— Равнодушие — оттенок жестокости, — убежденно сказала Таня. — Знаешь, меня ведь тоже родители били. За всякую фигню. А когда мне бывало плохо, они так часто оставались равнодушными… Поверь, от этого иногда еще хуже, чем от побоев. Я знаю, о чем говорю, я это пережила.

Она поднялась, подошла к камину. Взяла стоявшую на нем фотографию, протянула Залесскому. Он вгляделся: бледная девочка лет семи — на карусели, верхом на олене. И не по-детски скорбный взгляд поверх раскидистых оленьих рогов, в которые она вцепилась руками.

— Это ты? — спросил Юрий.

— Да, я. Последнее лето перед школой.

— Грустная такая, — полувопросительно сказал Залесский.

— А потому что накануне мать выдрала меня за то, что я потеряла на улице набор фломастеров. Может, их кто-то из детей украл — не знаю… Но досталось мне. Скакалкой. И очень сильно. Если приглядеться, можно увидеть полосы на руках.

— Это ужасно, — только и смог сказать Юрий.

— Самое ужасное в том, что на следующий день родители буквально пинками заставляли меня идти в этот парк — потому что «мы же семья, и должны проводить время вместе», — передразнила она и скривилась, будто от боли. — А когда я сказала, что не хочу, потому что мама меня избила, она заявила, что ничего такого не было. Глядя мне в глаза, сказала: что ты выдумываешь, я тебя пальцем не трогала! Мне было обидно и страшно, родители ведь разговаривали со мной так, будто я не в себе, будто у меня с головой что-то не то! И только став взрослой, я прочитала о такой вещи, как газлайтинг. Это форма психологического насилия, когда ребенка или взрослого ставят в такие условия, что он начинает сомневаться в реальности происходящего. Да и в себе, в своем психическом здоровье… А ведь мне и без того было о чем переживать, ведь Пандора в то время уже мучила меня! И сказать о ней я боялась. Была уверена, что не поймут. Что до меня никому нет дела.

Залесский смотрел на нее с сочувствием, всё еще держа фотографию в руках. Ему было дико жаль эту девочку, которая давным-давно выросла — но часть ее души всё еще осталась там, на карусели. Да, у человека много возрастов, и время само по себе ничего не значит — важен лишь опыт. Ребенок который много пережил, становится похож на старика, потому что душа стареет, и это отражается в глазах. Как у этой девочки — и как у Тани сейчас. Такая бездна во взгляде… А ведь у многих, проживших счастливую жизнь, такой глубины нет. Да, это опыт, и степень его осознания. А еще — умение прощать и отпускать, жажда жизни, упорство, без которого выжить не получится… И любовь. Краеугольный камень.

— Я много думала о том, почему существует родительская жестокость, — со вздохом сказала Таня, снова усаживаясь напротив. — Зачем она нужна? Казалось бы, идиотская постановка вопроса — но не более идиотская, чем «Почему люди воюют?», или «Для чего существует предательство?» Раньше мне казалось, что есть вопросы, на которые нет ответов. А потом поняла, что они есть. В случае с родителями — мы будто исправляем их ошибки. Если ты натерпелся в детстве, есть шанс, что со своими детьми будешь поступать по-другому. А если детей нет — начнешь строить карьеру, дом, счастливую семью, добиваться чего-то важного: уважения, признания, любви. Так или иначе, ты станешь сильнее. А, значит, выживешь. Эволюционируешь. Станешь лучше, чем они.

— А если нет?

— Если нет — сломаешься, начнешь вымещать злость на детях, черпать кайф из алкоголя, наркотиков, азартной игры, самоповреждений, риска… да чего угодно, какая разница, как убивать себя, когда не можешь простить? Когда в душе только злоба, и ты не способен на любовь — как жить? А ведь это мы выбираем: простить или нет, ненавидеть или любить… и бить ли своих детей. Очень нелегко сделать такой выбор, когда тебя всю жизнь тычут лицом в грязь самые близкие люди. Но выбирать — нужно, иначе тупик. Иначе уничтожишь сам себя, и даже не поймешь, как так получилось. Вот Павлик — чем старше он будет становиться, тем больше понимать, что его мать была не самой лучшей. И я очень надеюсь, что он запишет ее в грешницы, а не во враги. И сумеет простить — когда-нибудь. Не вырастет угрюмым мизантропом, лелеющим свои травмы.

Она встала, забрала у Юрия фотографию. Прежде чем поставить ее на камин, машинально провела ладонью по его поверхности — нет ли пыли?

— Мне иногда кажется — над миром часы висят, но только вверх никто не смотрит. А часы тикают, и жизнь проходит. Дети вырастают, взрослые старятся. А времени на исправление ошибок становится всё меньше. Успеем ли — решить свои проблемы, понять близких, извиниться перед детьми? — она задумчиво чертила пальцем узоры на скатерти. А потом глянула в упор и добавила: — И наказать виновных.

— Успеем, Таня, — Залесский пересел к ней, обнял, прижимая к себе. — Мы всё с тобой успеем — то, что еще можем успеть.

Она подняла голову, и он, манимый желанием постичь эту женщину, нашел губами ее губы. Приник, как к святой чаше, дающей силу — и, возвращая, наполнял её из своего сердца, ставшего вдруг огромным, готовым биться за двоих. «Я укрою и буду защищать, тебя никто не обидит, все плохое кончилось», — звенело у него внутри. И она, будто слыша, всё доверчивее льнула к нему — такая слабая, и так много вынесшая на своих плечах.

— Мне нужно ехать, — сказал он, едва сумев оторваться от ее тепла. — Увезти системный блок, а потом вернуться на озеро — там остались вещи моего деда, я не могу их бросить.

— Я с тобой, — поднялась Таня.

— Нет, — отрезал Залесский. В памяти всплыла фигура медведя: он еще мог быть там, на берегу. Нужно взять с собой ружье — а вот Татьяну брать нельзя, это опасно. — Я вернусь через несколько часов. Просто жди. И отдыхай — тебе нужно отдохнуть после всего случившегося.

Она покачала головой:

— Я не смогу просто сидеть здесь. Отвези меня к Яне.

Яна открыла дверь и тут же унеслась на кухню, вопя:

— Таньча, я блины пеку, они ж, собаки, сгорят моментом! Раздевайся и сразу ко мне, чай пить! Я тут одна, как перст — Костромин детей на все выходные забрал, мама на экскурсию в Рязань уехала. Ты очень вовремя! Тебя Юрка привёз? Вот молодец, мужик, я так и знала, что не отступится!

А Таня, уже не слыша Янкиного тарахтения, растерянно смотрела на вешалку в прихожей. Там, среди ярких детских одежек, рядом с рыжей шубой подруги, висела знакомая куртка. А на ней — полупрозрачный пакет с туфлями.

Одежда Макса.

У Яны.

Но почему?… Откуда?…

Мысли стали колючими от недоверия: что всё это значит, черт возьми, неужели неприятные сюрпризы еще не кончились?!! Неужели Янка…

— Тань, ну ты чего тормозишь?… — Яна выглянула в коридор и всплеснула руками, увидев замершую перед вешалкой подругу. — А, да, я ж тебе хотела отдать тряпки этого нелюдя! Ты ведь еще не знаешь, что он Пашку на дороге встретил, когда тот носился по снегу в одних носках, чуть ноги не отморозил. При минусовой температуре, без куртки — а этот упырь отказался его до города довезти! Бросил на дороге, представляешь? Правда, потом вернулся — видать, не всю совесть пропил. Швырнул свои тряпки с барского плеча, и смылся. А Пашка остался дальше мерзнуть. Нет, ну как можно быть таким уродом?

Таня не знала, что ответить — только чувствовала, как уши и щеки наливаются жарким огнем стыда. Как она вообще могла хоть в чем-то заподозрить Янку? Лучшую подругу, которая поддерживала в самые тяжелые моменты! И всегда была рядом. «Макс тоже был, пять лет — и одно время казался мне очень надежным, — внутренний голос зазвучал сухо и жестко. — А выкинул такое, что в голове не укладывается. Но если недоверие к людям пустит корни в моей душе, я потеряю всех, кто дорог».

— Ох, Яна, я поняла, что совсем не умею разбираться в людях, — сказала она. — Как думаешь, это лечится?

— Не знаю. Умела бы я в них разбираться, никогда не вышла бы замуж за Глеба, — хмыкнула подруга. — Так чего, заберешь одежку?

— Заберу. Донесу до помойки. Но прежде… — Таня сняла куртку с вешалки и начала методично обшаривать карманы. В потайном — том, что на груди, слева — ее пальцы наткнулись на что-то твердое, бумажное, растопырившее края от плотного сгиба. Это оказался лист бумаги, сложенный в несколько раз. Черно-белая распечатка с сайта — фото бревенчатого коттеджа и текст объявления: «Продается дом на берегу Волги, шикарное место для отдыха и постоянного проживания…»