— Чем это воняет, чёрт побери?
Пение тут же прекратилось. Тилла подняла раскрасневшееся лицо от почерневшей кастрюли, в которой что-то варилось, и заметила:
— А мой хозяин сегодня рано.
— Где обед? — спросил он.
Вместо ответа она указала на полку, специально повешенную высоко, вне досягаемости собак. Свёрнутые кольцом розовые блестящие колбаски живо напомнили Русу о сегодняшней операции и на брюшной полости.
— Обед, — пояснила она. — Скоро. — Ко лбу липли мокрые от пота пряди светлых волос.
Рус перевёл взгляд на угли в печи. У него зародилось весьма неприятное подозрение.
— Ты что, Тилла, с ума сошла? Кипятишь портянки в кастрюле для супа?
Девушка отчаянно замотала головой.
— Я не портянки кипячу.
— Ну смотри, Тилла, если это один из этих твоих британских рецептов...
Она покосилась на кастрюлю, точно решая, как лучше солгать, затем выпрямилась во весь рост, посмотрела ему прямо в глаза и сказала:
— Это лекарство, хозяин.
Лекарство? Рус вздохнул. Он устал от лекарств и медицины. Медицина его больше не интересовала. Он пришёл домой отдохнуть, отвлечься от страданий других людей, и последнее, чего хотелось, так это видеть дома больного. Напомнив себе о долге, он спросил:
— Тебе что, нужно какое-то новое лекарство для руки?
— Нет, господин.
— Тогда что же — болит что-то ещё?
— Нет, господин. Сейчас буду подавать обед.
— Ладно. Только не забудь как следует отмыть этот котелок, прежде чем будешь в нём готовить.
Она не отводила от него взгляд. И надо сказать, намерения покориться в этом взгляде не читалось.
— Медицина — дело весьма сложное и опасное, Тилла, — нравоучительно произнёс Рус. — И не сводится к тому, чтобы сварить в кастрюльке несколько каких-то корешков. Это может закончиться весьма печально — отравишься, и всё. Я работаю с фармацевтами, которые учились своей специальности долгие годы, и даже они не всегда оказываются правы.
Она отвернулась, размешала содержимое котелка и повесила ложку на ободок.
Рус потёр усталые глаза. Его явно игнорируют. Надо что-то предпринять. Нет, конечно, он не будет хватать служанку за плечи, бешено трясти и кричать: «Давай сюда мой обед!» Это не способ, хотя, может, и стоило бы. И вот он, стараясь выговаривать слова как можно спокойнее, произнёс:
— Если ты чем-то больна, то должна рассказать мне без утайки. Я твой врач.
— Да, господин.
— Так ты больна или нет? — «О боги, сделайте так, чтобы это не оказалось каким-то сложным женским заболеванием...»
— Нет, господин.
— Хорошо. — Он потянулся к тряпкам, что лежали на столе, обмотал ими руки. — Открой дверь, — приказал он, ухватил кастрюлю за металлические ручки и осторожно снял с огня.
Под паром виднелась какая-то густая чёрно-зелёная жидкость, вот последний пузырь выплыл на поверхность, вздулся и лопнул.
Она вышла следом за ним на улицу, ступая по гравию босиком, и наблюдала за тем, как он наклонил кастрюлю и вылил её содержимое в пятно гари, оставшееся на земле. В кастрюле зашипело: это он выгребал остатки прилипшего ко дну варева деревянной ложкой. Увидев, что она стоит рядом, скрестив руки — больная поверх здоровой, — Рус подумал, что не мешало бы сменить повязку — уж больно грязная. Следом за этим пришла другая мысль: что, если она совершала на кухне некий колдовской ритуал? Нет, об этом лучше не спрашивать. Он подошёл к ней и сказал:
— Вообще-то ты у меня молодец, Тилла. Сумела навести в доме порядок.
— Да, господин.
— Но я не хочу, чтобы ты снова занялась изготовлением каких-то подозрительных снадобий, поняла?
— Вы этого больше не увидите, господин.
Лишь позже, когда он сидел над блюдом с колбасками, за коими последовала миска тушёной капусты и яблоко (обед из трёх блюд!), до него вдруг дошло, что ответ девушки прозвучал двусмысленно.
ГЛАВА 50
Валенс вернулся с рассказами о диких и воинственных племенах и о том, какое громадное впечатление произвёл он на местных жителей и офицеров, вылечив младшего сына волосатого вождя от лихорадки. Наутро Рус вкратце описал состояние больных, находящихся на излечении в госпитале, затем посоветовал обратиться к приятелю из штаба, если он, Валенс, хочет знать о последнем обнаруженном теле, и ушёл. Он твёрдо вознамерился насладиться свободным временем и заняться делами, которые откладывал вот уже несколько дней. Ему не хотелось в столь тёплый и солнечный день тратить время в очереди к брадобрею, а потому, дожидаясь рабыню, он решил пройтись по улице и заглянул к портному спросить, во сколько могут обойтись приличные шерстяные штаны.
Он неловко просунул ногу во вторую штанину, расправил складки над ступней и подтянул кусачую ткань до пояса. Потом, придерживая штаны руками, чтобы не свалились, попробовал пройтись по комнате.
Штаны казались чудовищно мешковатыми.
— Они что, должны быть такими... просторными?
— Если подхватить поясом вот здесь, наверху, господин...
— Но я выгляжу в них просто как какой-то плебей из местных.
— Многие господа завязывают ремешки сандалий поверх брюк. Да ещё подкладывают внутрь полоску овечьей шерсти. Получается очень тепло и удобно, особенно зимой. Сами убедитесь, господин. Гораздо теплее, чем в коже.
Рус потёр отросшую бородку и посмотрел вниз, на ноги. Лодыжки были скрыты под шерстяной тканью цвета ржавчины, которая уже начала раздражать кожу в самых чувствительных местах. Ему казалось, что в этой одежде он выглядит совершенно дурацким образом. Но, с другой стороны, этого портного рекомендовал ему Валенс, а Валенс, следовало признать, обычно выглядел хорошо одетым и ухоженным, несмотря на всё своё разгильдяйство. И потом, когда наступят холода, Рус мало чем будет отличаться от всех остальных обитателей форта.
Рус выглянул из двери на улицу в надежде увидеть хоть одного человека, одетого так же, как и он. Но вместо этого увидел молоденькую женщину, она проходила мимо с набитой чем-то корзиной, поверх которой был накинут его полинявший синий военный плащ. Молоденькая женщина с вьющимися светлыми волосами, с рукой на перевязи — и босая. Молоденькая женщина, заботясь о которой он не далее как сегодня утром попросил сапожника отложить пару поношенных башмаков, чтобы она могла зайти и примерить. Она направлялась к воротам, и он понял, что рабыня его торопится в прачечную.
— Ладно, беру, — сказал Рус.
— Могу показать вам другую ткань, — предложил портной с услужливостью человека, вдруг понявшего, что этому клиенту можно всучить и что-нибудь подороже.
— Не надо, и эти сойдут. Счёт можете прислать мне в госпиталь. — Жалованье начнут выдавать через неделю, и Рус был уверен, что может позволить себе сделать несколько мелких приобретений.
— Если хотите снять, я...
— Я пойду прямо в них, — заявил Рус и задержался всего лишь на секунду — поставить подпись на счёте. Затем затянул потуже пояс и выбежал на улицу.
Но Тилла уже успела уйти далеко вперёд по улице, и он постеснялся громко окликнуть её: подобное поведение ему не пристало. Чувствуя, как при каждом шаге широкие штанины хлопают и парусятся вокруг лодыжек, Рус решил, что догонит девушку у прачечной — единственного места, куда она может идти. Он прошёл мимо скобяной лавки, откуда доносился громкий металлический лязг и где вывешенные на улице кастрюли, котелки и сковородки бились на ветру друг о друга боками; вся эта какофония звуков сопровождалась размеренным стуком молотка. Следом за лавкой тянулся ряд жалких полуразвалившихся домов, место которым было где-нибудь на окраине города. А затем неприятный запах подсказал, что он близок к цели. Рус вежливо уступил дорогу древнему ветерану, ковыляющему на двух костылях, затем поднял голову и решил, что Тилла, должно быть, перешла на другую сторону улицы, освещённую солнцем. Теперь её загораживала тяжело нагруженная телега, с грохотом проезжающая посреди улицы.
