— Наверное, в том есть смысл.

— Вот видишь, Тилла? Даже врач считает, что жить дальше обесчещенной — это позор. Всего одно движение — и ты свободна!

— Тилла! Прошу тебя! Доверься мне!..

— Мы с вами можем прийти к взаимопониманию, Рус. — У Приска снова начался тик. — Ради блага медицины!

Тут вдруг Рус почувствовал, как что-то коснулось его ладони. Что-то гладкое, выпуклое. Пальцы его сомкнулись.

— Это твой долг — поддержать меня, Рус! — вскричал Приск. — Они всего лишь рабы! Их жизнь ничего не значит!

Рус взял Тиллу за руку и помог подняться. А потом вдруг обернулся и увидел, что в руке Приска сверкает кухонный нож. Рус отпрянул, проклиная свою беспечность и нащупывая ножны. Но ножа в них не было.

И тут Тилла оттолкнула его и шагнула вперёд, вытянув здоровую руку. В ней был зажат нож Руса, запятнанный кровью роженицы.

— Берегись, Приск! — воскликнул Рус. Его, что называется, осенило. — Её племя всегда славилось воинами-левшами!

— Ах ты тварь! — взвизгнул Приск. — Я велю тебя арестовать, а потом продать! — Он махнул ножом в сторону Руса. — На документах его подпись!

— Да, вы можете это сделать, — сказал Рус и подошёл к запятнанной кровью постели. — Но не заставите меня молчать! — Он кинул жёлудь с ядом на покрывало, а потом двинулся к двери под защитой Тиллы. — Это вам есть над чем подумать сегодня ночью, Приск, — бросил он через плечо. — Не забудь затворить за собой дверь, ладно, Тилла?

Рус, сидящий у себя в комнате с плащом, накинутым на плечи, — ноги грела спящая на полу собака — потянулся за очередной табличкой с записями для «Краткого справочника». Раскрыл её и, щурясь, стал всматриваться в строки при свете лампы. Затем подышал на воск, чтобы разогреть его, и провёл уплощённым концом стило по странице, стирая всё, что написал за долгие мучительные часы.

На безопасном расстоянии от лампы были сложены таблички с окончательным планом «Справочника» и ещё пара табличек с заметками. Эти части труда он решил сохранить. Остальное — уничтожить: безжалостно и раз и навсегда. Теперь он понимал, что никогда не закончит «Справочник». Дело не только в усталости, хотя и она давала о себе знать — немало ночей пришлось отдежурить в госпитале, чтобы ублаготворить Валенса. Просто боги не наделили его даром концентрации, столь необходимой настоящему писателю. Настоящий писатель никогда не стал бы просиживать часами перед незавершённой работой, ища при этом ответы на не имеющие отношения к делу вопросы. К примеру, что произошло с его пропавшей служанкой, в безопасности ли она? Думает ли она о нём хотя бы время от времени? Узнает ли он, где она теперь и что с ней происходит? Он гадал, осталась бы она, если б он проявил больше настойчивости? И если б осталась, что бы было с ними дальше?

Рус взглянул на концы бечёвки, связывающей две таблички, потянул за один кончик и, хмурясь, увидел, что образовался узел. Обходился ведь он как-то без Тиллы, до того как она появилась. Обойдётся и теперь, после того как ушла. Когда-нибудь — ясно, что не скоро, не через тридцать дней, что он прожил без неё, — она превратится лишь в забавное воспоминание. Когда-нибудь он перестанет корить себя за то, что был таким дураком и предоставил ей выбор, в надежде, что она решит остаться. Возможно, со временем он вообще забудет о ней. Возможно, со временем он будет ходить по улицам Девы не мучимый человеческой трагедией, которая, как он знал теперь, всегда таилась за забавами и развлечениями легиона, где он служил.

Он покосился на влажное пятно под окном. Понятно, что она не захотела остаться. Даже Валенс не смог бы заставить женщину добровольно остаться в этом пропахшем сыростью и плесенью доме. Он, человек, собиравшийся продать свою рабыню из-за долгов, даже и не пытался отговорить её. Не было у него такого права. Неудивительно, что последней информацией от неё была записка, где говорилось, что она идёт куда-то на север и взяла с собой Фрину.

Он разрезал бечёвку с узлом кончиком ножа и подышал на следующую табличку. Стило царапало поверхность, оставляя в ней крохотные выбоины и собирая капельки влаги, что образовались от попадания тёплого воздуха на холодный воск. Гая больше ничуть не волновал раздел, начинавшийся со следующей строчки: «Когда есть подозрение на перелом кости...»

Он подписал смертный приговор «Краткому справочнику» три недели тому назад, когда префект лагеря вызвал его, а затем и Валенса для «приватной беседы». «Беседа» оказалась не из приятных. И ещё было очевидно, что префекту лагеря известно о Русе и его недавних приключениях больше, чем тот ожидал. Объяснять, что он человек надёжный во всех отношениях и что все недавние промахи стали результатом того, что друг его съел несвежие устрицы, было бы просто глупо. Да и бесполезно. А когда префект вдруг спросил: «Если б вы стали во главе медицинской службы, какие бы изменения внесли в первую очередь?» — Рус не нашёл ничего лучшего, как выпалить, что в каждом подразделении необходимо ввести практические занятия по оказанию первой помощи. Это приведёт к более быстрому излечению ранений и значительно облегчит жизнь госпитального персонала.

Начальник госпиталя был назначен на следующий день.

Им стал грек, лекарь из легиона Августа, базирующегося к югу от Девы. Все были единодушны во мнении, что этот человек компетентен, обладает нужными связями и совершенно лишён какого бы то ни было обаяния. Однако, к несчастью, светлая идея Руса не умерла вместе с его амбициями. Префект пересказал её новому начальнику госпиталя, который поздравил Гая с этой важной инициативой и поручил организовать занятия в легионе. Поскольку ни один легионер никогда не стал бы платить за то, что даёт ему армия, Рус занялся организационной работой задаром и за счёт своего личного времени.

Валенс не преминул высказаться по поводу того, что и его обошли новым назначением. И в своих высказываниях выражал радость, что может спокойно заниматься настоящей практической медициной, а не погрязать в административных вопросах. Очевидно, такая преданность делу произвела глубокое впечатление на дочь второго центуриона. Да и на Руса тоже, хотя он поражался вовсе не преданности делу, а умению Валенса врать и сохранять хорошую мину при плохой игре. Новый назначенец взял бразды правления в сложный момент, вскоре после самоубийства прежнего управляющего.

Прошёл уже месяц с тех пор, как преданный слуга Приска обнаружил его в постели мёртвым. Вызвали врача. Если верить Валенсу, зрелище было ужасное — лицо Приска под накладными, тщательно расчёсанными волосами было искажено страшной и мучительной гримасой. Он уверял, что до сих пор видит это лицо в ночных кошмарах. Рядом на столике лежала записка, где давались чёткие инструкции о том, как следует провести похороны, — Приск до последней минуты оставался администратором и бюрократом. И второму центуриону пришлось заняться расследованием сразу двух дел — смерти Приска и убийства в соседнем заведении, которое произошло в ту же роковую ночь. Однако он сразу же отмёл предположение Руса о том, что эти две трагедии связаны между собой.

— Опять вы! Хотите сказать, что видели, как он это сделал?

— Нет, господин.

— Тогда валите отсюда и не лезьте больше ко мне со всей этой ерундой! Этот бюрократ из госпиталя покончил с собой по причине, которая мне известна. А вам её знать необязательно. Что же касается вышибалы, про него говорят, тот ещё был фрукт, так что у десятка людей могли найтись причины посчитаться с ним, причём с большой радостью. Да у меня уже с полдюжины подозреваемых! И поскольку хозяйка заведения смылась, есть основания полагать, что и она к этому причастна.

— При всём моём уважении, господин...

Но выражение лица второго центуриона подсказало Русу, что он плевать хотел на его уважение. От Гая требовалось заткнуться, уйти немедленно и прекратить встревать.