Рус отошёл за дерево и осмотрел промокшие штаны. Мало того, они ещё и порвались в нескольких местах, там, где зацепились за сучки. Края штанин отяжелели, сплошь залепленные грязью. Он с горечью оценивал нанесённый обновке урон, как вдруг на носок сандалии спланировал жук. Рус слегка пошевелил ногой. Жук развернул крылышки, тяжело взлетел и спрятался под листом.

Пение всё продолжалось. Внезапно ситуация показалась Русу знакомой. Подобные ощущения он обычно испытывал во время поэтических выступлений после званых обедов. Стоило какому-нибудь доморощенному поэту прочесть первые несколько строк, и ему начинало казаться, что время навеки остановилось, что это проклятое представление будет продолжаться всю ночь.

Тилла же явно вошла во вкус и собиралась продолжать в том же духе до бесконечности.

Порой Рус даже испытывал нечто похожее на зависть к людям, которые способны ощутить счастье и покой во время религиозного обряда. Самому ему это было не свойственно. Взять, к примеру, пациентов, свято верящих в своё выздоровление даже в самых безнадёжных случаях. Однажды какой-то мужчина предложил помолиться за его, Руса, душу, когда тот ампутировал ему два пальца на ступне. И, хотя он зачастую сомневался в Эскулапе, почти не верил в Юпитера и ему подобных, а также питал невысказанное презрение к так называемой божественной сущности императоров, в ценность самой религии Рус верил свято. Если не считать истории с одним зодчим, которого пришлось привязать к койке, чтобы не сбежал и не бросился головой вниз с акведука: тот вдруг уверовал в свою способность летать. И всё же самые безумные из верований казались Русу менее вредными, нежели усилия разоблачить их беспочвенность. И если б Тилла попросила, он бы, безусловно, разрешил ей молиться своим богам. Но просить она не стала, и вот теперь он стал свидетелем самого дерзкого и откровенного неповиновения, с которым только доводилось сталкиваться при общении с рабами. Рус простил ей нападение с миской супа: ведь она намеревалась оглушить другого человека. Варка мерзопакостных снадобий на кухне была свидетельством её безграмотности. Злого умысла в этих поступках не просматривалось. Теперь же он просто обязан — впервые в жизни — серьёзно и примерно наказать её.

Вот только он не знал, как именно. Клавдия в подобных случаях имела привычку хватать первый попавшийся под руку предмет — ложку, расчёску, туфлю. Может, использовать ремень? Придётся снять его вместе со штанами, всё равно в них страшно неудобно. А она всё пела и пела.

Он уже высвободил из штанины одну ногу и пытался протащить вторую вместе с сандалией, как вдруг что-то упало ему на голову и зашевелилось в волосах. Здравый смысл тут же оставил Руса.

Он поднял обе руки и пытался вытащить скорпиона, прежде чем тот укусит его. И потерял равновесие. Неловко запрыгал на одной ноге, ухватился за ствол, чтобы не упасть. С дерева взлетела птица, испуская громкие встревоженные трели. И только тут Рус понял, что на голову ему упал не скорпион, а осенний лист. Пение смолкло.

Он привалился спиной к дереву, пытаясь отдышаться.

Теперь на смену пению пришли причитания, точно девушка повторяла слова заклинания. Звуки приближались. Она направлялась прямо к нему.

Прятаться больше не было смысла. Он вышел ей навстречу из-за дерева.

Тилла умолкла. Стояла и смотрела на него. Сперва — пря мо в глаза. Затем перевела взгляд на ноги.

— Тилла.

— Хозяин...

— Ты должна быть дома и работать.

— Да, хозяин.

— А вместо этого ты здесь.

— Да, хозяин. — Она опустила глаза. Настала неловкая пауза. Оба они молчали. Затем Тилла еле слышно прошептала: — А у вас свалились штаны, хозяин.

Рус развернул зажатый в ладони ремень и повязал его поверх туники, стараясь даже не думать о том, как могла рабыня истолковать его нахождение за деревом. Наказание придётся отложить. По крайней мере, до тех пор, пока он не обретёт утраченное достоинство и не предстанет перед ней в более пристойном виде.

Рус поднял глаза от точильного камня и отложил скальпель в сторону.

— Входи, Альбан.

Дверь отворилась, на пороге возник писарь.

— Как вы догадались, что это я, господин?

— Колдовство, — ответил Рус, сразу узнавший характерный стук. — Ну что, можно поздравить с удачей?

Альбан прошёл в хирургическую.

— Фармацевт говорит, что ничего не знает об использовании всех этих ингредиентов, господин.

— А ты спрашивал, можно ли использовать каждый в отдельности?

— Да, господин. Или в какой-либо комбинации. И тогда он сказал: да, это пролеска многолетняя, и обычно её дают как слабительное. Но куда как безопаснее использовать черемицу, потому что приём пролески в больших количествах может вызвать гастрит и даже язву. Что касается лесного щавеля, он сказал, что не знает о его применении в медицине. Но если съесть слишком много, почти наверняка заболеешь. А чесночник лекарственный и крапиву можно смешать с яйцом, сваренным вкрутую, и есть, пока горячее. Очень вкусно.

— Ладно. Спасибо тебе.

Рус снова взял скальпель и начал затачивать другую сторону лезвия.

На стол рядом с точильным камнем легла восковая табличка и пучок увядшей травы.

— Я всё записал, господин.

Рус покосился на табличку. Все записи были сделаны мелким каллиграфическим почерком писца. Внизу красовалось: «Есть, пока горячее».

— Ты, как всегда, аккуратен. Спасибо тебе.

— И ещё, тут к вам посетитель, господин.

— Хорошо, — ответил Рус и сдвинул пучок зелени на край стола. — Скажи ему, пусть войдёт. Ты уже взял его записи?

— Это она, господин. — Тут Альбан выдержал небольшую паузу, затем добавил: — Думаю, записи уже у вас есть.

Альбан ушёл и оставил Руса наедине с его рабыней.

— Закрой дверь, Тилла.

Она щёлкнула задвижкой.

Рус продолжал водить лезвием по камню, понимая, что она ждёт, когда он заговорит первым. Он не поднимал головы и видел только её ноги. На сей раз — не босые. В синих башмаках.

Он просил зайти к нему, как только она закончит с покупками. На этот раз принятые им дисциплинарные меры казались вполне адекватными. Он размышлял над этим всё то время, что она ходила в город, но теперь, увидев, что она управилась так быстро, что он едва успел закончить утренний обход, усомнился в правильности своих выводов.

Рус вылил на точильный камень ещё несколько капель масла. Пока оно впитывалось в истёртую серую поверхность в ожидании, когда её снова коснётся лезвие, Рус признал, что на сей раз Тилла в точности выполнила все его инструкции.

Он-то думал, что она снова ускользнёт в лес на поиски корешков и трав, которые он конфисковал из корзины. Чесночник лекарственный и крапива. Вполне съедобные и безопасные растения, что и подтвердил фармацевт. Но как тогда быть с пролеской многолетней? Может вызвать гастрит и даже язву? Очевидно, что пролеска — растение в этих краях распространённое, и о его свойствах знает не только дочь повитухи. Так что вряд ли она могла спутать его с чем-то другим.

Он поднял голову и встретился взглядом с этими глазами. Она и не думала их отвести. Губы сжаты в плотную тонкую линию, так что лобовой подход тут, пожалуй, не пройдёт. И тогда он тихо и мягко спросил:

— Ну, как тебе новая обувка? Подошла?

Он заметил, что она удивилась. Даже приподняла край туники — взглянуть на ноги.

— Очень даже, хозяин, — ответила она, а потом добавила: — Спасибо.

Рус кивнул.

— Ну и отлично.

Она принялась приводить в порядок причёску. Тут он впервые заметил, что на ней бусы из разноцветных желудей: два зелёных чередовались с одним коричневым и были нанизаны на длинную нить, обвивающую тонкую шейку несколько раз. Как врач, он должен был радоваться тому, что его больная начала проявлять интерес к собственной внешности. Как владелец рабыни — должен был насторожиться. Он прижал лезвие скальпеля к точильному камню.