Затем она вернулась в город, на который уже спускались сумерки, и здесь нас настигла ночь.

Постепенно тень становилась все менее различимой, и в конце концов я вовсе потерял ее в сгустившейся тьме. Но я понял, что смерть бессильна, что она едва ли может помешать умершим оставаться среди нас. Мертвые не исчезают. Та одинокая нетленная тень, что бродила по улицам городка, не менее реальна, чем образы ушедших от нас, запечатленные в нашей памяти, — голубоватые призраки, не покидающие нас никогда.

Ларбо родился в Виши. По окончании лицея много скитался по свету. Побывал в Италии, Германии, Англии, Испании.

Писатель однажды сказал о себе, что в глазах потомков он, быть может, останется «одним из забытых писателей начала XX века». В этих словах не было кокетства, но лишь трезвое понимание того факта, что настоящее способно высветить в сумерках прошлого лишь ограниченное количество лиц и событий — фрагменты, на основании которых оно пытается воссоздать целостный облик ушедшей эпохи. Готовый примириться с тем, что сам он может и не попасть в поле зрения потомков, Ларбо, человек разносторонне образованный, стремился расширить кругозор своих современников. Он извлекает из забвения многих писателей XVI века, переводит и пропагандирует во Франции книги английских, испанских, американских поэтов и прозаиков. Жажда охватить и вобрать мир во всем его неистощимом многообразии присуща и наиболее значительному произведению Ларбо: «А-О. Барнабус. Полное собрание его произведений: повесть, стихи и дневник» (1913). Ларбо одним из первых сумел раскрыть и донести до читателя поэзию тесных вагонных купе и уютных гостиничных номеров, стремительных экспрессов и медлительных океанских пароходов — всего, что связано с путешествиями, с непрекращающимся открытием мира. Но сделать путешествие своей профессией — это значит отказаться от надежного пристанища и затеряться хоть и в прекрасном, но все же немного чужом и холодном мире. Писатель ненавязчиво, проявляя себя тонким психологом, рисует эту внутреннюю драму своего героя, с мягким лиризмом передает он чувство головокружения, рождающееся от осознания невозможности исчерпать неисчерпаемый мир.

Ларбо не оказался в числе «забытых»: прозаик, поэт, эссеист, мастер внутреннего монолога, он остается в числе лучших представителей французской культуры.

Да-да, я отправилась одна в Монтекатини, что в Апеннинах, между Флоренцией и Болоньей. Представляете себе — совсем одна разъезжала по деревням! Итальянка на это никогда бы не решилась, и все-таки, как видите, я стала почти итальянкой. Сколько лет прожила здесь с мужем, да и после его смерти! Из родственников у меня там никого уже не осталось, и знакомства тоже я все растеряла. Кто бы мог сказать в Доркинге, когда мне было двадцать лет, что я выйду замуж за итальянца?! Che vuole?[18] Вот видите, я часто запинаюсь и не нахожу слов. Да, никогда бы не подумала, что до этого дойду; правда, немного найдется англичан, которые говорили бы на бергамском диалекте так же свободно, как я. А вы не понимаете по-бергамски? Слышите? Тут все на нем говорят. Могли бы все-таки сообразить, что при вас следует говорить уж если не по-французски, то хотя бы по-итальянски. Зато мы с вами можем не стесняться и поболтать вволю. Сколько я ни старалась привыкнуть, но иногда их манеры меня просто шокируют. Вы не обратили внимания за обедом на графиню Пипистрелли? Между нами, вы себе представляете, чтобы английская графиня так ела! A generalessa[19] — с какой откровенностью говорила она о своих… семейных делах, и это за столом, да еще в присутствии молоденьких девушек! Но такое, вероятно, можно наблюдать во всех странах на континенте — люди не умеют прилично есть, они не знают, что о некоторых вещах в обществе упоминать не принято. Ну конечно, теперь вы решите, что я — как они тут говорят? — criticona…[20] Донна Виттория садится за рояль — хорошо бы она сыграла тот фокстрот, который недавно привезен к нам из Милана. Вряд ли вы поверите, но в молодости я так любила танцевать!

Нет, по-французски я не знаю ни слова, но по пути в Англию мы с мужем непременно останавливались на неделю в Париже, и уж бог весть как, но мне удавалось с ними объясняться, и, представьте, они меня понимали.

О да, я обожаю Париж! Не могу забыть, что мне довелось увидеть там маршала Мак-Магона. Еще бы мне не знать квартал Пантеона! Прекрасно помню эти синие стекла в окнах купола. Во Дворце инвалидов? Ничего подобного, именно в Пантеоне. Я же все-таки знаю, что говорю. Ну хорошо, согласна: когда буду в Париже, я заеду к вам, и мы вместе пойдем в Пантеон, и вы убедитесь, что я права. Только в мои годы я уже не доберусь до Парижа, — вот вы и спасены. Теперь все женщины курят. Континентальные нравы! Зато в Англии… Да что вы! Не может быть! В жизни ничего подобного не слыхала! Ну, значит, лишь в самые последние годы, и те, кто этим занимается… А служанки — до чего же они не похожи на наших! Наши держатся так важно, с таким достоинством! А здесь их и не отличишь от хозяек. И декольте носят почти такие же глубокие, как синьоры, и в разговоры вмешиваются, будто они вам ровня. Поглядела бы я на вас, моя милая, в каком-нибудь английском доме за десятью запорами, целый день с каменным лицом. А, это valzer[21] с каким-то французским названием… Valzer всегда меня трогает, потому что, знаете, в молодости я так любила танцевать!

Эйфелева башня была тогда построена лишь до второго этажа. Ах, poverino![22]. Он умер совсем молодым. Кингсуэй?[23] Вы ведь сказали «Кингсуэй», не правда ли? Теперь туда ходит трамвай с набережной, почти от самого парламента. Спасибо вам большое. У меня такое чувство, будто я провела вечер в Англии. Я боюсь беседовать со здешними жителями: все они выучили язык по разговорникам. Произношение у них куда хуже вашего… то есть, я хотела сказать, не такое хорошее. Ужасающий акцент, и стоит им открыть рот, Dio mio[24] кажется, что вот-вот обрушится потолок… Вы влюблены в Англию? Как это мило с вашей стороны! И только в Англию?.. Нет-нет, вы еще подумаете, что я любопытна, а я — просто старая женщина, у меня две замужние дочери в Милане, а старший из внуков готовится поступать в королевскую морскую пехоту. Он поверяет мне все свои тайны. А лет мне столько же, сколько и моей дорогой старушке Прасседе. Поглядите, как она улыбается, а ведь она — без посторонней помощи и шагу ступить не может. Видели бы вы, до чего она была хороша! Настоящая ломбардка, высокая, белокожая, и пелерине медных волос, и замуж она вышла по любви. Что это? Танго? Между нами, — теперь об этом уже можно говорить, — он ее похитил. Да, танго, один из этих новомодных танцев… Ma, mi piace![25] Нет, не кладите мне в кофе сахара, и так достаточно сладко. О да, я так любила…