Он слабо разбирался в таких чисто женских занятиях, как прядение и штопка, но подозревал, что и для этого нужны обе руки. Рус долго рассматривал трещины в штукатурке — и пришёл к выводу, что понятия не имеет, чем может занять себя рабыня, если работать ей не под силу.

Он перевёл взгляд на восковую табличку. Как здесь тихо, просто удивительно! Басс, может, и не обладает изысканными манерами, зато не имеет привычки громко насвистывать или греметь посудой. Строителей поблизости нет. Наверное, отправились на ежедневные учения в свои боевые подразделения.

Рус снова зевнул и попытался вспомнить, какой следующий пункт собирался внести в свой справочник. Трудно мыслить хоть сколько-нибудь конструктивно, когда поспать удалось от силы часа три, не больше. Он отложил стило и табличку на скамью. Не мешало бы подремать немного, это помогает освежить мысли. А потом — за работу.

Аккуратно сложенные одеяла лежали на матрасе. Он сдвинул их, из-под стопки выкатились два яблока и упали на пол.

Матрас у неё такой же неудобный, как и у него в доме Валенса. Гай натянул одеяло до подбородка и закрыл глаза.

Он уже начал погружаться в сладостный сон, как вдруг его разбудило какое-то движение. Словно кто-то прошмыгнул мимо с лёгким, но вполне различимым шорохом. Он открыл глаза и покосился на пол. Если и здесь увидит мышиный помёт — потребует у Мерулы скидку.

Хлопанье крыльев и громкое чириканье подсказали, что разбудили его вовсе не мыши. Он открыл глаза. Маленькие птички прыгали по внешнему подоконнику и что-то клевали. Стоило ему сесть, как птички тут же вспорхнули и улетели. Рус поднялся прикрыть ставни и только тогда заметил на деревянном подоконнике хлебную корку и рассыпанные вокруг мелкие крошки. Он протянул руку сквозь прутья решётки и столкнул корку вниз. Затем наклонился, сдул крошки и закрыл ставни, преградив тем самым доступ в комнату ярким солнечным лучам.

Едва Рус прилёг, как им овладело сладостное ощущение покоя, и он погрузился в сон.

Ему снился мир, напоенный нежным ароматом. В сумеречном свете он различал фигуру женщины, она сидела прямо перед ним. Сидела, закутанная в тёмно-синюю шаль, и держала в руке ярко-жёлтые цветы, резким контрастом выделяющиеся на фоне её длинной синей туники. Светлые пушистые локоны убраны назад, нежно обрамляют прелестное личико, а глаза закрыты. И ещё она показалась ему знакомой, так часто бывает во сне. А потом он вдруг заметил, что рука, в которой она держит цветы, на белой перевязи.

Рус откинул одеяло, вскочил и распахнул ставни. Девушка открыла глаза.

— А я тебя дожидался, — сказал он. — Нужно проверить повязку.

Теперь, при более ярком свете, он заметил, что выглядит она куда лучше, чем вчера. Даже лёгкий румянец на щеках появился. А когда она скинула шаль, увидел, что туника — за которую он, очевидно, должен заплатить — не новая. Старенькая, поношенная, заштопанная на локтях.

Она подошла к окну, просунула сквозь прутья жёлтые цветы. Потом уселась снова.

Шины на сломанной руке были в порядке, перевязь помогала держать всю руку, от локтя до кисти, в фиксированном состоянии, края повязки не врезались в запястье. Интересно, кто же прилаживал её, после того как она побывала в термах? Человек, явно знающий своё дело.

— Где ты взяла эту одежду? — спросил Гай.

Она указала пальцем в пол.

— Мерула дала?

Девушка кивнула, светлые завитки у висков слегка подпрыгнули.

— Ты должна отвечать, когда я задаю вопрос, Тилла.

Она откашлялась.

— Да.

— Да, господин. Или: да, повелитель. Или: да, хозяин.

— Да.

Рус вздохнул. Она всё понимает, но спорить с ней бесполезно.

И вот он подошёл поближе и начал осматривать её. Руки и ноги — холодные, ноги к тому же ещё и грязные.

— Ты обувалась, прежде чем пойти в термы?

— Нет. — На этот раз кудряшки качнулись в другую сторону.

Нет, ему определённо следует поговорить с Мерулой, объяснить ей кое-какие правила. И никаких украшений, до тех пор пока больная не выздоровеет окончательно. Вместо того чтобы расходовать деньги на духи и заколки для волос, лучше купить ей зимнюю обувь. От окна так и тянуло сквозняком, так что и тёплый плащ не помешал бы. Тем более что скоро совсем похолодает. Неужели ему придётся платить ещё и за дополнительную жаровню в комнате? Он не знал. Впрочем, одно он знал теперь точно: быть владельцем больной рабыни — накладно и хлопотно.

— Ела хорошо?

— Да.

Кожа на руке нормального цвета. Он взял руку в ладонь.

— А ну-ка, попробуй пошевелить пальцами.

Движения оказались куда более сильными и уверенными, чем прежде, кончики её тонких пальцев так и затрепетали в ладони, как крылья пойманной бабочки. И он улыбнулся в ответ на её еле заметную улыбку. А потом спохватился, напустил на себя строгий вид и заметил:

— Очень хорошо.

Рус напомнил себе: не забыть доложить об успехе Валенсу, а затем стал задавать Тилле обычные вопросы о стуле, цвете мочи, сне и болях. И вот наконец сказал:

— Так, хорошо. Теперь давай-ка взглянем на саму руку, и потянулся к узлу от перевязи на тонкой шее.

Девушка начала закатывать рукав туники здоровой рукой.

Шерстяная ткань туники прилипла к повязке. Рус придвинулся поближе, помочь.

— Если там всё нормально, — сказал он, стараясь целиком сосредоточиться на разматывании грубой верхней ткани перевязи и не замечать, что нечаянно коснулся рукой груди девушки, — тогда примерно через двадцать дней шины можно снять.

И вот верхняя часть повязки снята. По-прежнему никаких признаков воспаления. Лишь пахнет мазью из воска и масла, которую он сам наносил на повреждённый участок. Шины не сместились.

— Скажи-ка мне вот что, — начал он и достал из сумки свежие бинты. — Какую работу ты могла исполнять до того, как сломала руку?

И снова лицо её на миг озарила улыбка.

— Выращивать овёс и бобы, — просто и искренне ответила Тилла. — Доить коров и коз. Делать масло и сыр. Прясть шерсть. И ещё я помогала маме с малышами.

— Что ещё?

Она на мгновение замялась.

— Я молилась.

— Клавдий Инносенс, — начал он и заметил, как глаза её испуганно расширились при упоминании имени прежнего её владельца, — говорил, будто бы ты отличная повариха.

Глаза их встретились.

— Да, мой повелитель.

— Вот и отлично! — воскликнул он, потому как вовсе не был уверен, что ему понадобится человек, умеющий управляться с коровами, садом и козами, да ещё молиться в придачу. Нет, ему нужна именно такая привлекательная и хорошо воспитанная девушка, умеющая хорошо готовить...

И ещё он радовался тому, что она не сбежала. А ведь могла. Если удастся полностью вылечить руку, если суждения Басса правильны, то, возможно, назначенная Инносенсом цена в восемь тысяч сестерций не столь уж и завышена.

Он возвращался в госпиталь с намерением снова напугать Альбана ранним своим появлением, как вдруг его кто-то окликнул через дорогу.

— Рус! Как раз ты мне и нужен! — Один из дружков Валенса вышел из боковой улочки, подскочил к нему, схватил за руку. — Ты должен помочь мне, Рус. У нас неприятности.

Один раз Рус уже помог этому человеку: сообщил вместо него неприятные новости Меруле.

— Что именно произошло? — осторожно спросил он.

Мужчина придвинулся поближе и зашептал ему на ухо:

— Знаешь то место, где стоят развалины старого здания и где начали теперь строить новые лавки? Ну, тот дом, что сгорел?

Рус кивнул. Ещё бы ему не знать — ведь он только что купил себе завтрак в одной из таких лавок, расположенных против заведения Мерулы.

— Так вот. Вчера туда пришли работяги и начали разбирать эту развалюху. Ну вот, поработали они — и уже собирались домой, как вдруг один заглянул в заднюю комнату, вернее, в то, что от неё осталось, и заметил в углу что-то странное.