«Да, устроена она по-другому, — думал он, повесив трубку. — Вроде спокойная, послушная, даже кажется — своего мнения нет. Не если что в голову взбредет — беги, спасайся. Добьется своего, во что бы то ни стало. Эту бы ее импульсивность, да в другое русло… Могли бы нормально жить».

И снова накатило сожаление: хорошая ведь баба, точнее — человек хороший. Жена из нее тоже неплохая была. Да и своя, родная задница под боком, привык уже за шесть лет. «Потому и менять что-то страшно: просто привычка, — напомнил он себе. — Но люблю-то я другую женщину. А вот это уже козырь, который бьет все Танькины карты».

Эта мысль успокоила, и Демидов поехал на работу. Заскочил по дороге в пиццерию, взял «Маргариту» и пару бутылок «Будвайзера»: подходило время обеда. Входя в офис, думал, что никого не застанет. Но главбух Малёва сидела на своем месте, как приросшая.

— Галина Алексеевна, пиццу хотите? — спросил Макс, снимая куртку и вешая ее в шкаф.

— Ой, я на диете, — покраснела бухгалтерша. — Максим Вячеславович, спросить вас хотела: у нас так продажи поднялись, вы рекламу, что ли, дали? Прибыль за прошлый месяц на шесть миллионов выросла!

— Да, листовки по ящикам раскидали, — кивнул он. Листовки действительно были, но так, для отвода глаз — уж он-то понимал, что от этой макулатуры толку мало. А деньги в кассы пропихивал через прикормленных продавщиц — была такая в каждой аптеке. Уже половину той суммы, о которой договаривались с Василенко, удалось забросить на счет.

— Хорошо-то как! — эта дура Малёва радовалась так, будто это ей зарплату на шесть миллионов подняли. — А всё говорят: кризис, кризис!

— Вы деньги поставщикам перевели? — спросил Демидов. Василенко ждать не любит, и, если не увидит на своем счету бабло, которое сам же и принес Максу в виде налички, начнет дергаться, неудобные вопросы задавать.

— Конечно! — закивала Малёва.

— Ну, значит, заслужили отдых, — сладко улыбнулся Демидов. — Можете идти домой, на сегодня ваш рабочий день закончен.

Ему не терпелось остаться в кабинете одному.

Бухгалтерша удивилась, но отказываться не стала — видимо, доброта начальника показалась ей заслуженной наградой за труд. Напялив на себя пальто болотного цвета и бежевый берет, блином лёгший на голову, она почтительно расшаркалась и вышла из офиса. А Макс, погрузившись в свое кресло, нажал на кнопку компьютера.

И, дергая за кольцо на пивной бутылке, почувствовал, как нервно дрогнула рука.

— Не ссы! — громко сказал он. — Ты мужик, или говно? Бабе написать не можешь!

И зашел в соцсеть, на страничку Алёны.

Когда он сделал это в первый раз — давно, года три назад — было ощущение, будто в чужой дом попал: фотки на стенах знакомые, а вот как идет жизнь в том доме, можно только догадываться. Сейчас, не видя особых перемен — картинки «С Восьмым марта!», которыми заляпали стену Алёны какие-то бабы, не считались — Макс почувствовал привычное облегчение. Тем более, что поздравлений от мужчин не было.

Он глянул в правый верхний угол: там горел синий значок «Online».

— Ждешь меня? — нервно хмыкнул он — больше для того, чтобы подбодрить себя. Открыл окно сообщения и, уже не колеблясь, написал давно заготовленную фразу: «Привет, Алёнка. Четырнадцать лет не виделись. Я поднялся, не сдох)) Возвращаюсь в Самару. Примешь?»

Его рука зависла над клавишей отправки. Всё бы сейчас отдал, чтобы стать смелее! Но глаза Алёны смотрели с фотографии равнодушно и чуть насмешливо, и он вновь показался себе жалким слюнтяем-неудачником с парой грошей в кармане… Отхлебнул пива, будто воды — таким оно было безвкусным. Но пожар внутри разрастался, пламя текло по венам — тут хоть упейся, не затушить.

Он прижался лбом к запотевшему стеклу бутылки. И ткнул пальцем в кнопку — как с обрыва шагнул.

Страх снова сжал горло. Что она подумает, когда увидит сообщение с незнакомого аккаунта — от человека с ником Бизон? Поймет ли, кто это? Сможет ли вспомнить, как писала в той, брошенной среди объедков, записке: «Поднимешься — приезжай. Упадешь — сдохни»?

В окне сообщения появились точки — она что-то пишет в ответ! Останавливается — думает, стирает? — а потом пишет снова. От нетерпения он чуть не раздавил в руке компьютерную мышь. Ждал так, будто от этих строчек зависела его жизнь.

И сообщение пришло. Одно слово: «Максим?» И целый батальон улыбчивых смайликов.

Она его не забыла.

Душа взвилась выпущенной ракетой, и будто радужным фейерверком взорвался внутри и рассыпался миллиардом искр тугой тяжелый ком — и все сомнения, неудачи, печаль, которые он носил в себе, как ранящие осколки прошлого, оказались побеждены. Облегчение накатило — будто война закончилась, и нет терпежа отстроить всё, распавшееся в куски. Он забарабанил по клавишам, торопясь, не выбирая больше слов:

«Да, я, ты меня помнишь? Я не забывал никогда, только хотел заработать и приехать, все начать сначала, а ты хочешь?»

Она ответила мгновенно:

«Макс, ты дурак, ну почему не написал раньше?»

«Ты где?»

«Я думала, ты умер!»

Сообщения летели одно за другим. А он сидел и улыбался — дурак дураком.

«Я живой. В Москве», — он слегка приврал территориально, но столичный понт дорогого стоил. — «Поднял тут бабла, нам хватит и на дом, и на всё. Ты хоть не замужем там?»

Он знал, чувствовал, что она одна — но всё же…

«Нет. Считай, что тебя ждала», — и снова куча смайликов.

Он задумался: что ответить? Ее не поймешь — шутит, или серьезно… И решил спросить прямо. Лучше уж сейчас, хватит с него догадок:

«Всё ещё любишь меня?»

Алёна ответила сразу:

«Такое не проходит, Макс».

Он понимал, о чем она. Иная любовь — как оспа: больно, и следы на всю жизнь остаются. Сам переболел так с Алёной. На мгновение подкатила горечь, но он запретил себе думать о прошлом. Не нужно теперь этого, ни к чему помнить о плохом.

Он отправил ей ссылку на сайт недвижимости и сообщение: «Глянь пока этот дом, если понравится, купим. И жди меня, через пару недель вернусь».

А потом добавил:

«Я тоже всегда тебя любил».

И вышел из сети — не было сил прощаться.

— Эка тебе люди добрые помогли! — с ноткой зависти восхищалась санитарка Катя Петровна, глядя на пакеты, занимавшие внушительное пространство на полу палаты. — И как такую кучу вещей попрёте? Грузовик заказывать надо!

— Я отвезу, — откликнулась Татьяна. Она смотрела, как Марина подает Павлику новую одежду, купленную Таней: модный свитерок в бело-синюю полоску, по-зимнему пухлые штанишки от теплого комбинезона и ботинки — только-только из коробки. Новёхонькая красная куртка лежала на кровати, рядом — ярко-синяя вязаная шапочка и варежки в тон. Павлик — умытый, причесанный, довольный — приплясывал от нетерпения.

— Так сильно домой хочешь? — с грустью спросила Татьяна.

— Ага! — радостно закивал он. И беспокойно оглянулся на пакеты: — Мама, а робота взяли?…

— Взяли, взяли! — рассмеялась Марина.- И солдатиков твоих, и паззлы, и настольные игры… Всё взяли! А дома у тебя компьютер, и книжки, и одежда новая!

Она только что закончила смену и уже переоделась в то же светло-синее платье, что Таня видела на ней в день, когда предлагала помощь. Похоже, оно было парадным. Демидова подумала о том, что если та надела его сегодня, то считает праздничным день выписки сына. И постаралась выбросить из головы утреннюю картину: Марина шаркает по коридору с ведром и шваброй — неопрятная, с опухшими глазами и полным жвачки ртом. Накануне была зарплата — похоже, ее Фирзина и праздновала…

«Надеюсь, у нее хватит ума не выпивать при сыне», — с горечью подумала Татьяна, и поймала на себе взгляд Купченко — тот смотрел сочувственно и понимающе. Его невеста, медсестра Тамарочка, стояла рядом. Оба были сегодня на смене, так что провожать собирались только до первого этажа.

Татьяна нагнулась, подхватила часть пакетов. Остальные взял Витька. Марина засеменила за ними с дамской сумкой и курткой Павлика, засунутой подмышку. Мальчик шел чуть позади, держа за руку Тамару. Они так сдружились за это время, что казалось — мама ведет сына за руку.