И, уже не медля, она достала телефон и набрала номер психоаналитика.

Тигр, подобравшись, напряг мускулы и смотрел с натяжного потолка недобро — будто готовился к броску. Под этой громадной тварью Василенко казался придурковатым карликом-толстосумом, безвкусно украсившим своё жилище: попытка стилизовать комнату под Африку вылилась в сумасшедше-полосатые стены, сторожившую вход семью черномазых губастых идолов, да небольшое стадо эбеновых слонов на журнальном столике. Сейчас слоны тупо уставились в черную пасть лежавшего рядом с ними серебристого кейса — сюда, будто с неба, шлепались туго перевязанные пачки банкнот.

Василенко с усмешкой наблюдал за Максом, полулежа в пухлом кресле, обтянутом бежевой кожей. Держал в вытянутых пальцах тонкую черную сигарету, и щурился, прогибаясь — кресло было массажным и еле слышно жужжало, вминая железные кулачки в спину Олега. Демидов зло покосился на него. «Я б тебя тоже помял с удовольствием, расплющил бы, а потом надул через соломинку», — думал он, продолжая вынимать из портфеля деньги.

— Два семьсот, два восемьсот, два девятьсот… Три миллиона, — считал Макс, с нескрываемой ненавистью швыряя пачки тысячных купюр в кейс Василенко. Нашарил на дне своего кожаного портфеля оставшиеся банкноты и бросил, не глядя. — Еще семьдесят… Всё, в расчете!

— Что ты так волнуешься, партнер? — томно сказал Василенко, прикрывая глаза от удовольствия. — Не везет в картах — повезет в любви!

«Козел, еще и издевается, — Макс отвернулся — не хотелось видеть эту торжествующую рожу. — Повезет в любви, как же! Три ляма сдуру слил, а ведь бабла итак было в обрез… Как теперь к Алёне ехать? Зря ей тот дом показал, его уже не купить. Лохом меня посчитает… А ведь это из-за нее я вчера сел за покер!»

Он действительно пошел на риск из-за этой женщины — своей, впившейся в сердце, беды. Хотел сорвать большой куш перед возвращением в Самару — чтобы привязать Алену как можно крепче. И когда Василенко сказал, что будет игра по-крупному, согласился сразу. Ему везло в первых партиях, он выиграл почти семь миллионов… А потом спустил весь выигрыш, и, в запале, еще три своих ляма.

«Ч-черт! Ч-черт!!! — он едва не застонал, вспомнив об этом. — Вот где я теперь возьму бабла?»

— Пойду я, — Макс хмуро глянул на Василенко, вставшего с кресла, чтобы закрыть кейс.

— Давай, — кивнул тот. — Привет супруге. Она еще не выперла тебя с работы?

— И не собиралась, — огрызнулся Макс. — Сама предложила мне бизнес к продаже подготовить, а бабло поделить поровну.

Здесь он, конечно, приврал — не было сил терпеть издёвки Олега, пусть думает, что Максим Вячеславович Демидов по-прежнему в шоколаде.

— Высокие отношения! — делано восхитился Василенко, и крикнул вслед выходящему из его квартиры Максу: — А почём прачечная?

— Лямов за тридцать отдам, — Демидов остановился у порога, глянул на собеседника: правда хочет купить, или так, язык почесать не обо что?

— Хорошо в этих аптеках бабосики отмываются, почему бы мне твой процент себе не оставлять, если ты валить собрался? — вслух размышлял Василенко. На его крысином лице проступила жадность. — За двадцатку возьму, не больше.

— Подают у церкви, — напомнил Макс. Желания продолжать разговор у него не было: какой смысл, ведь Танька так и не оформила на него генеральную доверенность на продажу сети. Говорила, сама проведет сделку — а он, как шавка, должен был носиться в поисках покупателя. Но за двадцать лямов она продавать не захочет, это едва ли половина от реальной стоимости аптек.

— А ведь перед продажей аудит нужен, да? — с невинным видом спросил Василенко. — Это ведь будут складские остатки считать… которых по бухгалтерии в разы больше, чем в реале. Документацию проверять… Задавать неудобные вопросы… Ай-яй-яй, как печально! И, кстати, я от хорошего человека слышал, что налоговики какую-то проверку затевают. Как назло, по медучреждениям — знаешь, все эти стоматологи частные, глазники… И аптеки, говорят, тоже.

Макс почувствовал, как немеет под левой лопаткой. Страх пополз по телу, как омерзительная сороконожка — холодная, царапающая, готовая впрыснуть смертельный яд. И ощущение бессилия захлестнуло его. Так и знал, что не надо было связываться с этими деньгами! Теперь он замаран, и в крысоловке — загнали-таки в угол, чтобы отжать его бизнес за бесценок. Твари!

— Да я тебя не тороплю! — с лживой заботой сказал Олег. И добавил своё любимое: — Подумай… до завтра.

Макс со всей силы грохнул за собой дверью, надеясь, что какой-нибудь из деревянных африканских идолов рухнет на Василенко и проткнет его копьём. Выскочил из подъезда, рывком открыл дверцу своей машины и полез в бардачок — там лежала плоская фляжка с виски. Сделал жадный глоток: похрен, что за рулем, хуже не будет — некуда… Его приперли к стенке большие люди, не отдаст аптеки добром — посадят, а бизнес всё равно отожмут, это было ясно. И не будет у него ни бабла, ни Алёны, ни даже Таньки — чтобы в тюрьму передачки носить. Эх, Танька! Как, как получить у нее доверенность?…

Он ничего не мог придумать.

«Сам виноват, дурак! — подумал он, нажимая на педаль газа. — Надо было соглашаться на этого приемного ребенка, чего в позу встал? И с ней быть поласковее. Тогда ни развода, ни проблем бы не было!»

Сдавая задом, он едва не снес скамейку, растопырившую кованые ноги у подъезда Василенко. Длинно выматерился, услышав звук удара — похоже, бампер завалил. Да и плевать! На всё теперь плевать…

«Поеду к Танюхе, поговорю, — подумал он. — Может, удастся убедить ее сделать доверенность на продажу фирмы».

А тоска бродила, разбухала внутри, как ком сырого теста. И он уже не знал, что лучше: бороться до последнего, ловчить, изворачиваться, врать… или признаться ей во всех грехах? Потому что пусть его лучше судит Танюха: с высоты своего великодушия и порядочности… которую он всегда принимал за лоховство.

«Но я не смогу сказать ей про Алёну, если спросит, зачем воровал», — осознал Макс. И мысль о раскаянии умерла, едва родившись.

Он дал по газам, направляясь в коттеджный поселок — к дому, где жила его, почти уже бывшая жена. Светофоры, как сговорившись, показывали красный — и эти задержки лишь разжигали его злость. Но Макс старался погасить ее, потому что иначе разговора не получится.

Дверной звонок не работал, наверняка опять отошел провод. Демидов забарабанил в дверь, отметив краем сознания: вот что значит, в доме нет мужских рук — электрику баба не починит. Татьяна открыла ему, вытирая руки о зеленый фартук — видно, возилась на кухне, да и духмяный запах котлет был тому подтверждением.

— Тань, привет, я проговорить пришел, — ответил Макс на ее удивленный взгляд. — Для аптек покупатель появился.

Татьяна отступила, пропуская его в дом. Из гостиной послышался чей-то голос: вроде женщина, не разобрать. Шагнув в прихожую, Макс вытянул шею, прислушиваясь — и едва не грохнулся: под правой ногой что-то хрустнуло, и она вдруг поехала вперед и вбок, как на колесиках. Демидов испуганно ухватился за стену и глянул вниз: там, полураздавленная, с корявой трещиной на крыше, лежала маленькая гоночная машинка.

Таня тоже увидела ее, вздохнула и, обернувшись, крикнула в гостиную:

— Паша! Подойди, пожалуйста!

«Что еще за Паша?» — напрягся Макс. А из комнаты выбежал белобрысый пацан лет десяти и замер, настороженно глядя на него серыми глазищами.

— Павлик, вот посмотри, что бывает, когда игрушки на место не кладешь, — ласково сказала Таня, указывая рукой на сломанную машинку. Увидев ее, пацан свел брови и скривил губы, будто собирался зареветь — но сдержался, молча поднял игрушку и прижал к груди. Сказал, виновато понурившись:

— Простите, тётя Таня, я забыл… — а потом снова зыркнул на Макса, уже с обидой — понял, кто раздавил его игрушку.

— Это дядя Максим, — помявшись, сказала Таня. — Он мой муж, но живет отдельно.

— Здравствуйте, — уныло сказал парнишка. Демидов почувствовал, что не понравился ему. «Взаимно, щенок!» — подумал он, а вслух сказал: