— Буду молиться богине, чтобы защитила меня, — сказала Тилла.

— Ты только поможешь ей в этом, если проявишь хоть толику здравого смысла. Погибли две одинокие девушки. Я полагаю, тебе известно, что по крайней мере одна из них была жестоко убита?

— Богиня накажет этого человека, господин. Я попросила наслать на него проклятие.

— Понимаю.

— И ещё попросила ниспослать благословение на моего хозяина.

— Будем надеяться, что богиня прислушалась к твоим молитвам.

Девушка улыбнулась.

— Она всегда прислушивается, господин. Сами видели, что произошло с Клавдием Инносенсом.

Тяжёлая дверь захлопнулась, задвижка со стуком защёлкнулась.

Рус вышел из госпиталя и увидел, что ночное небо очистилось от облаков. Проходя мимо дома легата, Рус кивнул охраннику. Сам легат был в отъезде, но семья его мирно спала в доме за высокой оградой. В моменты слабости Рус завидовал мужчинам, живущим в браке. Каждый вечер они приходили домой, где их ждал вкусный горячий ужин и ласки жены, согревающей постель. В такие моменты он, чтобы уж совсем не впадать в отчаяние, старался представить, что на месте этой жены находится его Клавдия. Сегодня причин для зависти у него не было. Он и сам возвращается в тёплый дом, к горячей вкусной еде. Нет, в постели его никто не ждёт, он велел девушке занять комнату Валенса. Но и в этом тоже есть свои преимущества. По крайней мере, никто не будет пилить его с утра пораньше.

«На свете великое множество вещей, совершенно не нужных человеку».

Он зябко поёжился и прибавил шагу.

В доме было тепло, но встречать его выбежали только собаки. Очевидно, рабыня уже улеглась спать. Он поднял лампу, которую оставил у двери, и принюхался. Что это? Утечка масла? Или луком пахнет? Сложно сказать. Он внёс лампу в кухню. Освободил уголок стола, поставил деревянную миску, рядом положил ложку и кусок хлеба, который прятал от мышей в коробке, придавив крышку камнем. И приготовился насладиться своей первой домашней трапезой в Британии.

Суп был еле тёплый.

И совершенно безвкусный.

Он откусил хлеба и решил попробовать ещё раз.

Ложка наткнулась на что-то округлое и твёрдое. А потом он заметил, что с неё свисают какие-то мягкие волокна. Рус осторожно поднёс ложку к лампе, чтобы рассмотреть получше, и увидел в желтоватом свете неочищенную морковку с ботвой. Гай Петрий Рус тяжело вздохнул и отставил в сторону миску. Он один, по-прежнему совсем один в этой варварской стране.

Дверь в спальню была открыта. Она вошла, тихонько напевая для храбрости. Глаза настороженно осматривали пол, на всякий случай она выставила перед собой метлу. Удовлетворённая тем, что пол чист, она, неуклюже ступая в огромных сандалиях медикуса, крутанулась вокруг своей оси и плюхнулась на кровать, высоко задрав ноги с соскальзывающими с них сандалиями. Потом, уложив сандалии и метлу на кровать, стала ползать по матрасу на коленях и, опустив голову, смотреть вниз. Она проверяла, не свисают ли на пол покрывала. И вот, убедившись, что всё в порядке, Тилла взглянула на застывшую в дверях собаку и спросила:

— Ну что, ты готова?

Медикус велел ей спать в этой комнате. То была спальня другого доктора, весёлого и дружелюбного, который куда-то уехал.

Спала она плохо. Поначалу лежала в кровати, вся напряжённая, прислушиваясь к каждому звуку. Ждала, не идёт ли доктор, а когда тот пришёл, опасалась, что он ляжет с ней, просто потому, что он мужчина. Или побьёт её, потому что никакая она не повариха. Или же — и то и другое.

Но вместо тяжёлых шагов медикуса она вдруг услышала мягкое постукивание чьих-то лапок по полу. Возможно, ей просто показалось, от страха. Однако стоило шевельнуться — и странные звуки тотчас стихали. А потом, когда она начинала засыпать, слышались снова. Затем вдруг раздался тонкий писк. Страх, возможно, и может топать по полу — но не пищать же! И вот девушка продолжала прислушиваться, ворочаясь в постели через короткие интервалы, перекатываясь с боку на бок, дрыгая ногами или тяжко вздыхая... А потом вдруг пропела труба ночной стражи. Этот звук она слышала ещё в госпитале бессонными ночами, когда невыносимо болела рука. И Тилла пыталась урезонить себя, успокоить мыслью, что в каждом доме живут мыши. От мышей ещё никто не умирал. Она выросла в доме, где мыши пробирались через щели в стенах и устраивали гнёзда под застрехой. Ночами она слышала, как они шуршат там, в соломе, грызут доски, расчищая себе путь, и, укрывшись одеялом с головой, засыпала, зная, что Брэн защитит её. Но Брэн мёртв, а собаки в этом доме не слишком расторопны. Даже римляне, со всей своей организованностью и цивилизацией, не смогли победить мышей.

Медикус пришёл домой среди ночи. Тилла увидела, как под дверью возникла и тут же исчезла полоска света — это он пронёс лампу на кухню. Однако пробыл он там совсем недолго. Услышав, как скрипнула дверь в его спальню, она досчитала до десяти, потрясла одеялом, чтобы распугать мышей по углам, и, встав, на цыпочках прокралась в гостиную, где собака заняла единственную кушетку. Толчками Тилле удалось немного сдвинуть её с места и прикорнуть рядом. Она прижалась к тёплому мохнатому боку, продолжая дивиться странностям римлян.

Когда её впервые внесли в этот дом, до того как поселить у Мерулы, она была слишком слаба, чтобы что-то замечать и делать какие-то выводы. Лишь заметила, что пахнет в этом доме скверно и кругом беспорядок. Тилла решила, что служанка слишком ленива, отсутствует, а может, просто больна. Позже она с удивлением узнала, что никакой служанки, кроме неё, здесь нет. Выяснилось, что, несмотря на всё богатство и могущество империи, римские доктора живут в бедности.

Лекари, пользовавшие её семью, жили куда лучше. Мама дарила им подарки. Посылала яйца или кур. Горшочек мёда. Шаль. Целого козла. Зеркальце с расчёской. Пиво. А однажды, когда жена старейшины благополучно разрешилась от бремени сыном, причём роды у неё были тяжёлые и длились три дня, повитухе прислали в подарок половину телёнка. Жили они очень хорошо. У них была повариха и пастух. Даже когда год выдавался неурожайный, семья могла рассчитывать на помощь родственников и соседей. С миру по нитке — и голодными они никогда не ходили. А этот медикус, несмотря на весь свой ум и мастерство, живёт в какой-то жалкой лачуге, битком набитой грызунами, и опустился до того, что торговался из-за больной рабыни прямо на улице. Неудивительно, что римляне не проявляют уважения к разным племенам. Сами себя уважать ещё не научились.

Должно быть, она так и уснула на кушетке. И разбудили её чьи-то шаги на кухне. Она проснулась, поднялась и увидела, что медикус ест хлеб, который она купила на завтрак.

— Этот суп... — пробормотал он, не поднимая головы.

— Суп... вкусный? — робко спросила она.

— Вы что там у себя, только такой и едите?

— Это британская кухня, хозяин, — осмелилась вымолвить Тилла.

— О боги! Даже странно, что при такой еде и погоде ваш народ ещё сохраняет волю к жизни. — Он протянул ей несколько монет и сказал: — У меня нет времени заниматься этим. Сходи и купи на ужин пару готовых пирогов. Но только не в британской лавке. Поняла? — И с этими словами он вышел из дома, сжимая в одной руке сумку, а в другой — яблоко.

Она вернулась в спальню и твёрдо решила, что следующую ночь проведёт спокойно. Взяла метлу, выгребла палкой из-под кровати гору грязной одежды. Обнаружила среди тряпок покрытую застывшим жиром тарелку с остатками пищи, на которых виднелись вмятины от крохотных зубов, а также две чашки, в которых проросла пушистая зеленоватая плесень. Затем она нагнулась и начала тыкать ручкой метлы в нечто напоминающее старый льняной чепрак, застрявший в дальнем углу под буфетом. Ничего не получалось. Тогда она протолкнула метлу ещё дальше, подцепила чепрак и начала протаскивать его между ножками буфета. Подошла собака, стала принюхиваться. Двое щенков тоже прибежали посмотреть, что происходит. Некогда красный, а теперь полинявший, оранжевый на сгибах старый чепрак отказывался вылезать из-под буфета, вместо него она вытащила целый ком серого пуха, пыли и чёрного мышиного помёта.