Залесский коротко кивнул, окинул Янку взглядом. Она протянула руку:

— Очень рада! Вы могли бы сдать дубленку в гардероб? А мы с Таней здесь подождем.

— Конечно, — с готовностью согласился Юрий. — Только, позвольте, я оставлю вам гостинцы для мальчика. А вы пока посмотрите, всё ли из этого ему можно — я, понимаете ли, вообще не знаю, чем кормят детей…

Он вручил Тане торт и пухлобокий пакет — судя по его размеру, там лежал небольшой мамонт. С одобрением глянув в удаляющуюся спину Залесского, она заглянула внутрь: груши-яблоки, ванночка с творожным сыром, колбаса в нарезке, банка красной икры, круглые кунжутные булочки, двухлитровый тетрапак с соком. Сверху лежала пицца устрашающих размеров, бутыль колы и несколько больших чупа-чупсов. Таня протянула было руку, чтобы изъять газировку и конфеты как потенциально вредные для Павликова желудка, но Янка толкнула ее локтем в бок.

— Ты чего? — Таня едва не выронила пакет.

— Слууушай, какой мужииик!… — восхищенно выдохнула Яна. — Вот от кого рожать-то надо! И не фыркай на меня, я бы задумалась на твоем месте…

— Тьфу ты! — рассердилась Татьяна. — Разреши напомнить, что я замужем. Не знаю, надолго ли — но замужем. А этого человека я вчера впервые увидела, и отнюдь не при романтических обстоятельствах.

— Зато он не окольцован, и детей нет, сам сказал. И смотрит на тебя…

— Нормально он на меня смотрит. Обычно. Не выдумывай. И хвати об этом, он возвращается уже.

Яна открыла было рот — ее не так-то просто было заставить замолчать, когда ей что-то в голову втемяшивалось. Но Танин взгляд, полный укоризны, остановил поток матримониальных аргументов.

— Ну что, контрафакт все-таки обнаружен? — спросил, подходя, Залесский. — Запомню, что конфеты и газировку пацану не приносить.

«Значит, намеревается прийти еще», — подумала Таня, и это понимание расположило ее к Залесскому еще больше. Они будто стали на одну сторону — сторону неравнодушия к чужому ребенку. И от этого вмиг прошел и стыд, и ершистость.

— Позвольте? — адвокат забрал из ее рук торт и пакет с продуктами. — Я кое-что узнал о мальчике, можем мы сейчас это обсудить?

— Конечно! — заторопилась Таня. — Здесь? Или, если хотите, у Яны в кабинете.

— Да, собственно, можно и здесь — информации не так много. Мальчика зовут Павел Фирзин, он учится в двадцать девятой школе, живет с мамой. Семья малообеспеченная, мама работает продавцом, проживают они в старом бараке — знаете эти постройки пятидесятых годов в районе Машзавода? Адрес у меня есть, намереваюсь съездить туда сегодня, узнать побольше. Судя по всему, мальчишка из дома сбежал…

Увлекшись его рассказом о поездке на охотничью заимку и найденных там вещах, Татьяна не замечала, что Янка исподволь поглядывает на нее и на Залесского, не вмешиваясь в беседу — будто наблюдая.

— Вы извините, — вдруг сказала она. — Я же забыла совсем — мне нужно детей из кинотеатра встретить. Побегу, а с мальчиком позже познакомлюсь. Вдруг это мой будущий крестник, — улыбнулась она.

Залесский вскинул бровь, недоумевающе глянул на Таню. Она поспешила перевести тему:

— Спасибо, что занимаетесь этим делом. Без вашей помощи оно продвигалось бы медленнее. Я пока что смогла вытянуть из найденыша только его имя.

— Интересно, как вам удалось? — удивился Залесский. — Вчера мне показалось, что он решил молчать, как партизан в тылу врага.

Они пошли к лифту. В нем никого не было, и Таня, чуть поколебавшись, все-таки нажала на кнопку пятого — в ее палате они смогут поговорить спокойно.

— У меня к вам несколько личных вопросов, — решительно сказала она. — Как к юристу. Консультация нужна, если хотите. Срочная. Оплату готова вам на карту хоть сейчас перевести, только скажите, сколько…

— Дорого. Очень. Вам придется взять микрокредит, — перебил ее Залесский. И пояснил, видя ее растерянность, — Я, конечно, шучу. Но ваше желание оплачивать каждый мой шаг кажется мне забавным. Вот только я не на работе, и если смогу ответить на ваши вопросы сейчас, то сделаю это бесплатно. Если потребуется более трудозатратная помощь, ознакомлю вас с прейскурантом. Пойдет?

— Да. Извините, — щеки Татьяны налились румянцем.

Он давно не видел женщин, которые краснели бы так легко.

— Вы сказали, мальчик живет со своей матерью. И вот я хотела спросить… Понимаете, он ведь избит… За такое родительских прав должны лишать… — Таня поняла, что ее решительность, которая еще минуту назад была столь сильной, испарилась почти без остатка. И теперь она чувствовала себя глупой мямлей, а Залесский смотрел на нее с непроницаемым видом.

Дверь ее палаты была закрыта плотно, и разговору никто не мог помешать, и никто не сбивал ее с мыслей, но Татьяна всё не могла подобрать слова. «А вдруг я поступаю неправильно?» — вместе с сомнением мысль принесла и отчаяние — будто в тупик завела. «Что делать? Может быть, пока не говорить с ним об усыновлении, обдумать все еще раз? Но время идет, завтра же в больницу могут прийти представители опеки… И что с Павликом будет дальше? Если его решат изъять из семьи, то куда — в детдом? Не место ему там, как и моей трусости сейчас — не место…»

Залесский сидел напротив нее, за небольшим квадратным столом, на котором Янка оставила принесенные из магазина пакеты с провизией. «Сейчас подумает, что это я много ем», — ужаснулась Таня, окончательно сникла и спросила виновато:

— Может, сперва чаю? Тут пирожки есть, Яна принесла…

Залесский отрицательно мотнул головой, в янтарных глазах мелькнула жалость.

— Не надо меня стесняться, — мягко сказал он. — Юристу, как врачу, стоит рассказать только правду. Я правильно понял: вы хотите, чтобы этого ребенка изолировали от родителей?

— Мне хочется ему помочь. Ведь он сбежал из дома зимой, в мороз — на такое ведь можно решиться только если край приходит! Если бы не вы, мальчик вообще мог погибнуть. А случилось всё это, скорее всего, из-за жестокости его родителей! — Татьяна вновь почувствовала, как сильно злится от одного только воспоминания о следах ремня на худеньком теле ребенка. — Мой коллега Виктор Купченко, который принимал Пашу в наше отделение, подтверждает, что тот избит. Об этом сообщили в полицию, те обещали найти родителей ребенка. Но теперь-то вы выяснили, кто он, где живет, так что нет необходимости кого-то искать! Как представитель учреждения здравоохранения, я имею право обратиться в органы опеки и в суд для того, чтобы привлечь родителей Паши к ответственности и лишить их прав.

— Но вас что-то останавливает, — констатировал Залесский.

— Я никогда еще не участвовала в подобных процессах, — призналась Таня. — Как все это происходит? Нам в институте рассказывали только лишь про возможное участие педагога-психолога в делах такого рода…

— Сейчас не понял. Вы же, вроде бы, врач-педиатр? — нахмурил брови адвокат.

— У меня два образования, — пояснила Таня, сцепляя пальцы в замок, чтобы унять противную дрожь в руках. «Успокойся, — попросила она себя. — Он нормальный человек, а что к словам цепляется — так это особенность профессии. Юрист и в этом тоже как врач — не должен упускать мелочей». Этот аргумент подействовал, и Татьяна заговорила смелее:

— Так вот, я хотела спросить — если я подам такое заявление, мальчика сразу же заберут у родителей?

— Ну, если эта семья состоит на учете в органах опеки, если до этого момента были официально зафиксированы какие-то проблемы, велась работа с законными представителями мальчика, а они, допустим, выпивают, не обеспечивают сына — то да, ребенка могут изъять, — ответил Залесский. — Но и то — до выяснения обстоятельств. Просто так лишать родительских прав никто никого не будет.

— Но ведь следы ремня…

— Послушайте, — терпеливо сказал адвокат, — мы же ничего не знаем о том, что произошло. Мальчишка скрытничает. А это значит, что он либо надеется подольше не возвращаться домой, играя в потерю памяти, либо кого-то прикрывает — к примеру, мать. Он же знает, что врачи видели синяки, и не хочет, чтобы кто-то начал с этим разбираться, вызывать родителей… Да и я не уверен, что его именно мама избила. Профессиональная интуиция, если хотите. И потом, ремень, да еще до синяков на теле — это, извините, скорее мужской почерк.