Открыв сумочку, она вытащила газету и сложила ее в несколько раз. Запихнула поглубже — на всякий случай. Вынув тёмные очки, спрятала за ними глаза, и, глубоко вздохнув, пошла к автомату с кофе.

Макушка Анюты темнела над спинкой кресла. Элина подошла к дочери, протянула ей исходящую паром чашку.

— Серёжа передал, — сказала она. — Он в администрации, видимо, что-то по работе.

— Он же в отпуске! — досадливо всплеснула руками Анюта. — Вечно не дают отдохнуть… Мама, а ты почему в очках?

— Глаза побаливают, — пригубив из чашки, отмахнулась Совка. — Ничего, посплю — и всё наладится.

«Ох, или разладится, — с грустью подумала она. — Как бы молодые глупостей не натворили…»

____________________

*Большое спасибо, доктор Штайнер!

Волегов сидел в детской, тупо уставившись на пустую кроватку Вики.

Квартира Куницыных вторила его мыслям, отзываясь гулкой тишиной. Он даже не знал до этого, что бывает такая пустота — горькая, лютая, бесконечная. И в этой пустоте был он, разбитый на миллионы осколков, будто плавающих теперь в какой-то странной, густой невесомости, и неспособных собраться воедино. И была его дочь — он отчаянно надеялся, что живая.

Волегов моргнул, и первая слеза скатилась вниз, оставив на щеке горячий след, тут же подёрнувшийся влажным холодом. Как его назвал старик-креол, встретившийся в холле сейшельской больницы? «Дандотиа». Не человек — машина, слепо исполняющая чью-то волю. «Дед словно с будущее сумел заглянуть: туда, где я стану лишь инструментом в политической игре — и, не понимая этого, буду считать себя главным. Пойду, куда скажут, и сделаю, что велят. А я-то — взорлил, расправил крылья, чёртов пингвин! — Сергей скривился от этой мысли, бессильно сжимая в руках резинового зайчика, которого когда-то привез Вике из Англии. — Мне так хотелось стать кем-то большим, непобедимым, заполучить ещё больше власти, денег, известности… И ради этого я отдал своего ребёнка, отдал, не торгуясь — ведь торгуются за то, что ценно. А я, как оказалось, совершенно её не ценил».

Он вздохнул и закрыл глаза, опершись лбом на спинку кроватки.

Всё было неправильно с самого начала. Скрыв от Анюты рождение дочери, оставив Наталью без контроля, не вписав себя в документы Вики, он сделал себя никем. Как сейчас искать Викульку? Как доказывать, что она — его, родная, любимая? Если он подаст заявление и дочку найдёт полиция, её поместят в детдом — потому что у него, Сергея Ольгердовича Волегова, при всех его деньгах и связях, нет прав на этого ребёнка. Зато есть статьи и видео, где он публично заявляет: это девочка — не моя дочь.

Он бессильно потёр виски и провёл ладонями по лицу. Щеки были мокрыми, непривычно мокрыми — в последний раз он позволял себе слёзы, когда с Анютой случилась беда.

И да, Анюта. Теперь придётся объяснять ей, откуда взялся ребенок. И на коленях стоять, землю жрать — может, тогда не бросит, и даже разрешит удочерить. «Если будет кого удочерять», — подумал он, вздрогнув. Слёзы полились безудержно, он прижал руки к лицу, словно пытаясь остановить их — и завыл, как зверь, вернувшийся домой с охоты, и обнаруживший, что логово пусто, детёнышей нет, а есть чужой, незнакомый след, и смрадный запах горя.

Дандотиа. Решил, что в игре с судьбой он ведёт эту партию — и просчитался, только к концу поняв, что был не ферзём, а пешкой. Вспомнилось старое: «Хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах». Рассмешил. Вот уж ухохочешься.

Сергей встал, прошелся по детской, перебирая крохотные вещички: голубые ползунки в горошек, кружевной чепчик, носочки длиной с его большой палец. Взял со стула зелёный комбинезончик с вышитым слонёнком, прижал к лицу — тот сладко пах младенческой доверчивостью, присыпкой и молоком. Такой родной, такой мучительный запах…

Сергей глубоко вздохнул, вытер глаза ладонями. Что толку реветь? Нужно собраться, делать что-то. Хотя бы попытаться понять, где может быть Викулька.

В газете писали, что родственников у Куницыных нет, и Наталья говорила то же самое. Кто же забрал девочку? Соседи? Он обошел всех, многие и знать не знали Наталью и её мать — ведь те недавно переехали. В больницах и органах опеки тоже было пусто: Волегов ещё из Москвы связался со своим юристом и попросил, чтобы его люди обзвонили все инстанции. В администрации аэропорта ему сказали, что Наталья летела в Турцию без ребёнка, и на обратный рейс, конечно же, тоже регистрировалась без дочери. А ещё выяснилось, что мама Натальи попала в реанимацию накануне её отлёта в Стамбул. Значит, эта идиотка отдала Вику кому-то чужому.

Волегов сжал кулаки. Да он сам бы убил её за такое! И плевать, что она мертва — вообще не жаль, будто таракана раздавили.

Он вышел из детской, готовясь обшарить каждый угол, каждый сантиметр этой квартиры в надежде найти хоть что-то, хоть какую-то зацепку. Начал с гостиной. Пустой стол, в стенке — постельное бельё, посуда, женские вещи: видимо, мама Натальи жила здесь. На диване — брошенный тонометр и журнал «Садоводство» — сам не зная, зачем, Волегов поднял его за обложку и встряхнул, будто ждал, что оттуда выпадет ключ. Бросив журнал, нагнулся к тумбочке возле дивана: только россыпь лекарств и всякие медицинские штуки.

На кухне он тоже не нашел ничего стоящего. В ванной, совмещённой с туалетом, даже искать было негде: на стеклянных полках лишь бутыльки с моющими средствами, стиральная машина зияет пустым люком. Еще одна комната, самая маленькая: здесь даже не доделан ремонт, на бетонном полу лежат склеенные пирамидкой рулоны обоев.

Оставалась четвёртая — та, где Наталья устроила свою спальню.

Сергей методично обшаривал шкафы: тряпки, тряпки, тряпки… Коробки с обувью, норковая шуба в пол, два полушубка — лисий и песцовый. Какие-то блузки, платья — сколько одежды нужно одному человеку?! На полочках — косметика, банки с кремами. И пачка презервативов. Начатая. Волегов брезгливо усмехнулся: м-да, не скучная жизнь была у Натальи.

Задвинув последний ящик, он огляделся. Взгляд упал на прикроватную тумбочку, и Волегов шагнул к ней — почти без надежды. Открыл дверцу. И сразу увидел тонкую пачку бумаги, скреплённую степлером. Потащил к себе, чувствуя, как нарастает волнение.

Договор на оказание услуг по уходу за ребёнком. Сергей застыл, вгляделся в верхние строчки: данные няни были вписаны от руки. «Татьяна Евгеньевна Демидова, паспорт №…» дальше шли цифры, дата рождения, место прописки. Волегов вытащил смартфон, набрал своего юриста:

— Костя, пробей мне одну женщину, — он продиктовал данные Татьяны. — Мне нужна любая информация. Любая! Кто она, чем занимается, где находится. Проверь всё… и на всякий случай пробей её по базе полиции. Это очень, очень срочно!

Дав отбой, он замер, глядя на договор. Охотничий зуд жёг его изнутри, и надежда, вспыхнув, засияла ярким маячком. Может быть, эта женщина забрала Вику на время? Может быть, уже сегодня она отдаст её?

Он поднял голову, решительно глядя перед собой. Если Викульку удастся вернуть, он заберёт её и поедет прямо к Анюте. Покается, добьется, чтобы выслушала и простила. А потом… Как-нибудь всё уладится.

…То, что не уладится, он понял через час — когда ему отзвонился юрист и вывалил всё, что удалось узнать. Демидова — детский врач, владелица городской сети аптек. Была на хорошем счету, но недавно уволилась с работы. Судя по всему, сейчас скрывается — даже родители не знают, где она. Замужем, но муж под арестом — она написала заявление, что он обокрал её, осуществляя мошеннические схемы через аптечную сеть. А сама она недавно вышла из ИВС — там какая-то мутная история с украденным ребенком, но дело заводить не стали из-за недостатка улик. «И ещё у нее какой-то особый вид шизофрении, выдала приступ прямо в камере, — сказал юрист. — Вроде как из-за этого и уволилась потом. Ты бы, Сергей, держался от неё подальше».

С каждым его словом Волегов чувствовал, как вскипает бессильная злость — Наталья, дрянь, как она могла доверить этой женщине их ребёнка? Страх за Вику ширился и рос, словно уродливая опухоль, вытесняющая всё остальное, делающая его больным, старым, смертным…