— Но что за дела связывают его с Мерулой?

— Не знаю, господин. А если спросите его, он вам всё равно солжёт.

— Он когда-нибудь упоминал о других девушках?

— Говорил, что я самая неблагодарная из всех девушек, которых он когда-либо встречал.

— Гм... Стало быть, лжёт он не всё время. Скажи-ка мне вот ещё что. Тебе известно, отчего это он вдруг заболел?

Глаза, так похожие на море, расширились и смотрели невинно.

— Наверное, на него наслали проклятие, господин.

— С чего это ты взяла?

— Возможно, ваше лекарство поможет ему поправиться.

— Вполне возможно.

Настала пауза. Затем она спросила:

— А какое лекарство вы ему дали, господин?

Рус покосился на дверь в кухню, она была закрыта. Потом взглянул на Тиллу и самую сложную из повязок, которые ему когда-либо доводилось накладывать на сломанную руку. Ещё неизвестно, сможет ли рука функционировать полноценно.

— Я дал ему лекарство, которое рекомендуют несколько очень авторитетных докторов.

Она слегка приподняла бровь и ждала продолжения.

Рус глубоко вздохнул и сказал:

— Видишь ли, кое-кто из моих коллег рекомендует сжевать несколько долек сырого чеснока. — Рвоту этим, конечно, не вылечить. — Ну а затем, чтобы отбить неприятный запах и освежить дыхание, больной должен съесть ложку мёда, смешанного с пеплом мышиного помёта.

Глаза её расширились.

— И это вы даёте, чтобы излечить больной желудок?

— Лекарство рекомендуют весьма авторитетные личности, — уклончиво ответил Рус. Он сам дивился тому, что заставило его применить столь сомнительное, к тому же тошнотворное на вкус средство, в полезность которого он ни секунды не верил. Мало того, просто уму непостижимо, с чего это он вдруг так разоткровенничался с рабыней.

Откуда-то со двора донеслись характерные звуки, означавшие, что рвота у больного продолжается.

— Мне кажется, не помогает, — заметила Тилла.

— Нет, — мрачно согласился с ней Рус. — Возможно, его действительно прокляли.

ГЛАВА 40

Ощущения Руса, который стоял на сыром плацу вместе с бойцами Первой центурии, являли собой странную смесь радостного предвкушения и крайнего раздражения.

Предвкушение это знакомо каждому мужчине, который уж и не помнит, когда в последний раз занимался серьёзной физической подготовкой. Перспектива десятимильного забега вдохновляла. Мужчинам порой просто необходимо доказать, что они могут. Раздражение было отчасти связано с Валенсом. Тот определённо нашёл какие-то рычаги воздействия на второго центуриона. Злился Рус и на самого себя — за то, что принял вызов Валенса. Тот ловко спровоцировал его: «Я бы и тебя тоже записал, но ведь ты отсутствовал всё лето, так что, наверное, не в форме».

Гордость не позволила ему спросить, куда именно хотел записать его Валенс. Тот последнее время так и лучился энтузиазмом, а на губах играла загадочная улыбка. И Русу вдруг захотелось не уступать другу ни в чём, тем более что вскоре должен был решиться вопрос с назначением. А потому, когда Валенс спросил, кто из них пойдёт первым, а кто останется на дежурстве, Рус вызвался идти первым. Теперь же, стоя на плацу в окружении куда более крепких, поджарых, быстрых и натренированных бойцов лучшего подразделения в легионе, он понимал, что следовало прислушаться к здравому смыслу, а не к взыгравшему вдруг тщеславию.

Центурион лающим голосом выкрикивал команды. Второго центуриона видно не было. Тут вдруг закралось подозрение, что его друг и коллега — всего лишь хитрый предатель. Гай также подумал, что ему вовсе ни к чему принимать участие в этом дурацком забеге. Но было уже поздно. Стоит выйти из строя — и он опозорен, подвергнут публичному унижению, а надеждам на повышение никогда не сбыться.

И вот участники забега сорвались с места. Рус почти сразу понял, что его организму не выдержать. Однако затем всё же удалось прогнать все мысли о предстоящих десяти милях, и тело на удивление легко вошло в знакомый размеренный ритм бега.

Гай стал частью многоногого создания, двигающегося вперёд и вперёд под безжалостный грохот подошв по гравию. Лёгкие его судорожно втягивали воздух, кругом слышалось тяжёлое дыхание мужчин, старавшихся не отстать. Запах его пота смешивался с запахом пота остальных бегунов, а потом на миг к нему примешалась влажная вонь прачечной и кожевенной мастерской, мимо которых они пробегали. И вот они оказались на Восточной дороге и бежали теперь между зелёными полями. То была территория корнови, и мысли Руса улетели далеко от этих мест.

Мысленно он вернулся к радостному зрелищу — сигнальщик махал ему рукой из отъезжающей в Лондиниум повозки. Это было сегодня рано утром. А вечером, если ноги не отвалятся после этой пробежки, он, Рус, будет стоять перед богом врачевания и молиться: чтобы сигнальщику хватило мужества, чтобы рука хирурга не дрогнула, чтобы обоим этим мужчинам сопутствовала удача, столь необходимая при сложных хирургических операциях по удалению катаракты. Он даже за подружку сигнальщика помолится, чтобы удача не отвернулась от этой пары на всём пути к излечению.

Воспоминание об этой женщине вызвало другие, менее приятные мысли. Он вернулся к тому моменту, когда понял, что Клавдий Инносенс поставляет рабынь Меруле. Он же мог оказаться причастным и к исчезновению двух девушек, которые затем были найдены мёртвыми. Мысль о том, что Тилла едва избежала той же участи, наполнила его яростью. Ярость подвела Руса к тем границам, которые он никогда не позволял себе переступать, даже мысленно. До вчерашнего дня он мог, нисколько не кривя душой, утверждать, что всегда старался помочь своим пациентам чем только может, вне зависимости от того, симпатичны они ему или же, напротив, отвратительны. Теперь же он ощущал... Нет, не стыд. Просто он запятнал себя той же грязью, что и многие другие люди.

Нет, он ничем не навредил Инносенсу. К его облегчению и нескрываемому разочарованию Тиллы, этот тип поправился и даже прислал утром в госпиталь благодарственное письмо. Возможно, сторонники использования мышиного помёта всё же в чём-то правы.

Мышиный помёт? То была ещё одна граница, через которую он надеялся никогда не переступать. Уже не говоря о вновь возродившихся сомнениях в существовании призраков и внезапном приступе веры в божественность Траяна. Рус отёр капли пота с носа. Возможно, от этого сырого климата у него просто размягчились мозги.

Он должен сосредоточиться на главном. Думать о своём долге перед семьёй — пусть они и далеко от него. Но его то и дело отвлекают — то девушки-рабыни, то пожар в доме, то споры с Приском. Он в последнее время совсем забыл о своих домашних. Надо собраться, действовать разумно и организованно. Тут необходим строго логический подход. Анамнез, диагноз, лечение.

Анамнез

Денег нет.

Вынужденные дополнительные расходы, они же — долгосрочное вложение капитала (Тилла).

Большие долги в Галлии.

Маленькие долги в Британии.

Неудобное (и опасное?) жильё.

Отсутствие помощницы по дому.

Крайне беспечное, импульсивное и непрофессиональное поведение.

Он постоянно отвлекается от того, что должен сделать. Мало ему Тиллы... Вот, к примеру, сегодня с утра он размышлял над тем, не связаны ли между собой смерти двух девушек и солгал ему Децим или нет. Ведь никаких доказательств, что не имел контактов с Эйселиной после её побега, Децим не предоставил. Есть только его слово. Что, если Децим действительно получил послание, что подружка его сбежала с одной лишь целью — присоединиться к нему позже? Что, если оно было, это приглашение? Возможно, в его планы вовсе не входило связать свою жизнь с рабыней или уйти из легиона с целью избежать преследования со стороны владельцев рабыни Эйселины? Что, если он был не готов пойти на такой риск?.. Что, если опасался наказания — ведь это он подбил рабыню на побег? Что, если...