Моряки вновь уставились на приближавшуюся лодочку, гадая, кого же она несет. Вдруг переговорщика, который хочет предложить им купить возможность беспрепятственно покинуть бухту? Звездочет не стал бы устраивать сражение в опасной близости от Облачного города, где сбившийся с проторенного торгового пути фрегат мог увидеть пиратские корабли и сообщить о них «цепным акулам». Не стал бы он и вступать в сговор с имперцами – те по-прежнему оценивали голову старого хитреца очень и очень высоко.

Но реальность превзошла даже самые безумные идеи матросов «Невесты ветра».

– Не сказал бы, что это приятная встреча, – проговорил феникс, когда на палубу взобрался человек, с ног до головы одетый в черное.

Уже сам вид верного слуги Звездочета заставил стоявших вблизи моряков выхватить оружие, и капитану пришлось взмахом руки успокоить своих людей. Хотя Змееныш оказался один, да и с первого взгляда его тщедушная фигура не внушала никаких опасений, что-то неуловимо пугающее было в том, как хладнокровно он держался, как глядел на моряков большими глазами – совершенно нечеловеческими глазами, чью желтую радужку прорезали щелочки зрачков.