— Может, ты всё же будешь так любезна, что переведёшь? — сказал Рус.

— Она страшно грубая.

— Это уж мне судить.

— Говорила про вас разные нехорошие вещи. А я сказала, что вы очень хороший доктор.

Подруга сигнальщика расставила ноги пошире, чтобы удобнее разместить огромный живот, и сползла при этом на самый край скамьи. Обе его собеседницы сердито сверкали глазами. Рус поднялся.

— Скажи ей вот что, — начал он. — Я возвращаюсь в форт, и пусть этот сигнальщик немедленно зайдёт ко мне.

Тилла тоже поднялась и перевела эти слова беременной с самым важным видом. Затем перевела Русу её ответ.

— Она говорит, что он её к вам не посылал и что она хочет знать, что вы собираетесь ему сказать.

— Скажи ей следующее, — ответил Рус. — Всё, что я говорю своим пациентам, является конфиденциальной информацией. И что оскорбление римского офицера является серьёзным преступлением. Она должна научиться держать свой грязный язык за зубами.

Сигнальщик явился к нему в госпиталь, он был бледен как полотно. Говорил он медленно, и в тоне его проскальзывали нотки уважения и одновременно — скорби. Особенно когда он начал объяснять, насколько несправедливо обошлась с ним фортуна. Теперь его центурион настаивает на медицинском заключении, чтобы списать его как негодного к службе. Мало того, он ещё назначил наказание сигнальщику и его товарищам, которые его покрывали. Приговорил их к месячному рытью окопов и распорядился держать их на хлебе и воде. Сигнальщик извинился за свою подругу, возможно опасаясь ещё более жестокого наказания. Сказал, что та была немного не в себе, и это объясняется свалившимися на их головы несчастьями и её интересным положением.

Сигнальщик ушёл, когда уже начало темнеть. Альбан предложил принести лампу, но Рус отказался и отпустил его. Он аккуратно уложил все инструменты в сумку и подумал: действительно ли подруга сигнальщика говорила всё это, или всё же перевод был с ошибками? Может, стоит попросить Тиллу пересказать жалобы ещё раз? Но затем он отмёл эту мысль. У него и без того забот хватает, он отвечает и за долги семьи, и за больную рабыню, и за целый список несчастных пациентов, которым он хочет помочь, вот только не знает как. А теперь ещё пошли эти дурацкие слухи, и получается, что он невольно оскорбил второго центуриона, выразив сомнение в правильности расследования подозрительной смерти девушки из заведения Мерулы. Нет, всё же надо выбить этот дорожный ордер для сигнальщика, завтра же, прямо с утра, он перемолвится словечком с Децимом. Малоприятное занятие для них обоих. Ему и без того проблем хватает, а он тратит время, прислушиваясь к жалобам беременной истерички.

Из-под двери кабинета просачивался желтоватый свет, что как-то не соответствовало принятой Приском политике управления госпиталем. В надежде, что душный аромат масел всё же успел хоть немного выветриться за день, Рус, перед тем как постучать, набрал в грудь побольше свежего воздуха.

— Приск, — начал он, войдя, — я не знаю, чего вы хотите, но хотел бы поговорить об операции на катаракте. — Он не преминул с облегчением отметить, что запах действительно выветрился, почти весь.

Приск указал на складные стулья.

— Прошу, присаживайтесь, доктор. Рад вас видеть. Весь вечер сидел и думал, когда наконец вы почтите меня своим присутствием.

— Я посоветовал пациенту обратиться к специалисту, чтобы тот его хотя бы осмотрел, — начал Рус и раскрыл один из стульев, тот, у которого спинка была выше. Намёк на то, что из-за его задержки Приск вынужден был воспользоваться искусственным освещением, он решил пропустить мимо ушей. — И вот теперь мне сообщают, что в дорожном ордере ему отказано. Возможно, вы сможете объяснить.

— А-а...

— Это чисто медицинское предписание.

— Да уж.

— Мы вроде бы обсудили всё чуть раньше.

— Да, разумеется, но...

— Полагаю, я изложил свою позицию вполне доходчиво.

— Да, абсолютно. Но ведь и я тоже вполне ясно обрисовал свою. О том, что вы должны проконсультироваться со мной, прежде чем принимать решение о дорогостоящем лечении.

— Если б вы были здесь, — заметил Рус, — я бы непременно так и сделал. Но вы находились в отъезде, никто не знал, когда вы вернётесь, а хирург в конце месяца отправляется в Рим. Если проверяющие проявят недовольство, можете валить всю вину на меня. А теперь не пора ли перестать играть в эти игры и подписать этот самый злосчастный дорожный ордер?

Приск выложил локти на стол, сложил ладони вместе.

— Боюсь, вопрос довольно деликатный.

— Давайте оставим разбор деликатностей на потом. Когда он уедет.

Приск вздохнул.

— Понимаю, что решение было принято в моё отсутствие. До того, как мы с вами провели ту маленькую, но содержательную беседу. Я узнал об этом только вчера, когда от центуриона пришёл человек и потребовал выдать справку о болезни, несовместимой со службой в армии, за вашей подписью. По всей видимости, он не знал, что у нас появился новый доктор. В подобных случаях я обычно не вмешиваюсь. Особенно с учётом того, что вы проявляете особую щепетильность и чувствительность в этих вопросах. Однако, как вам известно, я имею честь представлять здесь фонд Эскулапа и контролировать все поступления.

Рус нахмурился. Что ж, неудивительно. Похоже, Приск имеет честь контролировать здесь абсолютно всё, даже дела, имеющие весьма отдалённое отношение к госпиталю.

— Этот фонд, — продолжил меж тем Приск, — используется для выплат тем пациентам, которые сами не в состоянии оплатить предметы или услуги, связанные с лечением. И на которые нет средств в госпитальном бюджете.

— Вот и прекрасно! Как раз тот самый случай. Или я ошибаюсь?

— Всегда считал, что поступления в наш фонд способствуют наилучшему обслуживанию всех страждущих.

— Согласен. Вот я и собираюсь позаимствовать из него малую толику этих самых средств.

— Должен отметить, — начал Приск, и речь его полилась гладко, без запинки, точно была подготовлена заранее, — я просто восхищен вашими способностями. За время моего отсутствия вы уже не раз воспользовались теми особо благоприятными условиями, в которых, благодарение богам, оказался наш госпиталь.

— И поступил тем самым плохо.

— О, нет конечно! Хотя не мешало бы убедиться, что средства фонда расходуются лишь на исключительные, самые сложные случаи, и притом ещё быстро пополняются.

Рус откинулся на спинку стула.

— Вы хотите сказать, — начал он, слегка раскачиваясь, — мы потратили так много средств из этого фонда, что теперь не в состоянии оплатить визит слепнущего человека к глазному хирургу?

— О нет, нет! Конечно нет. Хотя, если б мне не пришлось уехать по делу, я бы непременно проверил, достаточно ли в фонде средств, прежде чем дать согласие на поездку.

Рус пожал плечами.

— Если вдруг проверяющие прицепятся, я могу сказать им, что распоряжение и деньги отдали не вы. А ко времени, когда от хирурга придёт счёт, я уже получу жалованье, и вы сможете вернуть свои деньги.

— Спасибо. — Приск потянулся к табличке для письма. — Боюсь, я вынужден просить вас написать долговую расписку.

Чистая формальность, разумеется, но мы должны быть уверены, что существует хоть какая-то гарантия.

— Зачем это? Ведь кассир автоматически вычтет эту сумму из моих премиальных.

Приск скривил губы.

— Конечно, — нехотя произнёс он. Губы раздвинулись в кислой усмешке. — Но с учётом того, что не далее как вчера вы уже позаимствовали из кассы значительную сумму, и тоже из премии нового императора, полагаю, так будет надёжнее.

Рус растерянно заморгал. Интересно, откуда Приск узнал об этом?

— Уверяю, Рус, всё это будет носить сугубо конфиденциальный характер.

Улыбка призвана подтвердить эту уверенность?..