Рус задумчиво почесал за ухом.

— Полагаю, я должен попытаться.

— Вот это по-нашему, доктор. — Приск слегка подвинулся, указывая на груду табличек для письма, что высилась на краю стола, на отполированной до блеска поверхности промелькнуло отражение его руки. — Уверен, много времени не потребуется, чтобы переписать всё это.

— Вы хотите переписать все мои записи?

— Просто даю шанс нашему человеку узнать, что именно от него требуется. Он не будет напрасно вас беспокоить, разве только в том случае, если не сможет разобрать какое-то слово или строчку.

— Неужели это так уж необходимо?

— Для госпиталя будет очень полезно. Полагаю, в этих записях немало ценной информации.

— Возможно, — скромно пробормотал Рус, дивясь тому, как ловко этот тип обвёл его вокруг пальца.

— Вот и отлично! А теперь... — тут Приск перегнулся через стол и понизил голос: — Позвольте сообщить вам конфиденциальную информацию, которую я слышал в Вирконии. Один весьма надёжный источник сообщил, что прокуратор должен готовиться к большой проверке из Рима. Мало того, вполне возможно, что новый император пожелает проинспектировать нашу провинцию лично.

— Понимаю, — несколько неуверенно пробормотал Рус. Он видел: начальник ждёт от него выражения изумления, восторга или даже страха по этому поводу.

— Тем временем, — продолжил Приск, — мы должны подготовиться к визиту. Осмотреть каждое подразделение, с корнем вырвать всё, что нам мешает или просто неэффективно.

Неудивительно, подумал Рус. Император Адриан всегда имел репутацию офицера, которого особенно ценят поэты и налогоплательщики. Репутацию человека, который, обнажив голову, идёт вместе со своими войсками, носит ту же одежду, питается из того же котла, постоянно инспектирует, комментирует и вносит предложения по усовершенствованию.

Того сорта лидер, который может стать вдохновляющим примером или шилом в заднице — как посмотреть.

— Так что вполне естественно, доктор, — продолжил его начальник, — что мы должны удалить из записей всё, что может вызвать сомнения, недоумения, излишние вопросы. Короче, как следует подготовиться к инспекции.

— Естественно, — согласился с ним Рус.

А про себя подумал: «Неужели он всерьёз думает, что император будет читать какие-то там больничные записи?»

Приск опустил руку, извлёк из-за стола скреплённую стопку бумаги. Рус узнал журнал приёма больных, что лежал на столике у дежурного.

— К слову об эффективности, доктор. Возможно, вы сумеете помочь мне разобраться вот с этим. Похоже, здесь продублировали одну и ту же запись. Вот здесь у нас...

Рус глянул поверх головы начальника; палец последнего скользил по строчкам. Словно читая мысли Руса, Приск поднял руку от записей, снова пригладил волосы и сказал:

— За пять дней до сентябрьских ид... — и поднял на него глаза.

Рус тут же отвёл взгляд. Приск снова вернулся к записям в журнале.

— Вот тут записано совершенно чётко и ясно: «Особа женского пола, возраст — двадцать лет с небольшим». Затем какое-то непонятное слово, надеюсь, вы поможете мне разобрать, а чуть ниже, под той же, заметьте, датой, в точности такая же запись. «Особа женского пола, возраст — двадцать с небольшим»... И рядом приписка: «Перелом руки».

«Да он красит волосы! Вот оно что. И мало того что красит, у него...»

— Возможно, первую запись можно вычеркнуть? Поскольку произошла ошибка.

— Нет, — сказал Рус. — Их и было две.

Брови Приска взлетели до самых корней волос.

— Понимаю...

Рус потянулся к журналу.

— Умерла. — Он ткнул пальцем в первую из одинаковых записей. — Вернее, её доставили сюда уже мёртвой.

— Понимаю. — Приск откинулся в кресле. — Просто не разобрал этого слова... Кто-то должен был объяснить вам, что мы не принимаем гражданских пациентов в том случае, если нет перспектив их вылечить.

— Я обсуждал это со вторым центурионом. Мы не знали, кто она. И до того, как её доставили в госпиталь, пролежала какое-то время в реке. Плюс к тому она была совершенно голая и лысая.

— Простите?.. — Приск резко вскинул на него глаза.

— Лысая. Без волос. — Рус выдержал паузу, точно наслаждаясь своей бестактностью, затем добавил: — Возможно, их просто сбрили или отрезали.

Рука Приска поднялась и застыла на полпути к голове, затем он опустил её на стол. Сидел какое-то время, опустив глаза, потом сказал:

— Нет, мне положительно надо разобраться во всём этом. Мы не можем держать неопознанное...

— Теперь мы знаем, кто она. Работала в местном питейном заведении. И её кто-то убил.

Приск поднял руку, провёл по волосам.

— Как это всё, однако... — Он замялся, подыскивая нужное слово. И наконец нашёл: — Неприятно.

— Да.

— Меня должны держать в курсе расследования.

Рус покачал головой.

— Там всё уже улажено. И занимался этим второй центурион. Девушка — рабыня, сбежала от своей хозяйки, та не захотела поднимать лишнего шума. Ну, и поскольку они не винят армейских, то никакого расследования проводиться не будет.

Приск встретился с ним взглядом.

— И вас, похоже, это не слишком устраивает, доктор.

— Не моё это дело.

— И однако же вы считаете, что упомянутый вами офицер мог бы сделать больше?

У Руса не было никакого желания обсуждать действия второго центуриона.

— Ему не удалось найти ни одного свидетеля, — сказал он. — Что ещё он мог сделать?

— Да, действительно, что? — Приск сделал запись в журнале. — И по сему выходит, что это имя должно перекочевать отсюда в список умерших?

— Именно так, — ответил Рус, стараясь подпустить в голос уверенности.

— Ну и отлично. Так что остаётся у нас особа женского пола со сломанной рукой. Вы уж извините за то, что отрываю вас от прямых обязанностей, доктор, но в журнале выписки этой особы не значится. А без соответствующих записей по поводу поступления и выписки гражданских лиц мы не имеем права выписать счёт за оплату медицинских услуг и получить деньги.

— Разве? — Рус почесал за ухом.

Он едва сдержался, чтобы не сказать: «Уж ты-то своё всегда получишь». А потом, глядя Приску прямо в глаза, многозначительно заметил:

— Всё будет значительно проще, когда у меня появится писарь, знающий, как работает эта система. Не так ли, Приск?

Улыбка снова возникла на лице начальника.

— Просто уверен в этом, доктор. Просто уверен.

По пути к своему кабинету Рус прошёл мимо входа в бельевую. Плотник подметал обрезки дерева. Дверь починили.

Лампа высвечивала белоснежную повязку на фоне серого армейского одеяла. Под ним, на кровати, позаимствованной Русом, спала девушка. Он наблюдал за тем, как медленно и слабо поднимается от дыхания рука на перевязи, лежащая на груди. Четыре дня тому назад это зрелище стало бы поводом отпраздновать успех. Сегодня же это было поводом к беспокойству. За прошедшие дни девушка должна была бы умереть или полностью вернуться к жизни. Но, если не считать всплеска сопротивления, которое она оказала попытке Руса остричь волосы, да улыбки, которую якобы вызвали у неё дешёвые заигрывания Валенса, никакого интереса к жизни она не выказывала. И вроде бы даже не стремилась выздороветь.

С лёгким оттенком удовлетворения Гай отметил, что Валенс заблуждался насчёт расчёски («Все женщины просто помешаны на своих волосах, Рус!»). Но и его собственная тактика оказалась не более успешной. Расспросы о местной кухне убедили его, что она должна любить овсянку. Однако, несмотря на тщательно продуманную и прописанную им диету для выздоравливающих, девушка не набиралась ни сил, ни бодрости духа. И вес не набирала. Рус нахмурился. Завтра придётся повторить лечение пиявками. Сегодня же ему есть чем заняться и о чём подумать.

Он откинулся на спинку кресла, услышал знакомый скрип, когда две передние ножки оторвались от пола, и испытал мимолётное чувство вины. Впрочем, Клавдия не узнает, что последние два года он сидит в кресле так, как ему нравится, и ничуть не портит при этом мебель. Кресло целёхонько.