В 900-е годы Ренара захватывает театр и общественная деятельность. Его пьесы. «Рыжик» (1900), «Господин Верне» (1903), «Святоша» (1909) шли в постановке Андре Антуана. Их автор большую часть времени проводил в деревушке Шитри, где в 1904 году его единодушно избрали мэром.

Всего себя отдал Жюль Ренар литературе, защите оскорбленных, пролагая новое русло реалистической литературе XX века во Франции.

Подруга Марселя вошла и протянула ему розу; она любила Марселя за модное имя и за то, что он печатался в журналах.

— В такой холод розы — просто редкость, — сказала она. — Угадай, сколько она стоит?

— Она бесценна!

Он налил воды в голубую пузатую вазочку и поставил в нее цветок.

— Смотри не погуби ее. Цветочница сказала, что в тепле роза может распуститься.

— Ну, что ж, увидим; у меня тепло.

— А ты, чем ты меня порадуешь? — спросила подруга. Она уселась у камина и, грея ноги, добавила: — Подарков мне не нужно. С меня достаточно какого-нибудь пустяка, маленького знака внимания, который женщине дороже, чем все царства и все золото мира… Ну, что-нибудь такое! Придумай сам. Мне кажется, на твоем месте я бы придумала. Видишь, какая я внимательная. Отплати мне тем же, милый!

— Подожди минуту. Ты будешь довольна.

Он схватил рукопись и, похлопывая себя линейкой по щеке, начал читать главу, ту самую, о которой говорят: «Не знаю, как остальное, но за это я, брат, ручаюсь!»

И так бывало всегда. Все унижения ничему его не научили. Сколько ни твердил он себе: «Не будь глупцом!» — каждый раз он снова начинал, как нищий, вымаливать у этой женщины восхищение.

Его голос, звеневший на первых фразах, скоро упал, и, как всегда, дойдя до того волшебного места, где слово облегает мысль вплотную, до духоты, он остановился и недоверчиво, с испугом взглянул на подругу.

Губы ее были сжаты, глаз не видно, руки засунуты в широкие рукава. Она не сказала даже: «Конечно, мое мнение не так уж важно…»

Поистине, она позабыла оставить на камине, справа и слева от часов, две не нужные ей раковины — свои неслышащие уши.

Подруга замкнулась. Наглухо.

И Марсель упал духом. Но вдруг его наполнила нежность: в голубой пузатой вазочке раскрылась роза.

Какая прелесть! Вне себя от восторга, Марсель весь светился изнутри. Он снова чуть было не потерял голову; он бросился, чтобы с благодарностью сунуть нос в распахнувшийся цветок, но вовремя овладел собой, услышав голос подруги:

— Ага! Роза! Вот хорошо. Значит, цветочница меня не обманула.

— Просто поразительно, как хорошо мой муж представляет орангутанга, — говорит г-жа Борнэ.

Избранные гости — их не больше десятка — начинают присматриваться к г-ну Борнэ. Сегодня в интимной обстановке им было рассказано несколько страшных историй.

— Самый удивительный рассказ, — говорит г-н Борн э, — по моему мнению, это «Убийство на улице Морг». Эдгар По так ловко все построил, что я лично, сколько ни читаю и ни перечитываю, никогда не догадываюсь, что это был орангутанг.

— Уверяю вас, — говорит г-жа Борнэ, — он подражает орангутангу так искусно, что в первый раз я просто стала звать на помощь.

— Это верно, — сказал г-н Борнэ, — она кричала как полоумная.

— Вы не шутите? — сказали дамы. — Вы действительно умеете показывать орангутанга?

— Но у него нет ничего общего с обезьяной!

— Нет, есть. Приглядитесь, когда он улыбнется.

Застенчивая дама попросила, опасаясь, что ее просьбу исполнят:

— Ах, покажите нам, хорошо?

Мужчины, слегка встревоженные, тоже хотели увидеть, чтобы убедиться. Г-н Борнэ покачал головой:

— Это так просто не делается: нужно быть в настроении и в соответствующем костюме. Я хочу сказать — без костюма.

Слова г-на Борнэ охлаждают любопытных. Дамы не решаются настаивать и говорят только:

— Как жалко! Нам бы так хотелось!

Но возмущаются, когда кто-то из этих господ предлагает:

— Если бы вы удалились ненадолго, чтобы нам, мужчинам, остаться одним!..

— Нет, нет. Это не выход.

— Послушайте, господин Борнэ, мы удовлетворимся двумя-тремя штрихами. Снимайте сюртук!

— Орангутанг в накрахмаленной рубашке! — презрительно промолвил г-н Борнэ. — Вы смеетесь надо мной, ей-богу!

— Поскольку, госпожа Борнэ, мы вышли из детского возраста, скажите, носит ваш супруг набрюшник?

— Носит, но коротенький.

— Вот-то не везет! Как же теперь быть?

— Господин Борнэ, вы неучтивы. Нам достаточно было бы намека. Засучите рукава до локтей. Прочее восполним воображением.

Господин Борнэ колебался — ему хотелось сыграть свою роль, но он боялся сыграть плохо. Польщенный, как певец, которого упрашивают: «Ну, хотя бы один куплет», — он наслаждался устремленными на него взглядами, полуоткрытыми ртами, умоляющими жестами.

— Пусть будет по-вашему! — сказал он.

Он снял сюртук, аккуратно натянул его на спинку стула.

— Прошу вашего снисхождения, — заявил г-н Борн э. — Во-первых, моя жена преувеличивает или, может быть, ошибается. Во-вторых, я еще не представлял орангутанга публично. И, наконец, и это вас, несомненно, удивит, я никогда не видел орангутанга.

— Тем большая заслуга! — сказали ему.

Задвигали стульями. Приготовились трепетать. Дамы, прижавшись друг к другу, устроились за столом; мужчины нервно затягивались папиросой, окружая себя клубами дыма.

— Придется, во всяком случае, снять манжеты, — сказал г-н Борнэ. — Они будут мешать.

— Пожалуйста, пожалуйста! — взмолилась одна из дам, уже побледневшая от страха.

Господин Борнэ начал.

Это был настоящий провал! Иллюзия разлетелась, как пушинки одуванчика от небрежного щелчка… Толстый господин корчился до изнеможения. Он кривлялся, потел, размахивал жирными руками, поминутно обтягивал уползавший вверх жилет. Часы, выскользнувшие из маленького карманчика, болтались, перелетая с одного бедра на другое. Орангутанг? Какое там! Просто макака, безобидная и вульгарная. Женщины щипали друг дружку, подталкивали одна другую коленками, прятали лица в салфетки, а один из гостей так сильно сжал ляжку своего соседа, что тот подпрыгнул от боли.

Госпожа Борнэ показала себя тактичной супругой. Она сказала сухо:

— Мой бедный друг, у тебя не получается!

Господин Борнэ остановился, словно волчок, который пнули ногой.

— Вы сами виноваты. Я вас предупреждал. Нужно было меня слушаться.

— Успокойся, — сказала г-жа Борнэ, утирая ему лоб. — Надень галстук и пойди умойся.

Пристыженный, он ушел в ванную комнату.

— Прошу извинения за него, — сказала г-жа Борнэ.

Но гости, успокоенные, потому что отделались ожиданием испуга, старались ее утешить:

— Дорогая госпожа Борнэ, не принимайте это слишком близко к сердцу. В следующий раз господин Борнэ сумеет лучше. Ведь это так трудно! И потом, это было совсем не так уж плохо. Быть может, дело в нас, другие сумели бы почувствовать.