Девушка стояла у парапета: алые лаковые туфли на шпильках, длинные ноги, гладкие и смуглые, как отполированный янтарь, и медовые, с искрой, волосы, опускавшиеся ниже попы гладким блестящим потоком. Из-за этих волос, полностью скрывавших ее спину и ягодицы, казалось, что на теле девушки нет ни единого лоскута ткани. Обнаженная — среди толпы. Дразнящее, возбуждающее видение ошпарило его своей откровенностью, и он не сразу осознал, что такого даже в этой новой, шокирующей, потерявшей стыд, жизни случиться не могло.

Он подошел и встал рядом, делая вид, что тоже смотрит на Волгу — но ощупывал взглядом только гибкий профиль ее тела. Конечно же, она оказалась одетой, если это можно было так назвать. Белый нейлоновый топ без лямок открывал впалый живот с аккуратной виноградинкой пупка. Коротко обрезанные джинсовые шорты натянулись на выступающих тазовых косточках, вдоль которых стекали, подрагивая, манящие теплые тени. Максим смутился, отвел глаза. Но потом снова поймал себя на том, что рассматривает ее всю: от острых носов красных туфелек — до золотистого сияния медовых волос, нимбом стоявшего над ее макушкой.

Девушка скользнула по нему взглядом, Макс поймал его, робко улыбнулся и предложил:

— Жарко. Может, коктейль?

В ее шальных, с мечтательной поволокой, глазах мелькнул смешливый интерес. Серые жемчужины радужки, в кои небесный ювелир вплавил черные агаты широких зрачков, окутывала прозрачность — словно пласт стоячей воды, под которой, на самом дне, покоится жидкое серебро. Глядя в эту спокойную заводь, можно было лишиться покоя.

— Не баночный коктейль, — торопливо добавил он. — Настоящий, в ресторане.

Короткая челка над удивленно взвившимися дугами бровей чуть колыхнулась.

— У тебя денег-то хватит, герой?

У него были деньги: что-то осталось от армейского довольствия, небольшую сумму к дембелю подарили родители. Макс повел ее в один из ближайших ресторанов, стоящих на берегу, и там, укрытые от солнца красным тентом, они просидели до вечера. Алена сказала, что учится на юрфаке, а в свободное время подрабатывает анимацией. Пила мартини, элегантно покачивала в руке треугольный широкий бокал, поглаживая его тоненькую ножку чуткими пальцами. И серебряная цепочка на ее изящном запястье — стайка дельфинов, ныряющих друг за другом — казалась необыкновенно живой.

Мартини Алена заедала фаршированными оливками — брала их пальцами из высокой стеклянной вазочки, клала между зубов, как белочка орехи, и резко сжимала челюсти, чтобы сок потек сразу во все стороны. А потом смачно втягивала его в себя, слизывала с губ. Таскала с его тарелки луковые кольца и креветки в панировке, потом спросила фисташек, и все клевала, клевала, как птичка, и наклевала в итоге почти на всё, что было в его кошельке. А разговоры вела — с ума сойти, все о литературе: о каком-то Эдуарде, варившем борщ на балконе и жравшем его на жаре**, а потом вдруг о египетском боге Ра и ОМОНе, с которым этот бог за каким-то хером летал в космос***. Макс ничего не понимал, лишь кивал и мычал, где это казалось уместным, а в паузах вставлял свое: об океанской рыбалке, о портовых порядках Камеруна, о прапорщике Кукушкине, по пьяни обгоревшем на солнце. И эти его байки, перед которыми зачарованно застывала Максова родня, вдруг начинали казаться ему грубыми, не интересными и чересчур приземленными. Он стеснялся их, стеснялся вылетавшего невзначай матерка, но Алена смеялась и вела себя так, будто и он говорит с ней чуть ли не по-французски, и — о чем-то возвышенном, умном, интеллигентном. Это ободряло его, манило к Алене еще больше, но все же он чувствовал разницу между ними. Стремясь уменьшить ее, он тягал себя за уши к ее уровню, и сдуру даже намекнул о своей принадлежности к неким гостайнам, к секретным бумагам, которые пришлось подписать перед дембелем — что, кстати, было правдой… Соврал, что на гражданке его ждали друзья, готовили для него какое-то прибыльное дело, которое на этой же гостайне было завязано. В глубине Алениных глаз мелькнул хищный интерес, что-то животное, жадное, близкое ему. И вот тогда он в первый раз ощутил непререкаемую остроту желания иметь власть над этой женщиной. Ту власть, которая — он понял это своим сволочным нутром, потому что они с Аленой были похожи — дается только через деньги.

В то время он еще не знал, что первая любовь почти всегда заканчивается первым предательством.

Не понимал, что, предав, эта сука привяжет его к себе еще сильнее.

И не представлял, что в течение долгих лет, напрочь выброшенный из ее жизни, будет снова и снова искать путь обратно. К той, которую когда-то поклялся сделать своей — какой бы ни была цена за это.

Макс захлопнул холодильник и поплелся в гостиную, прижимая к груди полупустую бутылку с томатным соком. Плюхнулся на диван, задрал ноги на журнальный столик. Нужно где-то взять деньги, чтобы отдать долг Василенко. Снять со счета? Сумма не маленькая, Танька сразу заметит. А если не она, то эта крыса Елена Степановна — его необожаемая теща, злобная тварь на тонких ножках. От нее хрен что скроешь. Нет, лучше рискнуть и взять-таки у Василенко партию фуфлыжных лекарств — на такую сделку Олежек пойдет. Но если Танька узнает… Хотя как? Она на складе-то уже два года не была, а бумаги еще дольше не проверяла — подмахивает, не глядя. Надо решаться. С момента, когда на них завели дело по подозрению в контрафакте — который Макс, как чувствовал, вывез перед самой выемкой — уже три года прошло. Вполне себе можно рискнуть.

Максим вытащил телефон из кармана джинсов, набрал номер Василенко. Тот ответил почти сразу:

— Сначала извинишься, а потом должок вернешь, или наоборот? — зло спросил тот, даже не поздоровавшись.

— Извини, дружище, — ответил Макс. — Перебрал вчера, а с пьяного какой спрос?

— Ладно, — помолчав, ответил Олег. И обидно заржал, — всё же радует, что я тебя на бильярде разделал, как цыпленка табака! Где мои денежки?

— Будут тебе денежки. Заеду, переговорим.

— Мне купюрами покрупней, а то складывать некуда, — продолжал издеваться Василенко. Макс резко сжал кулак, и тут же снова накатила похмельная боль — в голову будто выстрелили. Он сделал глоток сока и сказал, стараясь быть спокойным:

— Сказал же — заеду, переговорить надо. Говорят, твой телефон менты слушают.

Василенко поперхнулся. Так тебе, сучонок, не будешь нос задирать. Насладившись паузой, Максим добавил:

— Через час, в «Самурае». И шавок своих подальше посади, нечего им мужские разговоры слушать.

____________________

*ролкер — грузовое судно

**роман Э. Лимонова «Это я, Эдичка»

***роман В. Пелевина «Омон Ра»

— После этого мальчонки даже мыть ничего не надо, вона как вылизал, — покачала головой Катя Петровна, возившаяся возле раковины. Таня поставила туда пустую посуду и взяла широкий пластиковый поднос — чтобы мальчишке было удобнее рисовать. Вернувшись в палату, устроила его на коленях найденыша, подложив подушку: хоть у него и гипс на ноге, но лишнее давление ни к чему. Сама устроилась рядом с его тумбочкой — по ней кусочками радуги были рассыпаны карандаши. Положила перед мальчиком стопку бумаги.

— Что мне рисовать? — спросил он.

— Что хочешь. И я что-нибудь изобразить попробую. Только не смейся, я сто лет не рисовала, — попросила Таня. — Давай на скорость, кто быстрее!

Глаза найдёныша загорелись — дети любят играть, соревноваться, так что если хочешь сблизиться с ребенком или узнать о нем больше, это самая лучшая тактика. Татьяна выбрала синий карандаш и склонилась над листом, делая вид, что сосредоточена на рисунке. Линии побежали по бумаге, очертили контур цветка. Колокольчик, еще один. Букет этих цветов можно рисовать долго, пусть мальчик думает, что она занята и не обращает на него внимания.

Он тоже схватил карандаш, зашуршал грифелем по бумаге. Дети нетерпеливы, Татьяне не придется ждать долго. Но нужно дать найденышу возможность нарисовать две-три картинки, прежде чем подвести его к первому тесту.