— Надеюсь, вы понимаете, что столь значительные траты могут вызвать определённые вопросы. Обычно расспросы эти ограничиваются кассой и её служащими, но поскольку нам удалось одержать верх в нелёгком сражении и сохранить за госпиталем контроль над фондом Эскулапа...

— Если это было сражение между администрацией госпиталя и штабом...

— Являясь вашим коллегой по госпиталю, я в кассе предпочёл не говорить ничего такого, что могло бы навлечь на вас неприятности. Решил, что вы сумеете утрясти этот вопрос сами, без постороннего вмешательства. Но сами видите, в какое сложное положение это меня поставило. Если ради блага пациентов мы хотим сохранить контроль над фондом Эскулапа, надо убедить проверяющих, что все положенные процедуры соблюдаются строжайшим образом и пожертвования надёжно защищены.

— Понимаю.

Теперь он действительно понял всё. Приск заинтересовался тем, что он, Рус, берёт взаймы такие большие суммы денег. А самому Русу, в его попытках спасти семью от полного разорения, явно недостаёт изворотливости и осторожности отца. Это может кончиться самым плачевным образом.

— Нет, конечно, если вы предпочитаете, можно поступить и по-другому, — говорил Приск. — Попросим префекта лагеря отложить подписание контракта — и тогда...

Да, этот человек поистине достоин удивления, подумал Рус.

Угрозу он умеет произнести в столь завуалированной форме, что любой готов принять её за предложение помощи.

— Вам, несомненно, уже успели сообщить, — начал он, — что в данное время я обустраиваюсь на новом месте, избавляюсь от лишнего и ненужного. — Тут он поймал себя на том, что копирует манеру разговора Приска. — Однако у меня имеется отличная библиотека с текстами по медицине. Полагаю, её стоимость превышает взятую мной взаймы сумму.

Приск скроил недоверчивую мину.

— Ну, здесь есть небольшая разница.

— Какая же?

— Рынок медицинских текстов... он, знаете ли, довольно ограничен. Нет, определённую ценность они, конечно, представляют, но вот продать их будет сложно. Боюсь, проверяющие будут искать нечто такое, что можно с лёгкостью превратить в наличные. Если возникнет такая необходимость.

— Не возникнет.

— Конечно нет. Я ведь уже говорил, это всего лишь простая формальность. — Приск снова обнажил в улыбке зубы. — Уверен, мы найдём устраивающий все стороны выход.

Рус знал такой выход, но не собирался признаваться в том, что является номинальным владельцем фермы. Стоило сообщить — и через короткое время Приск и иже с ним сообразят, что к чему: поймут, сколько слоёв долгов и заимствований успело нарасти на маленьком клочке земли в Южной Галлии.

Приск придвинул свечу поближе и перечитал долговую расписку, уже запечатлённую на табличке.

— Ведь вовсе не обязательно беспокоить префекта по таким пустякам, — вкрадчиво заметил он. Затем провёл рукой по затылку с таким видом, словно желал убедиться, что голова пока на месте. Поднял на Руса глаза. — Вроде бы вы являетесь владельцем девушки-рабыни?

— Взвалил на себя ещё одну заботу.

— Однако она весьма привлекательна, как я слышал.

Похоже, на свете не осталось вещей, о которых бы не слышал Приск.

— За неё можно выручить хорошие деньги.

— Но не теперь.

— Не важно. Вы же уверяете, что такой необходимости не возникнет. — Он снова блеснул зубами. — Может, тогда стоит вписать сюда девушку в качестве залога, а, доктор?

Выходя из госпиталя, Рус отвесил Эскулапу особенно почтительный поклон — и от души понадеялся, что бог не в силах прочесть его мысли. Является ли использование девушки в качестве залоговой гарантии желанием отблагодарить божество, внявшее его мольбам и сохранившее ей жизнь? С другой стороны, вполне возможно, что Эскулап ответствен за всю эту историю. Просто бог исцеления вышел за рамки обычного своего предназначения и сумел заглянуть в будущее: спас девушку лишь с той целью, чтобы позже она помогла Русу решить финансовые проблемы семьи.

Гай уже отошёл от госпиталя на достаточное расстояние и, наверное, только потому позволил себе сформулировать подозрение. А что, если той статуе попросту наплевать — на всё и всех?..

Рус широко зевнул и отложил «Краткий справочник», пополнившийся за этот вечер всего тремя строчками, в сторону, на сундук. Тут на глаза ему попался кошелёк, лежащий на столике у постели. И он вспомнил, что синие стеклянные бусы, снятые им с обгоревшего трупа, до сих пор находятся там. Он хотел оставить их на ночь в морге, но после вечернего столкновения с Приском это намерение просто вылетело из головы. Он слишком вымотался, чтобы идти туда сейчас. Мысль о том, что вещь, принадлежавшая покойной, может навлечь на него несчастье, он отмёл как глупое суеверие. И попенял себе за неё. Страхи заразительны, продолжал размышлять он. А порой и очень удобны. Он не сомневался, что строители перепугались при виде трупа, при этом, наверное, радуясь предлогу уйти с работы пораньше.

Он повернулся на другой бок и вдруг уловил рядом какое-то движение. Пока он писал, на постель успел взобраться щенок и залез под одеяло. Рус протянул руку и нащупал дверную задвижку. Отпер дверь. Щенок может выйти позже, если захочет. И вот наконец, устроившись в постели поудобнее, он снова зевнул и натянул одеяло до подбородка. Валенс сегодня на дежурстве. Человек действительно может обойтись без массы вещей, если испытывает восторг при одной мысли о том, что сможет наконец хорошенько выспаться.

Рус понятия не имел, сколько проспал. Разбудили его и вернули в грубую реальность прыжки по кровати. Он раздражённо столкнул на пол тёплый комок. Тот взвизгнул и метнулся к двери. Мысль лениво отметила: нечто, мешавшее спать, исчезло.

Тут в сознании всплыло слово «щенок». Проклятые собаки. Секунду спустя он подумал: «Это просто сон, и приснилось мне, что я проснулся».

Интересный казус, надо бы записать всё это, прямо с утра. Сны вообще занимательная штука. Есть немало примеров, когда люди исцелялись благодаря снам.

Однако этот его сон не был связан с исцелением. В нём было полно заливающихся лаем собак. Лай просто оглушал, и тогда Рус прикрыл голову подушкой. Не важно, сон это или нет, Валенс справится. Это ведь забота Валенса — будить по утрам, утихомиривать собак, гасить... О Юпитер всемогущий!

Рус открыл глаза, выбрался из-под одеяла.

— Пожар! — закричал он во весь голос, схватил подушку и стал сбивать языки пламени, поднимающиеся с пола к соломенному матрасу. — Пожар, Валенс! Горим! Проснись!

Туника была приятной расцветки. Вообще ей очень идёт голубое и синее. Атто из соседней долины не раз ей это говорил. Но она, конечно, не обращала на него никакого внимания, шла себе дальше, потому что понимала в этом куда лучше, чем какой-то там подмастерье, который учится плести корзины. И ещё потому, что, когда прошлый раз она ответила на комплимент улыбкой, этот дурачина расхохотался и стал требовать у дружков денег — оказывается, они заключили какое-то пари. И он выиграл. Тем не менее слова Атто остались в памяти: «Синий — самый подходящий для тебя цвет, дочь Лью».

А потому, когда женщина, которую называли здесь Мерулой, явилась сегодня с утра, приложила к ней по очереди три туники разных цветов и остановилась на синей, она ничуть не удивилась. Ткань была слишком грубого плетения, одежду из такой они никогда не носили дома; к тому же туника достигла той степени изношенности, когда вещи принято отдавать слугам, но уж определённо была лучше той старой армейской туники, протёртой в самых неприличных местах и слишком короткой, какую она носила до сих пор. В той она чувствовала себя диковинным зверьком в клетке.