Сегодня ещё до полудня ему пришлось заниматься пациентом, у которого прихватило спину, затем — вывихом локтевого сустава, а потом ещё и тремя зубами, которые принёс в горсти человек, требуя, чтобы он, Рус, вставил их на прежнее место. И вот — ещё и этим телом. Когда он осмелился намекнуть, что трупы — это не по его части, доставившие тело заявили: они понятия не имеют, что делать с ним дальше.

К счастью, Валенс — бледная и исхудавшая копия того Валенса, который накануне сожрал все устрицы, — днём всё же вышел на работу. Окинув Руса внимательным взглядом, он заявил:

— Да ты выглядишь ещё хуже, чем я. Иди передохни немного.

Рус, который последние три дня почти не спал, вдруг понял, что завёлся — и остановиться уже не может.

Через улицу к заведению Мерулы направлялась группа юнцов с армейскими стрижками. Как только они вошли, Рус пробормотал:

— Только не заказывайте дары моря.

И ушёл, до того как они успели что-то ответить.

Проходя мимо пекарни, он вдруг сообразил, что просто не помнит, когда в последний раз что-нибудь ел. Он купил булочку в мёду, откусил изрядный кусок и, жуя, вышел на улицу.

И сразу же услышал возбуждённый гул голосов. А затем узнал толстяка, выкрикивавшего команды с сильным галльским акцентом. Вокруг упавшей в обморок женщины собралась целая толпа зевак. Вот они подняли её и потащили к фонтану. Рус бросил остатки булочки бродячей собаке и зашагал к амфитеатру. Эта история с обморочной особой не имела к нему никакого отношения. И ещё: в данный момент он не являлся врачом. Нет, он был частным лицом, простым гражданином и искал масло для ванны.

Он глубоко вдохнул свежий уличный воздух и вошёл в насквозь пропитанную ароматами масел лавку. Положил на прилавок пузырёк и сказал продавцу, что именно ему нужно. Но тут из глубины лавки донёсся какой-то шум, продавец схватил толстую палку и выскочил из-за прилавка с криком: «А ну, пошла отсюда!» Откуда-то из-за длинного ряда кувшинов выскочила собака, которую Рус угостил булочкой. Она неловко заметалась в узком проходе, потом пулей вылетела на улицу.

Хозяин лавки убрал палку под прилавок.

— Нет, от этих собаченций уже житья никакого не стало!

— Разве они так опасны?

— Только когда кусаются. Чего изволите?

Меж тем на улице подошедшие мужчины уже волокли безжизненно обмякшее тело к фонтану. В центре его огромная уродливая каменная рыба изрыгала струи воды в прямоугольную ёмкость.

Хозяин лавки поднял глаза от воронки, с помощью которой разливал масло.

— Что-то там происходит.

Рус пояснил:

— Женщине стало плохо. Упала в обморок прямо на улице.

— Вон оно что.

Мужчина завинтил пробку на пузырьке, обтёр тряпочкой стеклянные бока. Гай протянул ему сестерций. Пока продавец отсчитывал сдачу, зевак у фонтана собралось ещё больше. С улицы доносились голоса:

— Давай поднимайся, шлюха ты ленивая!

— Дайте ей ещё воды!

— Если поджечь пёрышки и поднести к...

— Да поставьте её на ноги — и всё!

— Нет-нет, положите.

— Положить? Да она только и знает, что лежать раздвинув ноги!

Рус опустил мелкие монеты в кошелёк и вышел на свежий воздух. Он не собирался оказывать помощь этой девице. Ему доводилось и прежде сталкиваться с подобными ситуациями. Бедняки, подобно бродячим собакам, производят на свет никому не нужное потомство, не могут сами ни прокормить его, ни воспитать и только и ждут, когда ты дашь слабину. Стоит распространиться слуху о том, что некий доктор лечит бедняков бесплатно, все толпами так и кинутся к нему со своими гнилыми зубами и ревматизмом, будут совать под нос свои болячки. Ещё повезёт, если до наступления ночи удастся благополучно добраться до дома.

Тут вдруг в памяти всплыл голос. Он не слышал его вот уже года два. Голос обвинял его в чёрствости, равнодушии к чужим бедам, твердил, что вместо сердца у него ледышка. Как обычно, заставить этот голос замолчать удалось только с помощью других голосов, которые он призвал на помощь. Он вспомнил фразу трибуна о его «достойной похвалы целеустремлённости» (разумеется, Валенс позже испортил всё дело, заявив: «Он хотел сказать, что человек ты скучный»). Затем всплыл голос жены офицера. Он склонился над её растянутой лодыжкой, а она вдруг улыбнулась и сказала: «А вы такой милый, Петрий Рус, нет, честное слово!» Это воспоминание могло бы стать ещё слаще и утешительнее, если бы буквально через неделю эту женщину не обнаружили в постели первого центуриона и не отослали бы с позором в Рим.

Гай Петрий Рус поднёс к носу сложенные щепотью пальцы, вдохнул нежный аромат масла, затем развернулся и решительно зашагал назад.

И тут услышал плеск.

— А ну, вставай, кому говорят! Пошла отсюда!

Пауза.

— Плесните на неё ещё воды!

Снова плеск. А затем пронзительный крик:

— Эй, смотри куда льёшь! Что ты сделал с моими новенькими сандалиями!

Хохот.

Рус поджал губы. Нет, следовало остаться в форте, это определённо. Мог бы позаимствовать немного масла у Валенса и использовать одну из больничных ванн. А теперь вот он, сидя в парной, будет думать, что там такое случилось с этой проклятой женщиной, пусть ему и нет до неё дела.

— Очнись, сладкая моя!

Снова взрыв смеха.

Если Гаю удастся привести женщину в чувство, это будет примерный урок насмешникам.

— Да переверните же вы её!

А если не получится, его ждёт стыд и позор.

Тут вдруг в толпе у фонтана кто-то громко и испуганно ахнул, а затем раздался пронзительный крик:

— Вот это да! Да вы только посмотрите!

Какой-то малыш дёргал мать за руку и громко вопрошал:

— Что это? Мне отсюда не видно! Скажи, что там!

Рус замедлил шаг, затем остановился и поклялся, что подойдёт лишь на секунду, просто взглянуть.

Пояс военного — о, этот аксессуар наделён поистине магической силой. Едва Гай приблизился, как несколько зевак тотчас разбежались в разные стороны. Остальные расступились, почтительно пропуская владельца пояса, и Рус увидел наконец несчастную женщину. Уже вторую за день. Костлявая её фигурка застыла в луже у фонтана. Она ещё дышала, но вид собой являла самый жалкий, и сразу стало ясно, что дела её плохи. Туника из грубой ткани, едва прикрывающая тело, была того же оттенка, что и огромный синяк под глазом. Из нижней губы сочилась кровь, смешивалась с водой и образовывала тонкую красную линию, которая словно прорезала подбородок, шею и грудь. Волосы встрёпанные, все в грязи. На вид ей можно было дать от пятнадцати до тридцати лет.

— Мы просто хотели дать этой женщине немного воды, господин, — подобострастно объяснил Русу кто-то из зевак.

— Она упала в обморок, — добавил второй.

— Она всегда падает в обморок, когда надо работать, — ворчливо произнёс мужчина. Тот самый, который кричал на неё. Потом нагнулся, насколько позволял толстый живот, и проорал несчастной прямо в ухо: — Вставай, тебе говорю!

— Она тебя всё равно не слышит, — спокойным тоном произнёс Рус.

На правой руке девушки, чуть ниже предплечья, красовался медный браслет рабыни. Остальная часть руки, ниже локтя, тонула в каком-то промокшем сером рубище. И торчала из него лишь бледная ладонь, причём под каким-то неестественным углом. Рус нахмурился, машинально провёл пальцами по своей руке.

— Что это у неё с рукой? — грозно спросил он.

— Это не мы! — раздался голос в толпе. — Мы только хотели помочь!

Ворчун склонил голову набок, потом сплюнул.

— Глупая сучка. Упала со ступенек, прямо так и скатилась.

— Упала с лестницы, — поправил его Рус, с трудом сдерживая желание ухватить толстяка за ухо и задать ему хорошую взбучку.

— Да, господин. Так оно и было. Никогда не смотрит, что делает.

— Надо было сразу вправить ей руку.

— Да, господин.

— Отвезти к врачу.

— Как раз туда и направлялся, господин.

Девушка застонала. Толстяк ухватил её за здоровую руку и рывком поставил на ноги. Она снова упала, на этот раз — прямо на него. Толстяк, потеряв равновесие, с трудом устоял на ногах.