Мальчик шмыгнул носом, вытер его тыльной стороной ладони.

А потом сказал:

— Это же я, доктор, Лукко.

Рус нахмурился.

— Лукко? Из заведения Мерулы?

— Да, господин, — кивнул мальчик.

— Но что ты здесь делаешь?

В глазах ребёнка заблестели слёзы.

— Меня продали, господин. — Он сглотнул, пытаясь удержаться от рыданий. — Я хороший работник, господин. И очень быстро могу всему научиться. Нет, правда, честное слово.

Рус с горечью смотрел на худенькое тело, зная, что просто не может выговорить того, на что так надеется этот малыш. Чем может помочь человек без денег, чем он может утешить ребёнка, который сидит на цепи, словно животное, и ждёт, когда его выставят на аукцион? А уж там за него будут торговаться покупатели с толстыми кошельками. Он закрыл глаза и с трудом поборол желание проклясть дух своего слабовольного отца, свою мачеху-транжиру, своих сводных сестёр, сочетавших оба эти качества, передавшихся им от родителей. Как же ему хотелось положить руку на плечо Лукко и заверить, что всё будет хорошо. Только на самом деле ничего хорошего мальчика не ждёт.

Впрочем, он может избавить несчастного от тыканья пальцами, ощупывания и оглядывания. Хотя бы на несколько минут.

— Почему тебя продали, Лукко?

Мальчик смотрел на него секунду-другую, словно решая, как лучше ответить. Рус с трудом подавил стон: только сейчас он осознал свою ошибку. Ребёнок может подумать, что он собирается его купить и потому задаёт вопросы.

— Вот что, Лукко, — как можно мягче произнёс Рус и наклонился, глядя прямо ему в глаза. — Я не могу тебя купить. Мне страшно жаль. Может, я и кажусь тебе богачом, но уверяю, на самом деле это далеко не так.

Мальчик снова зашмыгал носом.

— Да, господин.

Тут старик зашёлся в приступе кашля. В попытке подавить кашель качнулся вперёд, цепь натянулась. Железная скоба так и впилась в лодыжку Лукко. Мальчик поморщился от боли и принялся растирать ногу. Огромный бородач обернулся и проворчал что-то неодобрительное в адрес кашляющего раба.

— Послушай, Лукко... — нерешительно начал Рус. Ему страшно не хотелось задавать этот вопрос мальчику, но выхода не было. — Ты помнишь мою рабыню Тиллу?

— Помню. Она скармливала весь свой обед птицам.

— Так вот, она пропала. И я очень боюсь, что с ней может случиться то же, что и с Софией. И если ты знаешь что-нибудь о том, что произошло с Софией или Эйселиной, кто сотворил с ними такое, ты должен сказать мне. Теперь никто тебя за это не накажет, так что не бойся.

Лукко покачал головой.

— О Софии я ничего не знаю, господин. А Эйселина, так у нас все думали, она отправилась жить туда, где ей будет лучше. И все девушки так плакали, когда её нашли.

— Понимаю.

— Мне у Мерулы нравилось, — добавил мальчуган. — Не хотел оттуда никуда уходить.

— Ты умный мальчик, Лукко, — сказал Рус. — Тебе везде будет хорошо, куда бы ты ни попал.

— Да, господин, — вежливо ответил Лукко.

Рус выпрямился, огляделся и подумал: не разумнее ли будет отступиться и позволить потенциальным покупателям осмотреть и оценить мальчика? Чем больше их будет, тем лучше. Раб, за которого начнут торговаться сразу несколько желающих, будет продан по более высокой цене. А простая логика подсказывает: чем выше цена, по которой приобретён раб, тем лучше с ним будут обращаться. Проблема лишь в одном — логика редко может подсказать, что вытворяют с рабами их владельцы, находясь в стенах своих домов.

— Господин?..

Он обернулся.

— Господин, пожалуйста! Вы не могли бы передать моей маме несколько слов?

— Твоей маме?

— Пожалуйста, передайте ей, что Басс рассказал Меруле об устрицах, ладно?

Рус недоумённо нахмурился.

— Басс — Меруле об устрицах?..

— Да, об устрицах, господин. Вот Мерула и велела ему отвести меня к торговцам. — Он громко шмыгнул носом. — Басс обещал, что подберёт мне хорошую семью, а потом пошёл и рассказал Меруле об устрицах. Моя мама не знала.

Рус почувствовал, что окончательно запутался.

— Твоя мать не знала об устрицах?

— Она не знает, что я здесь. — Мальчик покосился в сторону помощников работорговца, которые расположились за столами. — Как думаете, они отпустят меня попрощаться с ней?

Рус сильно в этом сомневался.

— Так тебя продали из-за устриц?

Лукко кивнул.

— Я не хотел, чтобы так получилось, господин. Я думал... то есть я не думал... — Он умолк.

Рус почесал за ухом. Кое-что начало постепенно проясняться. Он понизил голос, опасаясь, что их могут подслушать.

— И последнюю повариху Мерулы продали за то, что она подала клиентам несвежие устрицы.

Лукко молча кивнул.

— И теперь вдруг Мерула выяснила, что это была твоя вина?

В глазах мальчика промелькнуло нечто похожее на панический страх.

— Пожалуйста, господин... — еле слышно прошептал он. — Я больше никогда не буду, клянусь!

— Я никому ничего не скажу, Лукко, обещаю.

Если некому больше вступиться за мальчика, Рус должен сделать так, чтобы на табличке, подвешенной на шею Лукко, не появилось надписи «Потенциальный отравитель».

— Я этого не хотел, господин, — продолжал шептать Лукко. — Кто-то сказал, что в тот день у нас будет офицер из госпиталя. Я подумал, это тот, вредный.

Рус плохо понимал, что говорит ему мальчик.

— Так. Расскажи-ка мне об этих устрицах поподробнее, — сказал он.

— Повариха собиралась их выбросить.

— А ты взял и отнёс посетителю?

Он кивнул.

— Я просто пошутил, господин.

Ничего себе шутка! Она могла закончиться обвинением в преднамеренном убийстве и жестокой казнью обвиняемого. Как бы там ни было, но Валенс действительно пострадал, и он, Рус, был вынужден работать за троих. И закончилось всё это дело плохо, потому что от переутомления он, видно, был не в своём уме — потому и купил рабыню.

Он положил руку мальчику на плечо.

— Ладно, прямо сейчас пойду к твоей маме. Где её найти?

— На работе, господин.

— Да, но где именно?

Лукко удивлённо смотрел на него.

— Там же, где всегда, господин. У Мерулы.

Теперь настал черёд Руса изумляться.

— Так вы хорошо знаете её, господин, — добавил мальчик. — Они зовут её Хлоей.

Чуть раньше тем же утром две молодые женщины, одетые по местной моде, отошли от деревенских домов, которые два дня тому назад посетил Рус, и направились к главной дороге на Эборакум. Та, что повыше, несла, перекинув через плечо, небольшую матерчатую сумку.

Спутница покосилась на неё.

— Ещё не слишком поздно. Могла бы и остаться.

— И вместо благодарности отплатить неприятностями?

— Да никто не знает, что ты здесь.

— Послушай, Сабран, рано или поздно кто-то непременно проговорится. А так — что они смогут рассказать, кроме того, что я заходила, а потом ушла?

В молчании прошли они ещё несколько шагов, потом девица, что ниже ростом, вдруг нахмурилась.

— Стой, погоди минутку. — Она стянула с подруги капюшон. Им не хватило времени и краски, чтобы довершить маскировку, выкрасить аккуратно и ровно все волосы. Вокруг висков вились каштановые локоны, а с затылка спадала длинная белокурая коса. — Запомни, что снимать капюшон нельзя, — предупредила подруга. — Заколоть потуже сзади не удалось. Так что уж не знаю, как завтра всё обойдётся.

Высокая девушка пожала плечами.

— Пришлют кого-то на помощь.

— Тебе придётся долго идти. Не останавливаясь. Добрые пятнадцать миль, а дороги не слишком хороши.

Они подошли к началу дороги. Кругом было безлюдно, лишь впереди виднелся какой-то мужчина, ведущий быка, впряжённого в телегу. Он шёл по направлению к форту.

— Всё необходимое при тебе?

Девушка в капюшоне поставила сумку на землю.

— Хлеб, расчёска, одеяло. Всё, что я просила. А твоя мама дала ещё сыр и кусок бекона.

Сабран опустила руку на плечо подруги.