Алена отстранилась от Стаса и непонимающе уставилась ему в лицо.

— Это еще почему?

Тот передернул плечами, будто от холода.

— Что значит почему? Потому что тебя там не будет. Пусть приезжает в Питер.

И тут Алена поняла, о чем тот толкует, и сжалась.

— Стас, я не могу не поехать…

— Что значит, не могу? — в его голосе не осталось и следа от веселости, с которой он пробудился в новый день. — Все можно решить отсюда.

— Ты хоть понимаешь, что мне предлагаешь?

Стас тряхнул головой.

— Ленка, я не был пьян. Я не отступлюсь ни от одного своего слова. Ты прекрасно знаешь, что я словами не швыряюсь. А уж в любви я признался во второй раз в жизни, и для меня эти слова не пустой звук.

— Ты предлагаешь мне украсть ребенка, да? — она говорила медленно, ко все же быстро сообразила, как выкрутиться.

— При чем здесь украсть? — не понял Стас.

— А при том! Я не юрист, но не настолько тупая, чтобы не понимать элементарных американских законов!

— При чем тут американские законы, когда вы оба русские?

Она замолчала, пойманная Стасом в западню здравого смысла.

— Я тоже не юрист, слава Богу, — добавил он тут же с зубным скрежетом, — но развести вас легче всего здесь. Там же, где вы сделали эту глупость. Я, конечно, не знаю, можно ли это сделать в одностороннем порядке, но могу к вечеру узнать.

Она облизала пересохшие губы.

— У меня там бизнес, — одними этими губами произнесла Алена.

И тут Стас рассмеялся, хотя и обещал не смеяться над чужими потугами в бизнесе.

— Отдай его подружке. Место бухгалтера у меня занято, но я не думаю, что тебе это интересно. Хочешь зоомагазин, будет тебе зоомагазин.

Алена как палку проглотила, не смогла согнуться, хотя спина давно так не болела, как сегодня.

— Стас… — она с трудом выговорила его имя. — Это все непросто. Мне надо подумать…

— Что значит подумать?

Он смотрел ей в глаза, она — в его, и все равно смогла заметить, как он собрал простынь в кулак.

— Что значит подумать? — повторил Стас еще громче, будто для глухой, и Алена в свой черед тоже собрала простынь в кулак, и та натянулась между ними тонким нервом, причинявшим обоим нестерпимую боль. — А вчера ты о чем думала, когда тащила меня сюда? О сексе?

Ее губы задрожали, но Алена закусила их, потому что знала, что сейчас этот мужчина жалеть ее не будет.

— Я думала о тебе, — она хотела бы спрятать глаза, но он держал их на своем лице, точно магнитом. — Я всю жизнь думала только о тебе. А ты думал о чем угодно, только не обо мне. И сейчас думаешь, что все так легко поменять. Поменять так, как тебе нужно… Как тебе удобно. А это нелегко.

Губы Стаса дрогнули — в улыбке. Он бросил простынь и привлек к себе Алену. Оба оставались голыми, но в его объятиях не было никакого сладострастия, одна только забота. Неприкрытая ничем, безумная забота.

 — Это не твоя забота, дурочка. Я все сделаю. А ты езжай к сыну. Что ж ты за мать такая, даже не спросила у бабушки, как он там без тебя…

— Он со мной…

Алена отстранилась от плеча Стаса с закрытыми глазами. Она боялась увидеть в его взгляде гнев. Она на ощупь нашла его руку и прижала к своему животу.

— Вот тут, справа, чувствуешь? — голос ее дрожал, как и все внутри. — Должен почувствовать, он сейчас сильно бьет…

Она не знала, почувствовал Стас шевеления плода или просто так отдернул руку, как ошпаренный, но глаз не открыла. Матрас скрипнул. Половицы тоже. Ремень звякнул об пол. Створки шкафа хлопнули. Алена наконец открыла глаза — Стас напутал с пуговицами и сейчас снова расстегивал рубашку.

— Стас, прости меня…

Он посмотрел на нее взглядом, который она никогда не забудем: с таким лицом он вручил ей заколку, забытую ей на диване в его квартире, куда притащил ее, наплевав на всякие приличия, Светлов.

— Это я Саше сказала про ребенка, потому что испугалась, что он предложит встретиться…

Стас кивнул, нервно.

— У тебя на две ночи номер снят, — голос его сел, как во время простуды. — Позвони, он прибежит… Я не скажу ему, что тоже побывал здесь. Не беспокойся.

Алена зажмурилась и сумела четко произнести:

— За что ты меня так?

— Я — тебя?! — Стас бросил пуговицы и придавил коленом матрас, чтобы прорычать ей в лицо: — Это, кажется, ты меня в поддых. Я стоял перед тобой на коленях. Перед тобой хоть кто-нибудь когда-нибудь стоял на коленях?

Алена мотнула головой и снова зажмурилась, а когда открыла глаза, Стас уже повязывал галстук.

— Какая разница, родился он или не родился?! — закричала она, наплевав на соседей и обслуживающий персонал. — Он есть! Он данность! Он не твой, он от другого человека. И как, как ты предлагаешь мне сказать Диме, что я…

— А как ты собралась лечь к нему в постель после меня?

Стас сорвал с вешалки пиджак, но не надел. Смял в руках и погрозил им Алене, точно тряпкой. Половой, грязной, а Алена и без того чувствовала себя облитой помоями.

— О чем ты думала, таща меня в гостиницу? О чем? Скажи мне, дура! Я устал угадывать твои мысли!

— О том, что я люблю тебя! — выкрикнула она и тут же спрятала лицо в ладонях.

— И никого никогда не любила, кроме тебя… И я не знаю, что делать… Где ты был все эти годы? Где ты был?

— Я был здесь. Я никуда не уезжал, — отрезал он. — Это ты уехала.

И Алена, утерев мокрое лицо, увидела его уже полностью одетым. Правда, оставались еще ботинки, он за ними и пошел к двери.

— Этот ребенок случайный, я не лгала тебе! — выкрикнула она ему в спину, но он не обернулся. Сел в кресло и взялся за шнурки. — Мы договаривались с Димой получить гражданство, а потом решить, хотим ли мы быть вместе или нет!

Стас обул вторую ногу — и Алена не могла понять, слушает он ее или нет, но не могла и не говорить:

— Он предлагал мне сделать аборт, если я не уверена. Но я ни в чем не уверена, Стас! В чем я могла быть уверенной? Он потерял ребенка и жену. Как ты предлагаешь мне через три месяца сказать ему: извини, но и этого ребенка у тебя тоже не будет? И жены…

Стас поднялся из кресла и взглянул на нее свысока.

— Тогда не говори ему, что изменила. Надеюсь, наши игры не отразятся на малыше. Очень на это надеюсь.

— Ничего не будет, — прошептала Алена едва различимо. — Все в порядке…

Стас вернулся за плащом. Оделся, снова полез в пиджак и, достав бумажник, отсчитал несколько купюр и бросил на столик.

— Вызови такси и езжай к матери. Ты к ней приехала.

Алена вскинула голову.

— Стас, не уходи… — Он молча смотрел на кровать мимо Алены. — Останься со мной до завтра. У тебя ведь нет срочных дел.

— Аленушка, у тебя совесть есть? Я не Саша. Мне халявный секс не нужен.

Он отвернулся, взялся за ручку, но не открыл дверь.

— Стас, я действительно тебя люблю.

Он обернулся.

— А я люблю тебя, и толку? Что ты предлагаешь с этой любовью делать? Ей не занимаются. Я не знаю, какого черта в русский язык пришло это выражение. Любовь она не в том месте. Лена, я сделал тебе предложение. Оно в силе. Я не буду лезть в твою семью. Это твое решение жить с мужем или со мной. Я не могу и не хочу как-либо на него влиять. Я не буду звонить. Я буду ждать твоего звонка. Если ты уедешь, значит не судьба. Значит, я тебя прошляпил. И так мне и надо.

— Позавтракай со мной… — взмолилась Алена, не в силах даже позы сменить.

Она сидела, поджав под себя ноги, и живот камнем придавливал ее к матрасу.

— Не могу, Лена. Это выше моих сил.

— Ты же не будешь пить?

Стас вскинул голову.

— А это я пообещать тебе не могу. Мне очень больно. Но я понимаю, что и тебя больно. Не меньше. А, может, и больше.

Он потупился, чуть пожевал губы и снова взглянул в сторону кровати.

— Береги себя, Лена. Ради малыша. И не давай ему мое имя. Оно несчастливое..

Алена прикусила губу и зажмурилась. В ушах скрипнули дверные петли.

— Стас, поцелуй меня! — прокричала она уже в пустоту.