Рус обернулся к санитару:

— Кто хочет меня видеть? Работы полно, просто нет времени на пустые...

— Девушка, вроде бы из местных, господин. Мы бы не пустили её, но очень уж настойчива.

Рус вздохнул.

— Пусть войдёт.

В дверях появилась Тилла, на ходу вытирая волосы полотенцем. Шаль не спасла: её синяя туника промокла насквозь и прилипала теперь к телу, самым соблазнительным образом подчёркивая формы. Рус старательно отвёл глаза. Ноги девушки были забрызганы грязью.

Проходя в дверь, офицер окинул Тиллу взглядом с головы до пят. Затем вдруг обернулся и бросил Русу уже из коридора:

— Хотел сказать раньше, да забыл. Был рад узнать, что вы наконец нашли повариху. Симпатичная. С нетерпением жду приглашения на обед.

— Ждите! — крикнул ему вслед Рус. — Стоит попробовать её суп, это нечто! — Затем он обернулся к Тилле. — Кто дал тебе полотенце?

Она слегка нахмурилась.

— Такой высокий, худой, старый. А волосы...

Тут она умолкла, а потом приподняла руку и провела по своим волосам. Рус сразу узнал этот жест.

— Офицер Приск, господин, — вставил Альбан.

— Понимаю... — пробормотал Рус, не слишком обрадованный тем, что Приск видел здесь Тиллу. — Зачем пришла?

— Мне нужны деньги, господин.

Он старался не замечать, что девушку начал бить озноб.

— Я ведь дал тебе денег. Не далее как вчера.

— Я их все извела.

— Вот как? И на что же, интересно знать?

Она закивала, сдвинула полотенце на плечо и начала перечислять, загибая пальцы:

— Хлеб, пироги, яблоки, лук, морковка, яйца, молоко...

— Ладно, — перебил её Рус. — У меня нет времени выслушивать весь этот список покупок. — Он отстегнул от пояса кошелёк, высыпал на ладонь кучку самых мелких монет. — Вот, возьми, — сказал он, а потом, вспомнив, что говорила в подобных случаях Клавдия, добавил: — В конце недели я потребую полный отчёт.

Девушка наклонилась взять монеты с его ладони, и только тут он заметил, что с длинных её кос капает вода. Интересно, рассеянно подумал он, сколько же понадобится времени, чтобы высушить такие густые волосы в столь ужасном климате. И что это за дожди здесь льют, если она успела так промокнуть — ведь от дома до госпиталя рукой подать.

И вот через несколько секунд он уже провожал взглядом свой плащ, в котором Тилла вышла из кабинета. По крайней мере, хоть немного прикроет от дождя. Остаётся лишь надеяться, что девушка не успеет подхватить простуду, прежде чем он сможет купить ей подходящую одежду.

— Её звать Тилла, — сказал он писцу. — Если буду выходить из кабинета надолго, оставлю ей ключ вот здесь, на столе.

— Да, господин.

— И убери эту дурацкую ухмылку с лица, Альбан! Можно подумать, ты никогда прежде не видел рабынь-служанок!

На четвёртый день пребывания в доме медикуса Тилла начала задаваться вопросом: согласилась бы она жить вот так по своей собственной воле? Полы в комнатах сверкали идеальной чистотой, удалось отчистить от пыли и грязи даже кладовую, мыши разбежались неведомо куда. Она нашла лучшую лавку в Деве, где торговали пирогами, не поленилась даже заскочить в заведение Мерулы, взять краткий урок по кулинарному мастерству у тамошней поварихи. Воспользовалась ещё и тем, что вышибалы сопровождают девушек в термы. Ассортимент её кухни был не слишком обширен, зато вполне съедобен. Омлет. Отварная сёмга. Жареные колбаски. Тушёная капуста. Каша. Печёные персики. Печёные яблоки с мёдом. Вчера, когда дождь наконец перестал, Тилла собрала всю грязную одежду в мешок и оттащила его в прачечную. Затем, чувствуя, что честно заслужила передышку, вместе с собакой допила всё оставшееся в кладовой пиво. Хранили его слишком долго, но, похоже, медикус даже не заметил пропажи. Он вообще ничем не интересовался, кроме работы, еды и сна.

А когда она спросила, как зовут собак, он посмотрел на неё с таким видом, точно никогда об этом не задумывался. Никак их не зовут, ответил он. Сука принадлежала человеку, который жил в этом доме прежде.

Тогда Тилла заметила:

— Щенки уже взрослые, пора бы их куда-нибудь пристроить. — На что он ответил всего одним словом — «хорошо», словно щенки должны были сами отправиться на поиски новых хозяев.

Когда он бывал дома — что случалось нечасто, — то ел, затем шёл к себе в комнату или же сидел, согбенный, на кушетке в гостиной, выцарапывая ряды каких-то знаков на табличке.

Потом вдруг останавливался, добавлял цифры и хмурился при этом так, что между бровей залегала глубокая складка. Прошлой ночью заснул прямо за кухонным столом. Подбородок его с каждым днём становился всё темнее от проросшей щетины. Но он и этого, похоже, не замечал.

Все признаки указывали Тилле на то, что у медикуса нет женщины, однако страхи, что она может заполнить эту пустоту, оказались напрасными. Он к ней не приставал. Даже не пробовал. Возможно, просто не любил женщин. Возможно, как и многие другие доктора, он был греком. А уж про греков-то все знают, что они за безобразники. Но изредка она ловила на себе его взгляд, ясно говоривший: никакой он не грек. Возможно, просто слишком занят. Какова бы ни была причина, следствие Тиллу вполне устраивало. Богиня продолжает хранить её.

Она закончила класть в печку мелкие поленья и распрямилась. Затем обрызгала водой затвердевшую перевязь на руке — вовсе не было желания заживо сгореть от какой-то шальной искры — и, произнеся про себя краткую молитву, высыпала на дрова и растопку мелкие кусочки сухой корпии и чиркнула осколком кремня о сталь. В первый раз, когда ей пришлось делать всё это левой рукой, искра отлетела — и повязка занялась. Хорошо, что быстро удалось потушить...

Тилла тихонько подула на занявшиеся огнём края корпии и снова помолилась, чтобы всё у неё получилось.

Много раз девушка задавалась вопросом, почему её спасли. Выяснить это удалось лишь сегодня утром, когда она зашла в заведение Мерулы. Что ж, через одиннадцать дней руку освободят от повязок и шин, так что десять дней придётся послужить медикусу. Десять дней: за это время она исполнит новое задание, данное ей самой богиней.

Тилла продолжала подкармливать робкий язычок пламени пучками сухой травы и наблюдала за тем, как к потолку поднимается тонкая струйка дыма.

— Юпитер оптимус максимус! — в ужасе пробормотал Рус, остановившись в дверях.

Может, уйти прямо сейчас? Это был один из тех дней, когда Эскулап был явно не на его стороне. Плохой день для врача и ещё худший — для его пациентов; страдания одного из них, с воспалением брюшины, могло облегчить только срочное хирургическое вмешательство, которое вряд ли закончится удачно. Ещё одному следовало удалить осколок стекла из глаза, третьему была произведена ампутация ноги, в которой началась воспаление. Он наблюдал за тем, как прижигает культю его помощник, нервный молодой человек, находящийся на практике, как вдруг в операционную вбежал санитар и сообщил, что внизу, в приёмной, — пять носилок с ранеными. Эти люди пострадали от погрузочного механизма, обрушившегося в доках прямо на несчастных. Началась суета и суматоха — и уже никому не было дела до трубача пенсионного возраста, который жаловался на острую боль в груди. Руса вызвали к нему только после того, как бедняга упал на пол в приёмной и умер. Когда жена старика перестала кричать на Руса и её увели, всю в слезах, кто-то похлопал его по плечу и сообщил, что пациент, которому сделали операцию, тоже умер и что офицер Приск проводит срочное расследование правильности применённых мер и процедур Рус переговорил с товарищами пациента с воспалением брюшины, убедился, что они могут должным образом организовать похороны, и отправился домой обедать.

Он глубоко вздохнул и шагнул в дом. С кухни доносились обрывки какой-то песни. Чем именно занимается там его служанка, помимо пения, разумеется, было загадкой. Рус резко распахнул дверь и спросил: