Нет, пожалуй, эту несчастную не стоит оставлять в термах надолго. Она так слаба, может и сознание потерять. Убедившись, что задыхающемуся центуриону подложили под спину подушки и укрыли одеялами, он велел санитарам проверять его каждый час и, пройдя по коридору, спустился вниз, к термам.

Войдя, громко объявил:

— Это врач!

Голос эхом разнёсся по просторному помещению. Но ответом было лишь мигание фитилей в лампах, когда из распахнутой двери потянуло сквозняком.

Девушка угнездилась на краешке ванны с тёплой водой. Завёрнута в полотенце, лишь костлявые ноги свисают, а лицо закрывают мокрые спутанные волосы.

— Ну что, понравилось? — спросил Гай, скорее по привычке, нежели в надежде получить ответ. Стоял перед ней и, хмурясь, разглядывал её тёмные спутанные волосы. — Давно пора выяснить, нет ли у тебя вшей, — решительно заявил он.

Девушка подняла на него глаза. Похоже, она не поняла значения сказанного.

Он завёл руку за спину и вытащил из-за пояса ножницы. Обычно ими разрезали одежду на жертвах несчастных случаев. Ножницы были небольшие и достаточно острые, и Рус знал, что рука у него не дрогнет. Вот он отвёл длинную прядь от её уха, приподнял.

— Сиди тихо, не дёргайся.

— Нет!

Звенящий пронзительный крик прорезал тишину.

Ножницы так и замерли над головой девушки. Рус, к собственному удивлению, заметил, что даже выпустил прядь её волос из рук. Девушка согнулась пополам, прикрывая здоровой рукой голову.

Эхо от дикого крика затихло. Рабыня начала раскачиваться взад-вперёд и тихонько постанывала при этом.

— Да не сделаю я тебе ничего плохого! — сказал Рус. Оставалось лишь надеяться, что никто не слышал, как ужасно она кричала.

Он уже жалел, что не отложил эту процедуру на завтра.

— Просто подрежу немного, подровняю, чтобы ты могла расчесать. А потом они отрастут.

Девушка продолжала раскачиваться. В стонах слышалось тихое «Нет, нет, нет!». А потом она зашмыгала носом, и Рус догадался: рабыня плачет.

— О боги, да что ж это такое! — воскликнул он и сунул ножницы обратно за пояс. Он никогда не умел обращаться с плачущими женщинами, слёзы и рыдания всегда вызывали у него чувство вины и тупое отчаяние. Наконец стоны и «Нет, нет, нет!» постепенно затихли. И тут вдруг Гай понял, что девушка, должно быть, подслушала их разговоры о состоянии утопленницы, выловленной из реки.

— Никто здесь тебя не обидит, — настойчиво повторил он. — Но нельзя оставлять волосы в таком состоянии. Что ты собираешься с ними делать?

Девушка выпрямилась. Последний раз шмыгнула носом и вытерла глаза тыльной стороной ладони. Потом приподняла плечи и взглянула ему прямо в лицо.

А затем тихим хрипловатым голосом пробормотала:

— Я хочу умереть.

Утром, когда санитар помогал снять с операционного стола кузнеца, Рус вдруг услышал в коридоре шум, топот и возбуждённые голоса. Приотворил дверь, выглянул и увидел целую толпу легионеров. Они тащили безжизненно обвисшее тело своего товарища и громко взывали о помощи. Толкались, мешали друг другу и переругивались. Руса схватил за плечо какой-то солдат с вытаращенными глазами.

— Вы ведь ему поможете? Мы старались, но ничего не получилось, мне страшно жаль. Пожалуйста, помогите!

Позже Гай узнал, что этот отряд практиковался в галопе, двигались всадники тесной группой, и лошадь его пациента внезапно споткнулась. Он попал под копыта коней, напиравших сзади. Говоривший надеялся напрасно: помочь покалеченному легионеру было нельзя. Ни Рус, ни кто-либо ничего не мог бы сделать. Несмотря на все усилия, юноша отправился в царство теней ещё до того, как его успели положить на операционный стол.

Рус надеялся, что будет каждую свободную минуту своего дежурства заглядывать к девушке. Но, увы, минут таких не выдавалось. Раненая ступня воспалилась и выглядела ещё хуже, чем вчера. Старый центурион, по-видимому, отказался от намерения цепляться за жизнь до конца; одного испуганного пациента пришлось поместить в отдельную палату, до тех пор пока не придёт Валенс и не подтвердит предположительный диагноз — проказа.

Только к середине дня Гай выкроил время и отнёс девушке миску каши и расчёску со словами:

— Ещё загляну к тебе, чуть позже. И когда приду, чтобы миска была пустая, всё поняла?

Затем он отправился в регистратуру вписать в скорбный список умерших новое имя.

Он уже взял в руку стило, как вдруг услышал нечто слабо напоминающее топот маленьких ног по каменным плиткам пола в вестибюле на входе. Отложил стило, выскочил из-за стола и распахнул дверь. В коридоре не было ни души. Тогда он вышел, свернул за угол и увидел Децима, больничного сторожа, проходящего через главные двери.

Децим остановился.

— Чем могу помочь, господин?

— Готов поклясться, только что слышал, как здесь пробежала собака.

— Собака, господин?..

— Да, пробежала через вестибюль.

Мужчина завертел головой с таким видом, точно собака вот-вот выскочит из ниши, что за спиной у статуи Эскулапа.

— Так вы говорите, пробежала через вестибюль, господин?

Рус вздохнул.

— Неужели надо повторять сто раз? Я же велел не пускать сюда собаку! Вы должны избавиться от неё!

Какое-то время сторож молча взирал на него, очевидно соображая, что говорить дальше. И наконец выпалил:

— Мы знаем, что должны, господин. Вот только я и ребята...

— У нас и без того здесь хлопот хватает. Недоставало только собаки, которая бегает по всему госпиталю и путается под ногами.

— Да. Только это не обычная собака, господин. Такие трюки проделывает, со смеху лопнешь. Развлекает больных. И ещё просто чемпион по части ловли крыс. Мы ведь не хотим, чтобы по всему госпиталю бегали крысы, верно, господин?

— Тебе сказали, что держать её здесь нельзя.

— О да. Офицер Валенс говорил, что вы сказали.

— Что я сказал?

— Вот только сам он не возражает, господин. Ну вот, мы и подумали, если она не будет путаться под ногами...

— Я её видел. Этого достаточно. И потом, она лает.

— Это верно, зато никогда не путается под ногами, господин. А мы с ребятами кормим её обрезками. Это замечательная собака, господин. Просто грех от такой избавляться.

Рус закрыл глаза. Ему ещё предстояло идти и объяснять целому отряду опечаленных и встревоженных легионеров, что товарища их он спасти был просто не в силах. Мало того, ещё придётся писать заключение. И он был просто не в настроении обсуждать достоинства собаки-крысолова, а также подвергать сомнению правильность поведения офицера Валенса, который просто отказался принять непопулярное решение. Похоже, что этот сторож, потеряв женщину, решил восполнить недостачу и теперь обратил всю свою любовь на какого-то пса. Что ж, возможно, он поступает мудро. Рус открыл глаза и увидел, что сторож всё ещё тут и снова завёл свою шарманку:

— Господин...

— Но чтобы не смели пускать её в смотровые и в операционную и чтобы я её не видел, ясно тебе? Как только появится — всё, тут же выставлю вон! Понял?

— Как не понять, господин, очень даже хорошо понял, — ответил тут же воспрявший духом сторож. — Вы её не увидите, обещаю. Собачка станет невидимкой.

— А если её увидит офицер Приск, то пеняй на себя.

Тут вдруг он заметил в глазах сторожа сомнение.

— Так, значит, это неправда, господин, что он получил новое назначение? У наместника?..

— Насколько мне известно, нет. А теперь ступай. У меня работы полно. Догадываюсь, что и у тебя тоже.

— Господин...

— Ну, что ещё?

— А вы, случайно, не знаете, когда он вернётся?

— Понятия не имею, — ответил Рус. — Ступай и проверь, кстати, в порядке ли списки больных по палатам. Это на тот случай, если он вдруг вернётся сегодня.

Рус затворил дверь в регистратуру и снова уселся за стол. Но как только взял стило, дверь отворилась и вошёл Валенс. Уселся на свободный табурет, а затем осведомился, видел ли Рус младшую сестру недавно назначенного центуриона.