— А ну, поднимайся! — Рус ухватил мужчину за руку и потащил к двери. Боль так и пульсировала в висках и затылке.

Но тут, к несчастью для них обоих, ноги у Децима подкосились и несчастный с криком «Мерзавец!» рухнул прямо на Дафну с подносом. Та потеряла равновесие, взвизгнула и опрокинула содержимое подноса лысому прямо на колени. Тот вскочил, оттолкнул девушку в сторону и с криком «Я же предупреждал тебя, кретин нечастный!» набросился на Децима.

— Лучший пёс во всём легионе! — не унимался меж тем тот. — Он был, был... ой!

— А ну вон отсюда! — взревел рыжеволосый вышибала.

Подскочил к Дециму, завернул ему руку за спину, а напарник его ухватил лысого за плечи и предупредил, что тот будет следующим, если сейчас же не успокоится.

Децим продолжал вырываться.

— Где моя Эйселина? — вопил он. — Кому ты позволил украсть у меня Эйселину? Да от вас все девочки норовят сбежать!

— Пошёл отсюда, приятель! — сказал Стикх. — Больше сюда тебе хода нет.

— Все исчезли. Все сбежали. Она была лучшей девушкой в городе!

Стикх вытолкал буяна за дверь. Тот продолжал что-то кричать и на улице; Рус задержался на пороге.

— У нас и раньше бывали от него одни неприятности, — заметил Стикх и поднял упавшую табуретку. — Лично я бы его сюда вообще не пускал.

— Хочу, чтобы ты передал записку своей хозяйке, — сказал Рус.

Вышибала одарил его презрительным взглядом, означавшим, по-видимому, что он здесь вовсе не для того, чтобы передавать записки. Но Рус проигнорировал этот взгляд.

— Можешь передать на словах. Я отдал своей пациентке ключ от комнаты, — добавил он.

— Ты... что?

— Чтобы она могла впускать только того, кого захочет.

Стикх пожал плечами.

— Дело ваше. Но мы не можем охранять её и днём и ночью. Если сбежит, пеняйте на себя.

— Она не в том состоянии, чтобы сбегать, — сказал Рус. А про себя подумал, что и такой вариант вполне возможен. Уж лучше пусть девушка сбежит, как Эйселина, чем погибнет, как София. — И ещё передай хозяйке: пусть следит за тем, станет ли она отказываться от еды и питья.

— То есть доводить себя до голодной смерти? Не беспокойтесь, видали мы такое и прежде. С госпожой Мерулой тут шутки плохи.

— Вот и славно, — заметил Рус. Ему оставалось лишь положиться на Мерулу, понадеяться на то, что та сумеет разжечь у девушки аппетит. Лишь бы не отступала от предписанной диеты.

Что ж, теперь можно и домой. Он подхватил свою сумку и, прихрамывая, вышел на улицу. И едва сделал пару шагов, как его окликнул чей-то голос:

— Господин!

Рус обернулся и увидел на противоположной стороне улицы человека с приподнятой в приветствии рукой. Он сидел, привалившись спиной к стене пекарни.

— Человек просит помощи, господин!

При виде Децима «господин» устало зажмурился. Терпение и ещё раз терпение, повторил он про себя. Остаётся надеяться, что маковая настойка поможет быстро утихомирить этого типа.

Несмотря на все усилия, Русу никак не удавалось удержать Децима, его так и бросало из стороны в сторону. Пройдя по улице шагов пять, он вдруг остановился и выблевал большую часть выпитого в придорожную канаву. Рус вздохнул, устало привалился к стене таверны, стараясь, чтобы большая часть веса приходилась на здоровую ногу, и заметил, что на стене появились новые приписки. Люди не уставали упражняться в остроумии. К словам «НОВЫЙ ПОВАР» кто-то приписал: «Готовит ту же старую отраву». Надпись эта была видна, потому как красовалась прямо под фонарём над дверью в заведение Мерулы.

Но вот наконец они вышли на тёмную боковую улицу, а затем с грехом пополам прошли через южные ворота форта. Рус произнёс слова пароля за двоих, и они уже почти прошли на территорию, как вдруг Децим сообразил, где находится. Вытянулся по стойке «смирно» и завопил во всё горло:

— Разрешите доложить, недоносок и убийца! Прибыл по месту дальнейшего прохождения службы!

— Он пьян, — объяснил Гай, словно ухмыляющаяся стража сама этого не видела.

— Да, пьян! — согласился Децим. — Да, я пьян, господин, но, по крайней мере, не убийца и не сволочь с крашеными волосами и...

— Заткнись! — прошипел Рус. — Это приказ.

Децим развернулся и в свете фонарей, направленных прямо на них, начал разглядывать Руса. И через минуту удивлённо объявил:

— А я знаю, кто ты! Ты новый доктор, вот кто. Приводишь сюда собак, но разве могут они сравниться с моей прекрасной Эйселиной!

Рус покосился на стражей.

— Эй, ты! Да-да, ты! Бери его под одну руку, давай!

Вдвоём они потащили пьяного по дороге. Только сейчас Гай, к своему облегчению, заметил, что обезболивающее начало действовать. Тогда он решил отпустить стражника, сказал, что справится дальше сам. Тот усомнился.

— Сам я трезв как стёклышко, — сказал Рус и переступил с больной ноги на здоровую. — Просто получил удар по голове, а в остальном — полный порядок.

— Вы уверены, что вам не нужна помощь, господин?

— Конечно, я в порядке, — стал убеждать его Рус. — К тому же я врач и уже назначил себе лечение.

К этому времени он немного успокоился. Убедившись, что полностью владеет ситуацией, он тащил пьяного по дороге, причём решил срезать — пройти наискосок, мимо строительных лесов, что высились у терм. Затем свернул за угол, здесь было немного светлее, дорогу освещали лучи света, просачивающиеся сквозь щели в ставнях офицерских домов.

Двое сердобольных прохожих тоже предложили помощь, но он лишь отмахнулся от них, изобразив весёлую улыбку. Не проблема. Ему даже нравится это занятие. Нет, подобные развлечения только идут на пользу, помогают расслабиться. Увидеть жизнь с новой, более забавной стороны.

И вот наконец он прислонил Децима к столбу в конце тёмного прохода между двумя казармами.

— Хороший вы человек, господин.

— Иди ложись спать, Децим, — сказал Рус.

— В собаках вы ни черта не смыслите, а вот человек хороший.

Децим, пошатываясь и цепляясь одной рукой за стенку казармы, потащился к себе. Остановился в темноте у двери, стал возиться с замком.

— Перед тем как лечь спать, выпей побольше воды! — крикнул ему Рус.

Его почему-то охватил прилив нежности и любви к человечеству. И вся эта любовь и нежность сосредоточились на маленьком пьяном человечке, который силился отпереть дверь в свой дом.

Забираясь в постель, Рус поймал себя на том, что улыбается. Он расслабился настолько, что даже не озаботился снять обувь.

Утром Рус потащился на кухню и никак не мог решить, что болит больше — голова или палец. Вот проклятая баба! Не мешало бы сейчас выпить холодненького...

Чёрт! Кувшин был пуст. Валенс заботливо придавил им крышку хлебницы, чтобы в неё не могли пробраться мыши, но при этом не подумал налить в него воды, для тяжести. К тому же хлеб, находившийся в хлебнице, высох и затвердел настолько, что мыши могли бы затачивать о него зубы. Похоже, больше ничего съедобного на кухне не было. Рус выбрал наименее грязную чашку и, прихрамывая, прошёл в столовую. Пусть будет пиво — всё лучше, чем ничего.

Он зачерпнул чашкой из бочки. У ног резвились и толкались настырные щенки. Едва успел он опустить крышку, как в дверь постучали. Не выпуская чашки из руки, он захромал к двери, щенки бежали по пятам, слизывая сладковатые капли с пола. Интересно, кто это осмелился побеспокоить Валенса в столь неурочный час?

Едва дверь распахнулась, как рука молодого солдата взлетела в приветствии.

Рус перехватил чашку другой рукой, отогнал здоровой ногой щенков от порога, чтобы не выскочили на улицу, слегка потерял при этом равновесие, но всё же устоял. Отдал честь в ответ и спросил:

— Что вам надо?

— Альбан, господин. Прибыл в ваше распоряжение.

Рус нахмурился, судорожно пытаясь сообразить, к чему именно должны сводиться обязанности этого солдата.