Татьяна быстро просмотрела другие письма: ничего интересного, можно выбросить, наверное. Или увезти маме… хотя туда ехать очень не хотелось. Она подтянула к себе одну из тетрадок, раскрыла — и узнала почерк матери.

«15 мая. Сегодня нас выписали из роддома. Кормлю грудью. Таня спит хорошо».

«29 мая. Ходили с Женей и Таней на озеро. Очень жарко, я с Таней даже в озеро зашла. Ей очень понравилось, и потом спала до самого вечера. А свекровь ругалась, говорит, там грязно. Вечно придирается ко мне».

«17 июня. Шью без продыху, а свекровь ворчит, что я ребенка забросила. Обидно, ведь для семьи стараюсь, зарабатываю побольше мужа! Купила ткань алого цвета с мелкими цветочками, на китайскую похожа. Начала шить брючный костюм, как у китаек».

«1 июля. Как будто весь поселок в отпуска собрался, все платья бегут заказывать! И новые фасоны всем подавай. Примеряли с Пандорой платье, сидит прекрасно и очень идет к темным волосам».

Татьяна застыла.

Примеряли с Пандорой… с Пандорой!

Ее будто под дых ударили — живот окаменел, воздух плотным комом застыл в груди. Пальцы, словно скрюченные судорогой, вцепились в края тетради. А из-за спины потянуло холодом: будто там возник темный провал, где уже не пряталась, а вылезала из паутинчатого кокона, растопыривая осклизшие перепонки, голодная нежить.

«Бамм…» — от боя часов Таня вздрогнула, и морок слетел — но страх, заползший в ее душу, все еще перебирал ледяными коготками. Ее затрясло, тетрадка вывалилась из рук, но она подхватила ее и принялась листать, жадно вглядываясь в строки.

Даты, имена, ничего не значащие события… И пустые страницы — дневник был брошен в конце осени.

О Пандоре больше — ни слова.

Татьяна вскочила, почти бегом направилась в комнату, на ходу стягивая с себя старую футболку. Нырнула в платье, кое-как застегнула пуговицу на груди. Схватила телефон, набрала номер Купченко.

— Да мы уже у подъезда, сейчас поднимемся, — удивленно сказал тот.

Таня бросила смартфон в сумку и принялась натягивать сапоги. Едва накинув куртку, услышала стук в дверь и метнулась к ней.

— Грузчиков с высшим образованием заказывали? — деловито спросил Витька, шагнул в квартиру вслед за своим приятелем Назаром. Таня коротко поздоровалась и попросила:

— Вить, диван, кресла и стенку в большую комнату ставьте, пожалуйста. И дождитесь меня, мне к родителям надо. Простите!

— Тань, что случилось? С родителями что-то? Заболели?

— Потом! — крикнула Таня уже с лестницы. И выскочила из подъезда, едва не сбив с ног мужчину, несущего подмышкой аккумулятор от машины.

Позже она даже не могла вспомнить, как доехала в тот день до дома родителей. Взлетела по лестнице, позвонила в дверь — нетерпеливо, несколько раз подряд. Открыла мать — в темно-зеленом брючном костюме, накрашенная, с яшмовым кулоном на шее. Таня буквально вломилась в квартиру, и остановилась посреди прихожей, тяжело дыша.

— Ты чего носишься, как оглашенная? — недовольно спросила мать.

— Я поговорить хотела, — еле переведя дух, сказала Таня. — Можно?

— Ну, если ты одна, без толпы детдомовцев… — съязвила Елена Степановна, удаляясь в гостиную. Таня быстро скинула сапоги и прошла следом.

Мать уже сидела в кресле, перелистывая толстый глянцевый каталог одежды. Таня присела напротив.

— Мама, скажи, кто такая Пандора?

Вздрогнув, Елена Степановна подняла на Таню испуганный взгляд, но быстро справилась с собой. Ее лицо будто маской закрыло выражение равнодушия и скуки:

— Какая Пандора? — спросила она.

— О которой ты писала в своем дневнике, — не отступала Татьяна. — Я нашла его в бабушкиной квартире.

Мать скривилась и сказала с презрением:

— Это, как минимум, неприлично — читать чужие дневники.

— Прости, я случайно, — Таня раздраженно мотнула головой. — Скажи, кто это? Она твоя подруга, тоже жила в Ляпуново?

Мать бросила на нее странный взгляд — будто чувствуя облегчение.

— Ну да, была такая, — сухо ответила она и снова уткнулась в журнал.

— А почему Пандора? Это прозвище какое-то? — допытывалась Таня.

— Это я ее так называла, — нехотя сказала мать. — А что, красивое имя, ей оно шло. Но потом мы перестали… ммм… видеться.

— Почему? Мама, это важно.

— Не так уж важно, как тебе кажется, — отрезала мать. — Мы переехали сюда, она осталась в поселке. Считай, что судьба раскидала.

— Это как-то связано со мной?

— Почему ты всегда считаешь себя пупом Земли? — закричала мать. Раздраженно захлопнула журнал, с силой швырнула его на стол, но он скользнул и упал на пол с глухим шлепком, будто огромная жаба. — Не может быть всё в этой жизни связано с тобой, вертеться только вокруг тебя! Есть другие люди, у них свои жизни, и в этих жизнях могут происходить события, которые никак не связаны с твоим существованием. Даже в моей жизни было много таких событий. И в жизни твоего отца. Так бывает, пора бы тебе это принять!

Таня отпрянула от неожиданности:

— Мам, почему ты так разозлилась? — растеряно спросила она.

— Потому что не люблю вести идиотские разговоры.

Это прозвучало, как отговорка. Повисла тишина — Елена Степановна смотрела в темный экран телевизора, явно давала понять, что разговор окончен.

— А эта женщина со мной… занималась, играла? — снова попыталась Таня. И осторожно добавила. — Мне кажется, я ее помню.

— Нет, она не могла с тобой играть, — это прозвучало так, будто матери стало за что-то стыдно. Елена Степановна скривилась, будто от затаенных переживаний. Помолчав, добавила: — И вообще — ты была совсем маленькой, когда мы уехали. Ты не можешь ее помнить.

— Мама, пожалуйста, расскажи мне о ней! — взмолилась Татьяна.

— Нечего рассказывать! — отрезала мать. — Всё, надоело! Если ты только об этом хотела спросить, иди, мне некогда. Убираться надо!

Таня оглядела комнату: ни пылинки, все вещи на своих местах — впрочем, у матери всегда было так. Врёт она. Просто хочет ее выпроводить.

— А отец дома? — спросила Татьяна.

— Уехал к другу в Пермь, — сквозь зубы ответила мать. — Но если ты хочешь у него спросить про эту Пандору, пустой номер: он ничего нового тебе не скажет.

— У меня такое ощущение, что ты что-то скрываешь! — взорвалась Таня.

— Не ори! — подняла голову мать. — И скрывать тут нечего. Была у меня подруга… точнее, знакомая… точнее… ну, не важно! И все, нет ее!

— Умерла?

— Ну, можно и так сказать, — вздохнула мать. И спросила с подозрением: — А ты чего вообще к ней прицепилась?

Татьяна замерла. Рассказать ей?… Нет, мать и без того к ней вечно придирается, а если узнает о приступах, тут же запишет в сумасшедшие: безоговорочно и прочно. А Таня всё же надеялась, что когда-нибудь, каким-то чудом, они найдут с матерью общий язык. Пусть сейчас у них непростой период, но всё-таки… Когда-нибудь…

— Всё, иди, некогда мне, — Елена Степановна поднялась с кресла. — Давай я за тобой дверь закрою.

Татьяна молча вышла в прихожую, принялась обуваться. Мать стояла над ней, ждала. И вдруг спросила:

— Как здоровье у тебя?

— Нормально, — буркнула Таня.

— А с мужем что?

— Разводимся.

— Понятно, — пробормотала мать. И сказала — уже громче. — Рада, что у тебя все налаживается. И ты… Извини меня, за то, что не сдержалась тогда, в палате.

Таня потрясенно выдохнула. Она что, ослышалась? Мать ведь не извинялась раньше, никогда! Татьяна выпрямилась, взглянув ей в глаза. Но мать отвела взгляд, и сказала, открывая дверь:

— Ты хоть звони, не пропадай.

— Мам, я тебя простила, — невпопад ответила Таня. Елена Степановна кивнула, глядя в сторону, и Татьяна покорно шагнула за порог.

Вниз она сошла медленно, будто во сне. Добрела до машины, плюхнулась за руль. И не понимала, что поразило ее больше: то, что Пандора оказалась реальным человеком, или извинение матери.

А потом еще одна мысль вспыхнула молнией: «Если Пандора — обычная женщина, у меня нет никакого психического заболевания! Это что-то другое, как Янкин рассказ о ножах, страх перед которыми зародился в детстве — она просто забыла этот случай из-за сильного шока! А значит, что и я смогу вспомнить свой!»