Ярость снова вскипела, губы мстительно сжались, и Татьяна, скользнув за угол дома, решительно выдернула топор-колун из большого березового пня, торчавшего возле поленницы. Поудобнее взяла его в руку и, вернувшись к двери, тихонько приоткрыла ее. Постояла, вслушиваясь в тишину — и шагнула внутрь.

Всё было перевёрнуто. Сломанный стул торчал из-за кухонной двери, на полу прихожей валялась груда одежды, придавленная вырванной из стены вешалкой, в гостиной бессильно вздымали подлокотники зарезанные и выпотрошенные диван и кресла. Кто-то выгреб угли из камина, перевернул кованую дровницу, рассыпав поленья, отбросил к стене стол… Сорванные со стен картины валялись на полу, среди игрушечных машинок Павлика и выдранных паркетных дощечек. Антикварная посуда исчезла из горок, лишь польское блюдо пятидесятых годов — малоценное, но Таня хранила его из-за оригинального рисунка — валялось на полу, располовиненное широкой трещиной. На втором этаже тоже была разруха — сброшенные с полок книги, вспоротые подушки, перевернутая мебель… даже в гипсокартоновых перегородках зияли огромные дыры.

И — никого. Абсолютно пусто.

Татьяна не понимала, что происходит, кто и зачем вторгся в ее дом. Но это вторжение — наглое, мерзкое, будто кто-то крайне неприятный подкрался и сорвал с нее одежду, оставив голой — породило чувство гадливости и беззащитности. Как у вытащенной из раковины улитки, которой больше негде укрыться.

Присев на верхнюю ступеньку лестницы, Татьяна положила топор рядом с собой и нашла в телефоне номер Залесского. Руки дрожали, и она смогла попасть по нужной кнопке лишь с третьего раза.

— Танюша, здравствуй! — тут же откликнулся Юрий. — А я уже обратно еду, только что выдвинулся.

— Юра, кто-то в мой дом залез, — выдохнула она. — Я не знаю, воры, или кто, но тут все вверх дном, даже пол вскрыт, Юра!…

— Немедленно уходи оттуда! — зарычал Залесский. — Собери документы, вещи, самое необходимое, быстро — и уходи. Такси не дожидайся, езжай на своей машине, адрес Менделеева, два. Это мой дом, тебя встретит моя экономка. И отзвонись мне из машины! Я хочу быть в курсе, где ты.

Таня метнулась в спальню — здесь тоже был полнейший разгром. Вытянув из раскрытого шкафа дорожную сумку, стала лихорадочно запихивать в нее разбросанную по полу одежду: какие-то свитера, платья, бельё… Подняла перевернутый ящик, лежавший на куче бумаг: в нем она хранила документы. Схватила паспорт, бросила в сумку конверт со страховым полисом, ламинированный прямоугольник СНИЛСа. В ванной собрала в косметичку разбросанные по полу тюбики с кремами, тушь, помаду — хватала, не глядя, потом разберется. Деньги! Они с Максом хранили небольшие сумы налички в сейфе, но тот, взломанный, зиял пустотой — и Таня поняла, что ее драгоценности тоже украдены. Ладно, что теперь… В кошельке есть кредитка, но основная карта так и лежит у матери.

Она выскочила из дома: сумка на плече, в руке по-прежнему сжат топор. Машина, припорошенная снежком, стояла за воротами. Татьяна забросила внутрь сумку, положила сверху колун — почему-то не было сил оставить его во дворе. И дала по газам, разворачиваясь. Брошенный дом смотрел ей вслед темными окнами.

— Юра, я уже еду, — торопливо сказала она, снова набрав номер Залесского.

— Умница. Знаешь, где улица Менделеева?

— Разберусь, — коротко ответила Таня.

— Послушай, у тебя есть номер этой крысы Василенко? — спросил адвокат.

— Есть. Думаешь, это его работа? — нахмурилась Татьяна, остановившись у выезда на главную дорогу, чтобы пропустить поток машин.

— Не исключаю. Но мы потом это обсудим. Скинь мне номер и езжай, я предупредил Аллу Петровну. И не бойся ничего, слышишь? Веди машину спокойно.

— Я в порядке, Юра, — ответила Таня. И вслушавшись в ее голос, Залесский осознал, что в нем больше нет страха — только решимость.

Повесив трубку, он дождался СМС с номером Василенко и сразу же набрал его.

— Это Залесский, адвокат Татьяны Демидовой. Что Вы устроили в доме, Олег?

— В каком доме? — язвительно отозвался Василенко. Звонок его явно не удивил.

— Вы знаете, о чем я говорю. Оставьте в покое мою клиентку, она ничего не знала о проделках мужа.

— Может быть, может быть… — задумчиво сказал Василенко. — Впрочем, мне не важно, кто из них взял мои деньги. И не только мои. Как бы то ни было, их нужно вернуть до среды. У вас пять дней. Если не уложитесь…

— И что же будет? — угрюмо спросил Залесский, до боли в пальцах сжимая руль.

— Ей придется рассчитываться по-другому.

— Как?

— Ну откуда мне знать, что вы не записываете разговор? — вздохнул Василенко. — Впрочем, я уже всё сказал. Надеюсь, вы меня правильно поняли.

Алла Петровна огладила на себе платье из плотного натурального шелка: лазоревая ткань вручную расписана болотными ирисами — бледно-желтыми, с сизой полуразмытой каемкой, раскрывающимися в переплетении острых листьев. Два года назад Юра привёз это платье из Франции, и тогда оно было чуть велико. А сейчас в боках морщило. Но не сильно — не так уж она и поправилась. Платье любимое, парадно-выходное, она не надевала его со Дня рождения Юрочки. А теперь вот нацепила, дурёха старая, да ещё и ворот серебряной брошью заколола.

Мазнув помадой по губам, экономка смущенно глянула на себя в зеркало. Ладонь ощупала кукиш на затылке — не выпустил ли петухов? Разношенные тапочки скользнули под шкаф, ноги — отекшие, со вспухшими жгутиками вен — еле влезли в синие, в тон платью, кожаные туфли на квадратных каблуках.

Тесно стало. Торжественно.

«Да и правильно! — похвалила она себя. — Как-никак, смотрины». И простучала каблуками до кухни — ставить чай.

Заливистое «фьюить» дверного звонка все равно прозвучало неожиданно.

— Иду-иду! — белый кот Тимоша путался под ногами, распушив торчащий хвост, как плюмаж. Побежал за Петровной, тонко мявкая. Муся вылетела из кухни им наперерез, лишь черно-белый бок мелькнул — и первая уселась под входной дверью, задрав треугольную мордочку. Экономка щелкнула задвижкой и, широко распахнув дверь, удивленно уставилась на гостью.

— Добрый вечер, — сказала Таня, чувствуя, как взгляд пожилой женщины пробегает по ней, цепко выхватывая каждую черточку лица, каждую деталь, говорящую лучше слов. Она смутилась под этим разоблачающим взглядом — ведь волосы не уложены, косметики ноль, а, значит, все напоказ: уставшая кожа, круги под глазами, красные сосудики на щеках… И одежда — джинсы, серый свитерок фасона «беженец», зеленая куртёшка «на повседневку», делавшая фигуру еще более бесформенной. Капельки грязи на ботинках. Ну почему, почему не подумала протереть в машине?! Знала ведь, куда идет, но впопыхах не озаботилась тем, что встречают по одёжке.

— Добрый, — в серо-зеленых глазах экономки появилось странное выражение — будто облегчение мелькнуло и ласковость. — Вы Татьяна? Юра звонил, предупреждал. Милости просим! Я Алла Петровна. Да уймитесь, оглоеды!

Экономка топнула ногой, и серая собачья морда, высунувшая любопытный нос из-за подола ее платья, испуганно отпрянула — а белый пушистый котик выскочил на крыльцо.

— Лови! — всплеснула руками экономка, и сумка упала с плеча Тани, когда она, стремительно нагнувшись, испуганно подхватила кота. Тот вцепился в ее плечо, погрузив коготки в стеганый материал куртки, боязливо прижал уши. Татьяна погладила беглеца, и под ее рукой кошачья спина расслабилась. Глянув ей в глаза, кот вдруг сунул морду Тане под подбородок и щекотно задышал в шею.

— Его нельзя выпускать, недавно пневмонию лечили! Юрка извелся весь, каждый день на уколы возил, — охая и суетясь вокруг них, пояснила пожилая женщина. Посторонилась, пропуская: — Заходи, будь как дома! Ничего, что я на ты?

— Ничего, я даже рада, — улыбнулась Таня, и, подобрав сумку, внесла кота в дом.

— Отцепись, подлиза! — ласково заворчала Петровна, пытаясь оторвать его от гостьи. Котик отпустил нехотя, как родную. Спустив его на пол, экономка распорядилась: — Раздевайся, куртку на крючок, и тапочки возьми, по полу дует. А сумку давай сюда, я снесу в твою комнату.