Тилла задула свечу и улеглась. Закрыла глаза. От этих безбожников и вообще от всего, что видит вокруг, она научилась уходить таким вот незамысловатым образом. Её молитва была услышана. К ней присылали людей — помочь. Мерула принесла одежду. А медикус сказал, что шины можно снять через двадцать дней. В уме она уже составила план: дней за восемнадцать надо достать хорошую пару обуви и ещё — плащ с капюшоном, прикрывающим лицо и волосы. На девятнадцатый день она сбежит отсюда: сама освободит руку от всех повязок — и просто уйдёт. Станет ещё одним пешеходом на улице, и пусть мужчина, считающий, что приобрёл её в собственность, бегает и ищет повсюду девушку с рукой на перевязи.

Куда идти, она пока не знала, однако сегодня разъярённая толстуха в этом ужасном одеянии в жёлто-синюю клетку подсказала ответ.

Ещё до того, как в жизнь её вошёл этот медикус и начал задавать разные вопросы, Тилла догадалась: далеко не все местные способны объективно оценивать ситуацию, как, к примеру, эта беременная со своим дружком-солдатом. Даже девушки из её собственной семьи обманывали себя: дескать, легион уйдёт, если не обращать на него внимания. А дружок беременной был британцем по рождению — и вступил в этот самый легион. Даже вроде бы продвинулся там по службе. Ни один римский гражданин не служил императору с большим усердием, чем он. А теперь армия предала его.

В глубине души Тилла была уверена, что эта женщина должна была трижды подумать, прежде чем связываться с парнем из кейтувелауни — племени, где каждый родную мать готов продать, лишь бы цена была приемлемой. Не нужно было верить и клятвам своего дружка: ведь тот, судя по всему, совершил не один неблаговидный поступок — чего стоит одно его стремление стать римским гражданином. Зато Тиллу весьма заинтересовал один факт из жизни этой доверчивой дурочки — её семья живёт менее чем в полудне ходьбы отсюда и, видимо, не слишком жалеет римскую армию. Так что ей есть куда идти.

Однако надо соблюдать осторожность. Здесь, на улицах городка, она вряд ли встретит людей, знающих её в лицо, зато может случайно столкнуться с медикусом, вообразившим себя её хозяином. Или с его смазливым самовлюблённым дружком. Но самое страшное — столкнуться с Клавдием Инносенсом. Она должна использовать свободное время, чтобы наблюдать и учиться. Должна выяснить, как Эйселине и Софии удалось обмануть бдительность дежурившего у дверей мужчины. И ещё надо во всём полагаться только на себя. Мало того, она должна ещё выяснить, знает ли хоть кто-нибудь здесь о том, что случилось с Софией.

Рус поставил маленький горшочек на подоконник в морге и только тут заметил, как дрожит вымазанная копотью рука.

— Покойся с миром, — пробормотал он.

Затем быстро вышел из морга и притворил за собой дверь. И вот он уже шагает по госпитальному коридору, а синие стеклянные бусы остались в горшочке, надёжно спрятанные в морге. А вместе с ними, как он надеялся, — и душа умершей, которая успела к ним привязаться.

В термах он вдоволь напился воды и принялся смывать с себя сажу и копоть. Интересно, что скажет завтра Приск, увидев чёрные от грязи полотенца и плавающие в ванне с холодной водой пёрышки? Впрочем, несколько минут спустя Рус оглядел небольшую госпитальную комнату, оставшуюся в полном его распоряжении до конца ночи, и испытал нечто сродни благодарности администрации госпиталя, которая борется за чистоту, порядок и аккуратность.

Рус поставил чашу с водой на стол рядом со свечой — и убедился, что свеча в подсвечнике держится надёжно. Затем он принюхался к сундуку, который принёс из дома, и вытер пару пёрышек, прилипших к его влажной поверхности. Похоже, вода не успела проникнуть внутрь. Ну, может, только самую малость. Так что, благодарение богам, книги его спасены. Он оставил крышку открытой. Утром надо будет выставить всё на свежий воздух. Рано или поздно просохнет, однако придётся жить с запахом гари и дыма ещё несколько недель.

Он запустил руку в сундук и достал маленькие глиняные фигурки, символизирующие его предков. Поставил их на стол, поближе к свече, и подумал: этой ночью он едва избежал встречи с ними в потустороннем мире. Затем, найдя там же нужный свиток, улёгся на кровать и укрылся белыми госпитальными покрывалами. Если что-то и может убаюкать мужчину, погрузить его в сон, так это трактат Гиппократа «О воздухах, водах и местностях». Самое то. Однако через несколько минут Рус понял: с Гиппократом ему тоже не уснуть. Писания этого грека настолько скучны, что не в силах отвлечь его от размышлений о столь богатой событиями ночи...

Подушка, которой Рус пытался сбить пламя, вдруг лопнула и засыпала всё вокруг мелкими пёрышками, как снегом. Рус перестал бороться с огнём и вытащил пылающий матрас на улицу. Затем, громко взывая о помощи, вернулся в дом. Кругом бегали, лаяли и визжали собаки, а Рус стряхивал с одежды горящие соломинки от матраса. Он распахнул дверь в комнату Валенса, крикнул в темноту, чтобы тот вставал немедленно. Ответа не последовало, и тогда Рус бросился в тёмную, наполненную дымом комнату, на ощупь нашёл кровать, но друга в ней не обнаружил. Он метнулся в прихожую и услышал на улице шум людских голосов. Что за облегчение, подоспела помощь! Однако этот его восторг тут же охладили: едва Рус переступил порог, как кто-то выплеснул прямо ему в лицо ведро ледяной воды. Шестеро человек, выстроившись в цепочку, передавали друг другу вёдра, затем ещё несколько человек ворвались в дом и принялись заливать водой спальню. Им явно нравился этот процесс, а Рус беспомощно метался между ними в отчаянном стремлении спасти свои книги и Записи. Несмотря на то что спальня этими стараниями превратилась в болото, дежурный капитан настоял, чтобы все обитатели покинули дом на ночь, на тот случай, если возгорание повторится.

— Что ж, — философски заметил Валенс, когда оба они уже шагали к госпиталю, прихватив с собой столько спасённых вещей, сколько смогли унести, — вонь, конечно, будет жутчайшая, зато ты умудрился спасти большую часть имущества. Ну и конечно, свою драгоценную особу.

— Не понимаю, — пробормотал в ответ Рус. — Я улёгся спать как обычно...

— Да всё очень просто. Рассеянность! Тем более что последнее время ты был слишком занят своими женщинами.

— Но я не оставил ни одного зажжённого предмета!

Они остановились в вестибюле госпиталя, при входе, ответили на приветствие удивлённого ночного дежурного, на секунду остановились поклониться Эскулапу и зашагали дальше. Тут Валенс вдруг сурово заметил:

— Вот что, друг. Тебе следует взять назад слова, которые ты говорил о собаках.

— Да ничего я против собак не имею! — Совсем не похоже на поведение предводителя ночного дозора, который чего только не наговорил после того, как терьер вдруг впился ему в лодыжку просто от испуга.

— А кстати, куда они подевались?

Рус перехватил сундук поудобнее.

— Солдаты вызвали ветеринаров, велели забрать собак и проверить на бешенство. Послушай, я правду говорю, я уверен, что...

— Это не важно, Гай. Утром нам пришлют целую бригаду навести в доме порядок и убрать мусор. Думаю, что в местных лавках охотно одолжат тебе постель, пока ты не возместишь мне потерю ложа. Честно говоря, для человека, дом которого ты едва не спалил дотла... А ведь я мог оказаться в этом доме, ты об этом подумал?.. Так вот, для человека, который мог погибнуть вместе со своим домом, я ещё на удивление спокоен. — Он остановился перед дверью в свободную комнату. — Займу, пожалуй, эту. А ты — вон ту, за углом. И смотри не храпи слишком громко, а то ещё Приск услышит.

— Приск?

— Он где-то здесь. Составляет план контрольных проверок на завтрашний день.

Рус огляделся, словно проверяя, не затаился ли Приск где-то за углом, затем нерешительно откашлялся.

— Валенс?..

Валенс раздражённо бросил на пол кучу вещей.

— О боги, эти перья буквально повсюду! Ну что ещё?