— Ну и ладно, — пожала плечами Таня. — Он ее честно заработал. Кроме того, прибыли-то в последнее время мало, кризис. Расходы выросли, продажи упали — ну это мне муж говорил, да и я по дивидендам видела.

Залесский задал еще несколько вопросов, и, закончив, протянул ей бланк. Она наклонилась над столом, и, ставя подпись, спросила:

— А через какое время нас разведут?

— Обычный срок — от полутора до трех месяцев. И то если твой супруг не будет препятствовать разводу. А так может на годы затянуться.

— Надеюсь, этого не будет, — вздохнула Таня. — Юра, а еще можешь для меня узнать, что сейчас нужно для усыновления, какие документы? Законодательство ведь меняется. Да и бумаг там куча, попробуй, не упусти что-то… Хочу как можно быстрее взять ребенка из детдома, раз с Павликом не получилось. Ты знаешь, вся эта ситуация помогла мне понять, что я готова. Помогла решиться…

Залесский отложил ручку в сторону, сложил руки в замок и, упираясь в него подбородком, посмотрел на Таню с сожалением.

— Пока процесс развода не закончен, тебе не разрешат взять ребенка, — сухо сказал он.

— Ну, подожду полтора месяца…

— Тань, услышь меня — развод может длиться годами, — Залесский покрутил в руках заполненные бумаги, и пододвинул ей. — Мой тебе совет: поговори с мужем, обсудите все по разделу имущества. И посмотрите вместе, что указать в приложении к заявлению. Придете к соглашению — вас разведут моментом. Не придете… Ну что ж, тогда ты хотя бы будешь знать, к чему готовиться. И когда собирать документы на усыновление — ведь у них тоже есть срок давности.

Он встал, защелкнул портфель.

— Ну, я побегу, дела, — сказал он Тане.

— Подожди! — она шагнула к тумбочке, вытащила исписанные листки. — Забери заявление на сожителя Фирзиной.

Залесский кивнул, спрятал бумаги в портфель.

— Правильно сделала, что написала, — похвалил он. И добавил, с неожиданной робостью: — Вечером загляну, ты не против?

— Конечно, нет! Приезжай.

Повисла пауза. Молчание между ними стало пустым, будто в нем не хватало чего-то очень важного — того, что не было сказано или сделано. «Поцеловать ее? — подумал Залесский. — Нет. Я же обещал себе, что сначала дождусь, пока развод будет делом решенным. Да и ее, боюсь, мой напор больше напугает, чем обрадует. Цветы принес, обозначился — и хватит».

— Тогда до вечера, — откланялся он и быстро вышел из палаты.

Проводив его взглядом, Татьяна опустилась на стул. Всесильный запах роз окутывал ее сладостной велеречивостью, неслышно нашептывая о будущем, счастливом, безопасном будущем, в котором, возможно, вместе с ней останется принесший их мужчина. Она собрала цветы — букет был пышным, пятнадцатиглавым. Горделивая стойкость еще наполняла длинные глянцевые стебли, давала силу тугим, едва начавшим дарить красоту, бутонам. И Таня вдруг подумала, что вот такой же стойкой должна быть настоящая любовь — та, что долготерпит, милосердствует, не мыслит зла**. Та, что и без шипов побеждает всякого.

____________________

*Эпиактивность — эпилептическая активность

** Отсылка к «Посланию Коринфянам 13:4-7»: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».

— Тетя Таняяя! Смотри, какой у меня роообооот! — Павлик почти визжал от возбуждения. Его щеки разрумянились, глаза живо блестели, и он, подпрыгивая на пятой точке, водил перед собой серебристым, с черной антенной, пультом. А по полу палаты, сверкая красными и зелеными огоньками, вышагивал большой желтый трансформер.

— Это Бамблби, он умет стрелять! — мальчишка нажал на кнопку, и робот послушно поднял руку, будто прицелился. Замигал оранжевой лампочкой на конце бластера и заливисто запимкал, подвывая и бухая, как целое полчище гаубиц. Добрался до темно-зеленой занавески, спускавшейся от окна до самого пола, забуксовал. Все дружно рассмеялись, а Купченко подхватил дрыгающего ногами робота, развернул в другую сторону.

— Дядя Витя с тетей Тамарой балуют тебя, — отсмеяшись, сказала Татьяна, с радостным удивлением глядя на Купченко и его невесту. Те сегодня были в «штатском» — белые халаты лишь накинуты на плечи, как у рядовых посетителей больницы. — Каким ветром к нам сегодня, друзья? Или вы решили жить на работе?

— Не-ет ужж, сегодня мы гуляем! — поправляя по-тициановски медные кудряшки, ответила Тамарочка, сидевшая на кровати мальчишки. — Решили по пути заехать, игрушки и одежду завезти. Помните, Татьяна Евгеньевна, я вам говорила, что от племянников много всего осталось? Ну вот, мы в двести четвертую девочке пуховик передали, да несколько платьев. А Павлику привезли комбинезон и еще там, по мелочи — джинсы, свитера, рубашки. Ну и игрушек пакет, чтобы не скучал.

Она потрепала мальчишку по голове.

— А я, тетя Таня, сразу выздоровел! — с гордостью сказал он, но не выдержал — забухал тяжелым грудным кашлем, вторя грохоту трансформера.

— Ты хоть спасибо-то сказал? — покачав головой, спросила Таня.

— Сказал, поди, он мальчик воспитанный, — женский голос, прозвучавший из-за ее спины, был переполнен язвительностью.

— Мама! — обрадовался Павлик. — Мама, смотри, какого мне робота подарили!

Похоже, Марина вошла в палату только что, но уже сумела оценить ситуацию. Она улыбнулась ребенку:

— Хороший робот. Ты поосторожнее с ним, не поломай.

На Татьяну она посмотрела обиженно и, демонстративно вздернув голову, пошла мимо нее, к сыну. Та стушевалась, упала духом — но вспомнив, что хотела извиниться перед Фирзиной, несмело окликнула:

— Марина, можно с вами поговорить?

— Опять виноватить меня будете? — насмешливо спросила посетительница, поцеловав Павлика в макушку. — Я со вчерашнего дня, кажись, еще не нагрешила.

Мальчик смотрел на них с опаской, будто пытаясь понять, ссорятся они, или просто разговаривают так, по-взрослому непонятно. Татьяна попыталась развеять его страх, сказав миролюбиво:

— Нет, как раз наоборот. Пойдемте, пожалуйста. Я вас прошу.

Марина пожала плечами и принялась демонстративно выгружать из матерчатой хозяйственной сумки пакет с пирожками, печенье, бутылку газировки, связку бананов и яблоки. Ставила на тумбочку, будто всем напоказ.

— А вы кто? — ревниво спросила она у Купченко.

— Да мы работаем здесь, вот, забежали на минутку. Уже уходим, — он поднялся и сделал Тане большие глаза. Подойдя ближе, шепнул на ухо, — пойдем нагрешим, раз больше некому. Сначала в пиццерии праздник живота устроим, а потом — страшное дело! — будем глядеть «Озеро любви». Фильм для взрослых, между прочим. Маме моей не говори, в угол поставит.

Тамарочка прыснула и вышла за ним, на прощанье помахав рукой.

— Я сейчас вернусь, сына, — пообещала Фирзина, и, хмуро кивнув Татьяне, направилась к выходу из палаты. Сегодня она была в стареньком, но чистом, старательно выглаженном синем платье. Распущенные волосы лежали на плечах светлой волной. Да и лицо ее было посвежевшим, а тщательно наложенная косметика почти скрыла синяк у скулы. И, конечно, пахло от нее по-другому: не сивухой, а чем-то цветочным, легким.

«Залесский был прав — взяла себя в руки ради ребенка», — отметила Таня и ее решимость помочь этой женщине мгновенно окрепла.

— Ну? — повернулась к ней Марина.

— Давайте отойдем подальше, — ответила Татьяна. По коридору педиатрии прохаживались мамы с детьми, на сестринском посту сидела санитарка, а Тане не хотелось, чтобы кто-то из пациентов или коллег услышал их разговор.

— Марина, я должна перед вами извиниться, — продолжила Таня, останавливаясь в углу, возле окна, выходящего на сосновый бор. Фирзина повела бровью, прислонилась к стене, сложив руки на груди. Но к неприязни в ее взгляде добавилось удивление.