В маленьком кафе на улице Фобур-Сен-Дени, где Робер расположился в ожидании Сюзанны, были одни лишь завсегдатаи, люди с виду вполне безобидные; но по косым взглядам, которые они то и дело бросали на юношу, нетрудно было определить, что это за птицы. Одни невинно перекидывались в картишки, другие просматривали отчеты о скачках, а в задней комнате, под благосклонным взором хозяина, шла игра: встряхивали кости, бросали их на стол и подсчитывали очки. Все были слишком ярко одеты: клетчатые, узорчатые, полосатые рубашки, цветная обувь кричащих тонов, на головах элегантные фетровые шляпы самых разнообразных оттенков, от светло-бежевого до бледно-лилового, — и все выглядели на одно лицо: сорочки шелковые, в галстуках фальшивые жемчужины, одинаково небрежные повадки, под которыми пряталась внутренняя настороженность. Друг от друга они отличались только затейливыми и выразительными прозвищами. Жожоль Богач, Слабак, Верзила, Шарль, Алексис-Беги-Не-Догонишь — это звучало, конечно, совсем иначе, чем Жан Кривой, Вот-Так-Пасть, Исидор, Господин Рауль или Толстопузый; но насчет их нутра, кругозора, их жизненных правил и способов добывать себе средства к существованию можно было не сомневаться: все это — одного поля ягоды.

— Гарсон! Кофе со сливками, пожалуйста, — вежливо попросил Робер.

— Один раз со сливочками! — поправил гарсон, дабы новичок сразу почувствовал, где он находится.

Но Робер не обратил на это внимания. Он уселся на диванчик, вытащил из кармана книгу и, мельком взглянув на стенные часы, чтобы убедиться, что ждать еще долго, принялся читать.

Это был юный провинциал, робкий и близорукий. Родители не разрешили ему жениться на любимой девушке, и он ее похитил. Они жили с Сюзанной в гостинице, в двух шагах от бара, и выходили только поздно вечером — ведь всегда рискуешь встретить земляка, который может наболтать лишнего и навести домашних на след беглецов. Семья Робера принадлежала в его родном городе к столпам общества. Люди солидные, богатые, что называется, «на виду», они испробовали, как им казалось, все средства, чтобы погасить страсть их слабого, неискушенного и сентиментального отпрыска к Сюзанне. Союз Робера с «этой девицей» казался им совершенно неприемлемым. Сюзанна была не их круга. В ее родне числился садовник, служивший у Дюпон-Вражилей, отец был торговым агентом на заводе Валь-пассе, а старшего из трех братьев уж никак нельзя было назвать добропорядочным.

— Бог с тобой, Робер, — с утра до ночи причитала мать. — Неужели ты собираешься жениться на этой девчонке?

— Да, мама.

— Он на ней не женится, — едва сдерживая ярость, рычал отец. — Пока я жив, этому не бывать!

Вот уже три года, как молодые люди любили друг друга и торжественно поклялись соединиться наперекор всем препятствиям. Однажды дождливым вечером они обменялись этой клятвой под навесом, позади товарного склада. Блестели рельсы, убегавшие в сумрак полей, пахло акацией, травой, скошенным сеном. Стоял июнь. Воспоминание об этом дождливом вечере, об огоньках вдоль железнодорожного полотна, о рельсах, об аромате полей оставалось для влюбленных все таким же ярким и теперь, в убогой гостинице, где они занимали номер окнами во двор, и служило им поддержкой и утешением.

— Милый, — вздыхала Сюзанна, нежно прильнув к возлюбленному. — Ненаглядный!

— Радость моя! — немедленно отзывался Робер.

— Нет, это ты моя радость…

— Я тебя обожаю!

— И я тебя, — шептала девушка.

Почти все время они проводили в постели, и в Париже им были знакомы только скромные ресторанчики на близлежащих улицах, маленькие бары, темный зал соседнего кино и та часть бульваров, что тянется от ворот Сен-Мартен до ворот Сен-Дени. Большего им и не нужно было. К тысяче с чем-то франков, которые Робер похитил из отцовского сейфа, Сюзанна присоединила и свои сбережения, так что какое-то время они бы перебились; но Робер потребовал, чтобы его подруга купила себе платье, новую шляпку, шелковые чулки, сумочку и лакированные туфли. Он мечтал подарить ей обручальное кольцо, однако скудость их средств не позволяла подобной роскоши. Он уже утаил от Сюзанны, каких трудов ему стоило наскрести нужную сумму и оплатить последний счет в гостинице. В следующий раз это не выйдет. Робер как-то сник. Он стал искать работу и в конце концов вынужден был поделиться с девушкой своими тревогами и попросить у нее совета.

— Да, — решила Сюзанна, — так дальше нельзя.

Она тоже взялась за поиски какого-нибудь заработка, но, как и Робер, везде наталкивалась на отказ либо получала самые неопределенные обещания. Теперь они уже не прятались, а, напротив, стали выходить чаще в надежде встретить земляка, попавшего сюда проездом, и призанять денег. Робер, ни минуты не колеблясь, подписал бы вексель. Он даже подумывал, не обратиться ли к ростовщику. Но в Париже он никого не знал, а прибегнуть к услугам кого-нибудь из их мест не осмеливался, опасаясь длинных языков. От всего этого Робер совсем пал духом. Он питался одними бутербродами у себя в номере и запивал их водой из умывального кувшина. Сюзанна не жаловалась. Она подбадривала его, как умела, уводила гулять на бульвары, и, если какой-нибудь мужчина слишком выразительно ее оглядывал, Робер опускал глаза и тут же закатывал ей сцену, не обращая внимания на прохожих.

Однажды днем на террасе кафе их окликнул какой-то человек, которого они сперва не узнали. Довольно вульгарный субъект, впрочем, живой и общительный.

— Да ведь это господин Эктор! — воскликнула Сюзанна.

— Он самый. Привет!

Девушка представила Робера, и тот машинально прикоснулся к шляпе.

— Очень рад, дорогуша! — с дружеской фамильярностью заговорил Эктор, указывая на стулья. — Присаживайтесь. Выпьем по стаканчику?

Эктор был лесоторговец и вел веселую жизнь, то и дело попадая в пикантные истории. Роберу было известно, что он не пропускает ни одной юбки, а подобные вещи вызывали в юноше чувство брезгливости, но все же ему удалось пересилить себя, несмотря на улыбки и любезности, которые этот тип расточал Сюзанне.

— Вот что, детка, на днях я встретил вашего папашу, — начал Эктор. — Он не знает, где вы, и, понятное дело, волнуется… Надо бы вам черкнуть ему словечко… Что вам стоит? Марку купить, и только…

Робер слушал молча и усталым, измученным взглядом смотрел на Сюзанну.

— Что ты так смотришь? Господин Эктор дает разумный совет, — сказала девушка. — Он прав. Я должна была послать открытку.

— Прав, не прав, не в том суть! — изрек лесоторговец. — Вы счастливы?

— Очень, — отвечала Сюзанна.

— Ну и дай вам бог! В конце концов — это главное… — Тут он хитро подмигнул. — Любовь, она всегда любовь.

— Я готов сухую корку грызть, только бы нам не расставаться, — медленно произнес Робер.

Эктор расхохотался.

— Сухую корку! Э-э, куда хватили! Об этом и речи быть не может. Да что там: если вы вечером свободны, я угощаю вас ужином. Идет?

— Сегодня я не могу, — глухо ответил Робер.

— Тогда завтра.

— И завтра не могу.

— Жаль, жаль…

— Но Сюзанна свободна, — глядя в сторону, продолжал Робер. — Пусть идет одна. Я не хочу лишать ее развлечения.

— Робер!

— Что «Робер»? Раз господин Эктор любезно приглашает тебя в ресторан — ступай! Я подожду тебя в баре возле гостиницы.

— Как хочешь…

Неслышно приблизился официант, и лесоторговец заказал:

— Еще три бокала!

Зажглись фонари. На другой стороне бульвара фасады расцветились ожерельями голубоватых и розовых огней. Было тепло. В толпе гуляющих скользили женщины, украдкой бросая вокруг быстрые призывные взгляды. Пряча досаду, Робер притворился, будто они его волнуют, но скоро почувствовал, как отвратительна ему роль, которую он разыгрывает за этим столом, и поднялся; он протянул руку коммерсанту, затем сухо обратился к Сюзанне: