«Началось с 13-го. А вчера ранним утром с „Севастополя" выстрел: необыкновенно торжественное что-то, точно запело н укатилось мягко-серебряно-звонко».

Вместо абзаца «Стою в очередях по три, по четыре часа» (автограф I):

«С воскресенья стою в очередях по три, по четыре часа.

А сегодня две очереди!»[1]

С. 233. Вместо фрагмента «Трамвай набит ~ только не коммунистов!"» (автограф 1)[2]:

3.11.

Завтра Казанская — завтра назначено общее собрание для ликвидации ТЕО. Я «прослужил»6[3] месяцев, начал с 500 р. в месяц, а кончил 5.898 р. За 5 месяцев «служба» моя прошла мирно. Один был только случай, напомнивший мне мою попытку поступить на службу в «Государственный Контроль». Это было в 1906 году, пошел я наниматься в Контроль. Начальник мне сказал, что дело должно быть выше всего. А я сказал: мое дело — писать, а «служить» я вынужден, иначе невозможно жить. (И вгорячах закурил папироску). Начальнику это не понравилось, и меня на должность не приняли. На одном из заседаний ТЕО я заявил, что на заседания, где будет обсуждаться «смета», я не б>ду ходить — ничего не понимаю! — а писать я буду о тех пьесах, о которых захочу, а не про то, что мне дадут писать, и вообще я буду ходить по веем секциям вроде как домового и где мне понравится, там я посижу, послушаю, а где скучно — уйду. (Ведь всю «службу» я представляю, как «матерьял» для моего дела!) Р. В. Иванов-Разумник это очень хорошо понял. А так никто ничего не сказал, только смеялись, как и на все, что я писал и говорил. Но этот смех был хороший. Но что было для меня неожиданным: после заседания подошел ко мне А. [А. Блок][4] и в первый и единственный раз сурьезно (обыкновенно он говорил со мной, улыбаясь), ну как по-настоящему в роли «председателя» сказал мне, что единственный выход — мне уйти.

«Да куда же мне уйти-то?»

«Из ТЕО, — повторил Α., — я не знаю, куда хотите!»

«Если я уйду, — сказал я, — меня, как неслужащего, назначат на общественные работы».

— — —

И по малодушию моему (а ведь «общественные работы» — это матерьял куда интереснее заседаний ТЕО, и, может быть, я бы и вынес эти работы, как многое, что раньше казалось непосильным!) я через несколько дней потащился в ТЕО в неурочный и /для меня тягчайший час утром и застал А.

«Пришел[, Александр Александрович,] что-нибудь поделать!» — сказал я виновато π не глядя: очень я тогда весь переломился.

И вдруг увидел по его жалобной улыбке и как покраснел он, что он передумал и за эти несколько дней понял, как с первых моих слов тогда понял меня Иванов-Разумник.

И все пошло по-старому, нет, еще вольней: я писал только о том, о чем хотел, я ходил «домовым — шутом гороховым» по всем секциям и, куда заходил посидеть, всем было весело.

И вот почему мне жалко, что кончилось наше ТЕО.

19.11.

С сегодняшнего дня я в ГГГО (ПТО это то же, что и ТЕО, только ТЕО — всероссийское, а ПТО — петербургское). Там я был под О. Д. Каменевой, а теперь под Μ. Ф. Андреевой.

(В состав коллегии впоследствии вошли: А. Р. Кугель, Анна Радлова, С. Э. Радлов, Вяч. Шишков, Вл. В<а>с. Гиппиус и Виктор Шкловский)[1].

С. 234. Вместо фрагмента «Заседание в „Астории" ~ моя „история"» (автограф 1):

1.12.

После заседания в «Астории» о культпросвете среди «загородительных отрядов» (я — от ПТО, Евг. Замятин — от «Всемирной литературы»), на котором была высказана «гениальная» мысль, что «Историю», написанную «Сатириконом», надо взять за пример и «таково должно быть задание для нашей работы», я, вернувшись домой, написал о «человеке, звездах и свинье». Это итог целого года — моего вожжания с дураками. Если будет повторение подобного заседания, обязательно прочитаю.

С. 234. Перед абзацем «Сегодня у меня особенный день» (автограф 1):

«12.12.

Ломают заборы — какой стал широкий наш Большой проспект!»

С. 235. В конце текста датировка (автографы 1, 2): «1768 г.».

«Окнища»: «V. Анна Каренина» — беловой автограф с правкой, незначительные варианты.

«VI. Портреты» — беловой автограф с правкой. Варианты текста:

С. 247. Конец абзаца « — Марья Федоровна и Петр Петрович!..»: «...откуда, мол, такой взялся, по старине сказать — „невеглас", по-современному — „несознательный"».

С. 248. Абзац: «И вспомнил, как мой ученик из „Красноармейского Толмачевского университета"»; конец абзаца: «...что Гоголь жив и служит в ПТО под начальством Марьи Федоровны и Петра Петровича — „член коллегии"».

«VII. Братец» — беловой автограф с правкой, незначительные варианты.

«VIII. Мы еще существуем». «IX. От разбитого экипажа». «X. Демон пустыни» — беловой автограф с правкой (нумерация глав, соответственно: 10, 11, 12). Варианты текста:

С. 255. «IX. От разбитого экипажа». Абзац «В необыкновенной шубе...»: «...держась чересчур прямо, как только держался один И. Ф. Анненский, навстречу мне» — и т. д.

Там же. Конец абзаца «Я очень ему обрадовался...»: «... надо было растолковывать, только он и Замятин».

С. 256. Конец абзаца « — Моя должность...»: «...я, как бывший канцелярист, а теперь политком, спрошу — — »

С. 258. «X. Демон пустыни». Абзац «Эх, думаю...», после «...то же самое лицо и те же глаза»: «и дальше — опять то же лицо и те же глаза».

«XI. Именины» — беловой автограф с правкой, незначительные варианты.

«XV. Среди бела дня» — 1) беловой автограф с правкой («Налетчики. Пристают»), незначительные варианты; 2) беловой автограф с правкой («Пристают»), заглавие: «Среди бела дня (авантюрное)»; 3) беловой автограф с правкой («Пристают»), заглавия: «Приставанье» (зачеркнуто), «Среди бела дня», текст разделен на три подглавки (в соответствии с членением астерисками). Варианты текста (автограф 3):

С. 276. Начало 3-й подглавки (после астериска), эпиграф: «после 15.3. речи Ленина Зарождение нэпа»

Там же. Вместо «На углу Троицкой ~ иголки, мыло»:

«Иду из Наркоминдела.

На углу Невского и Троицкого сидит женщина: ларек — нитки, иголки, мыло».

«XVI. Рыбий жир» — беловой автограф с правкой, незначительные варианты.

«XVII. Электрофнкация» — 1) беловой автограф с правкой; 2) беловой автограф с правкой, незначительные варианты. Варианты текста:

С. 281. Вместо «И „всем, всем, всем" ~ по соседству под Петербургом» (автограф 1):

«И „всем, всем, всем" и дубоножие, казалось бы отошедшее в вечность.

В «социалистическом отечестве», когда официально упразднили церковные праздники, в Рождество по-прежнему долго еще ходили поздравители б. дворники, б. полотеры, б. трубочисты поздравляли «с рождеством Христовым!» В ожидании чаевых — праздничных. А вот по соседству под Петербургом» — и т. д.

Там же. Абзац « — — — ну, вот по соседству...», вместо «...нарядили за ним негласное наблюдение и наблюдающие»: «...нарядили за ним негласное наблюдение (Казанцев — б. с.-р.!) и чекисты» — и т. д.; вместо «в дом к поднадзорному-то»: «в дом к Казанцеву» (автограф 1).

После «...какие же мы после этого коммунисты?»-» (автограф 1): «А другой балтмор же Быстрое старательный и деловой, делящий все народы на иностранцев: немцев, французов, англичан — и на православных, под которыми он подразумевал русских, [конечно, коммунистов][1]  — задано было изложить своими словами отрывок из «Медного всадника»: «На берегу пустынных волн стоял он дум великих полн... и думал он: отсель грозить мы будем шведу... природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно... и перед младшею столицей померкла старая Москва, как перед новою царицей порфироносная вдова...» — и вот что он подал: