Она перевела растерянный, чумной взгляд на Янку. Слов не было — готовые сорваться с губ, они замерли в страхе. Яна шагнула к ней, в черных глазах появилось непонятное — то ли раскаяние, то ли злость.

— Таньча, не бери близко к сердцу… — начала она.

— Яна, где Паша? — в пересохшем горле запершило. — Только пожалуйста, не надо врать, не надо жалеть меня! Скажи правду — кто там сгорел? Меня поэтому выпустили?

— Живой твой Пашка, — поспешно сказал Купченко. — В нашем отделении лежит, простыл чуток.

— А Марина? — спросила Таня, уже понимая каким-то десятым чувством, что Фирзиной больше нет — но всё ещё не веря в это.

— Она Пашу спасала, сожитель ее пьяный был, начал нападать на мальчика — ты ведь здесь, защитить некому… — принялась объяснять Яна. — Пока они дрались, Павлик успел в окно выскочить. В чем был, то есть даже без ботинок. Но он молодец, знаешь! Смог вспомнить телефон Тамары, дозвонился ей, она приехала. Сразу в отделение его забрала.

— Да мы его поставим на ноги, Тань! — вклинился Витька. — Не переживай, ты же знаешь, Тамара с него пылинки сдувать будет! У нас есть проблема похуже…

— Марина всё-таки погибла?

— Да, и сожитель её… Но дело не в этом. Твой муж… Мы думаем, это он тебя подставил. Не хотелось, конечно, на тебя всё это разом вываливать, ты ведь…

— Слушайте, со мной всё хорошо! — перебила его Таня. Макс ее сейчас не волновал, как и то, почему она оказалась в полиции. С этим еще будет время разобраться, сейчас главное — это ребенок. — Пожалуйста, давайте в больницу поедем, я должна Павлика увидеть! А про Макса в дороге расскажете.

И она торопливо зашаркала к выходу, так и не зашнуровав ботинки.

Машина Залесского подпрыгнула на колдобине, и фотографии выскользнули из Таниных пальцев, с тихим шуршанием попадали на резиновый коврик. Она машинально нырнула за ними, стала собирать непослушными пальцами. Старый, мягкий после многих стирок, шарф натянулся на горле, став раздражающе колючим. Нервно сглотнув, Татьяна попыталась освободить шею, и почему-то вспомнила, что этот шарф связала мать. И от этого воспоминания она еле сдержалась, чтобы не разреветься.

«Я — женщина, которую предал муж. Как же будет злорадствовать моя мамочка! Скажет, что была права насчет Макса, напомнит, что предупреждала меня, снова назовет глупой и простодырой… А еще говорят, что семья всегда поддержит! — Таня горько усмехнулась. — Да эта семья никогда не хотела со мной считаться, хотя я ради Макса и родителей выкладывалась на все сто, работала, отодвигала свои мечты! Меня просто использовали — а потом спокойно вышвырнули из жизни. Как стремившееся в свету, плодоносное дерево… которому ни за что обрубили корни!»

Выпрямившись, она беспомощно посмотрела на молчавшего всю дорогу Залесского, перевела измученный, непонимающий взгляд на сидевшую позади на Яну.

— Да, это Макс, — боль приглушила ее голос. — Это он сделал фото, и, видимо, передал Марине… Но за что?!? Почему он так со мной?…

— А я всегда говорила, что он упырь! — заявила Яна, и от избытка чувств толкнула в бок Купченко, дремавшего рядом с ней на заднем сидении. Он поймал ее руку и успокаивающе похлопывая по ней, заверил:

— Мои ребра в этом точно не виноваты! Кстати, Танюш, нам очень повезло, что Юрка увидел вас возле опеки. Иначе гадали бы, кто дал эту гадость Фирзиной.

Залесский повернул руль, выезжая на улицу, ведущую к больнице. Его нахмуренные брови и сжатый в бескровную полоску рот лучше всяких слов говорили о том, что ситуация очень серьезна. Глянув на него, Таня опустила глаза, чувствуя, как жар разливается по щекам. «Стыдно, Бог мой, как стыдно… — думала она. — И как несправедливо…»

Залесский одной рукой вытряхнул из пачки сигарету и зажал во рту, нащупывая зажигалку.

— Юра, не молчи, пожалуйста! — взмолилась Татьяна. — Мне страшно от того, что ты молчишь. Я согласна с тобой, всё это подстроил Макс… Но почему?

— Ну, я совсем не знаю, что за характер у твоего мужа, и не могу так с ходу объяснить его поступок, — сказал Залесский, не отрывая взгляда от дороги. Прикурив, он задумался, а затем продолжил: — но я законник, и убежден, что у любого преступления должен быть мотив. Если ты поймешь, зачем ему сажать тебя в тюрьму, то станет проще предсказать, что он собирается делать дальше. Сейчас это самое главное. Подумай.

— Может быть, это из-за того, что я решила подать на развод? Разозлила его, обидела…

— Слабая мотивация, — мотнул головой Залесский. — Он бы не стал так заморачиваться. У нас говорят, есть три основных мотива — деньги, любовь, власть. И месть — но она тоже относится к желанию показать свою власть. Впрочем, я не думаю, что он тебе мстит. Тут что-то другое.

Другое… Татьяна растеряно сникла, так и не понимая, в какую сторону думать. Да, Макс амбициозен — но у него была хорошая, уважаемая должность, и власть над несколькими десятками сотрудников. Другая женщина? Нет, она бы почуяла измену. Да и город маленький, все друг друга знают, как говорится, спят на одной подушке. Нашлись бы добрые люди, сказали бы, если у Макса появилась любовница… Деньги? Он ни в чем себе не отказывал. И после развода не остался бы на улице. Конечно, денег стало бы меньше, чем сейчас…

— Доверенность! — ахнула Таня. — Боже мой! Как же я сразу не поняла? А ведь еще подумала — как он успел документы подготовить?… Чувствовала — что-то здесь не так, он ведь сказал, что вернулся по дороге из аэропорта!

— Какая доверенность? — повернулся к ней Залесский. Обеспокоенность в его взгляде только укрепила подозрения Татьяны.

— Генеральная. Макс не входил в состав учредителей моей аптечной сети, я ведь её создавала еще до свадьбы. Он в последние годы занимался этим бизнесом, но лишь на правах директора. А теперь, когда я решила продать аптеки, без меня было бы невозможно провести сделку… Он приходил вчера в полицию, обещал вытащить меня, но сказал, что нужны деньги на адвоката, и что покупатель не будет ждать… В общем, я подписала всё, что нужно, и теперь он может сам продать этот бизнес…

Яна, которая слушала ее, подавшись вперед и уцепившись рукой за спинку Таниного сидения, горестно застонала:

— Таньча, ну ты чего? Зачем?… Он же сбежит с деньгами, а ты с кукишем останешься!

Таня и сама понимала, что Макс поступит именно так. Мначе заваривать эту кашу с тюрьмой было просто незачем.

— Не могу поверить… — пробормотала она. — В голове не укладывается…

— Это потому что ты всех по себе судишь! — взорвалась Костромина. — Всё ждешь от людей хорошего! А в некоторых его нет, пойми!

Купченко подался вперед, потряс Таню за плечо и сочувственно сказал:

— Танюш, не расстраивайся, — и обратился к Залесскому: — Юрок, к тебе вопрос, как к юристу: мы можем что-то сделать?

Таня с надеждой подняла взгляд на Юрия. Адвокат вздохнул, потер лоб.

— Кому он собирался продать аптеки?

— Я не знаю… — Татьяна развела руками. — Не спросила. Я в таком состоянии была — там, в камере — что мне вообще без разницы было, что происходит, лишь бы быстрее оттуда выбраться!

— А он этим воспользовался, — понимающе кивнул адвокат. — Более того, он сам смоделировал эту ситуацию. И знал, что ты поведешь себя именно так. Но в тот момент ты не могла иначе, так что не вини себя.

Его голос звучал мягко, успокаивающе, и Татьяна, облегченно вздохнув, посмотрела на него с благодарностью.

— Я постараюсь что-нибудь сделать, — продолжил Залесский. — Но если бы знать, с кем твой муж собирался заключать сделку, можно было бы переговорить с этим человеком. Не думаю, что кто-то захочет связываться с мошенником, который подставил свою жену и получил доверенность обманным путём.

Татьяна напрягла память. И разочарованно покачала головой: нет, Макс ничего не говорил о покупателе.

— Танька, давай его посадим! — со злостью предложила Яна. — Юр, можно ведь его посадить? Вот упырь! Эх, попался бы он мне!