Мальчик жадно поглощал снедь, запивая ее остатками вина из разномастных бутылок, и к концу трапезы не без гордости почувствовал себя властелином замка.

Он читывал приключенческие романы и теперь возомнил себя отважным моряком, которому выпало принять под свое начало корабль. В воображении он видел себя удостоенным высочайших должностей. Став на отяжелевшие ноги, мальчик обошел свои владения, хлопая дверями, осматривая сады и строения, пряча в карман ключи.

Завидев псарню, он вздрогнул: собак не было на месте! Надо было разыскать, возвратить их! Он побежал во флигель, взял там, как обычно, ружье, зарядил его, снял со стены охотничий рог и помчался по сырому уже от вечерней росы лугу. Лесом он добежал до ближайшего перекрестка, где сходилось шесть дорог, прямо, как струна, тянувшихся вдаль и терявшихся в сумеречной мгле. Высокие дерева величаво возносили вокруг свои вершины, и звуки голоса гулко прокатывались по лесу. Как раз на скрещении дорог был врыт белый камень. Каде поставил на него ногу и затрубил. Остановившись, чтобы перевести дух, он испугался необъятной тишины, потревоженной звуками рога и вновь окружившей его. Он поспешно затрубил еще раз, трубил долго и громко, позволяя себе лишь короткие передышки, чтобы чувствовать себя увереннее. Он трубил, обращая рог в разные стороны, и им овладевало безотчетное чувство хмельной радости от того, что дрожащее, хриплое пение рога будит лесные дебри.

Когда наконец он устал трубить, явственно послышался лай. Он прислушался, в восторге от своей удачи. Да, сомнений не было: лай раздавался все ближе. Он вновь приставил к губам рог, теперь уже неторопливо и гордо.

Скоро было уже слышно, по какой дороге бегут псы. Увидев вдали скачущие светлые пятна, он устремился им навстречу. Но что это? Там были не только собаки: далеко обогнав их, впереди бежало большое темное животное. Значит, свора преследовала зверя, и с каждым мгновением погоня приближалась к перепутью. С сильно бьющимся сердцем Каде стал посреди дороги, бросил рог и хотел стрелять. Но прямо к нему бежал рослый олень, он был уже совсем рядом, и мальчик непроизвольно расставил руки, преграждая ему путь.

Измученное животное встало прямо против Каде на дрожащих ногах и посмотрело на него. Со сдавленным воплем мальчик отпрянул: он узнал эти глаза, он уже видел их, встречал их взгляд сегодня утром. Это был взгляд старого псаря в смертный час, взгляд бедняги Антуана, зовущего его, Каде!

Олень вновь помчался как безумный, мимо мальчика стремглав пронеслись собаки. Охваченный вдруг страхом и стыдом, внезапно постигнув страшную истину, Каде бросил рог и ружье и перевел дух, лишь очутившись в деревне.

Во время франко-прусской войны родные Ж.-Р. Блока выехали из Эльзаса, чтобы остаться французами. Жан-Ришар Блок родился в Париже, где окончил Сорбонну и преподавал историю. В 1905 году он вступил в социалистическую партию. Представления о социализме у Блока той поры еще зыбки, но пафос служения народу ощутим во всех его публичных выступлениях. Идеал демократического искусства писатель воспринял от Льва Толстого, а «Жорес, Роллан, Пеги перевели его нам на французский язык», — говорил Блок. В основанном им журнале «Эффор» (потом «Эффор либр», 1910–1914 гг.) Блок ратует за искусство, понятное массам, вдохновляющееся интересами масс: «Пусть наше искусство заговорит языком, общим для всех, пусть оно познает общие заботы… Искусство обретет силу, только составив единое целое с трудящимися».

Три года Ж.-Р. Блок провел в окопах, был ранен; в госпитале правил гранки романа «… и компания» (1918). Через историю одной семьи здесь воссоздана история французской буржуазии, гнетущая атмосфера буржуазного предпринимательства.

В 20-е годы Ж.-Р. Блок публикует новеллы (сборник «Рено идет на охоту», 1927), документальные повести («На грузовом пароходе», 1924; «Курдская ночь», 1925) и литературно-критические статьи, утверждающие гражданскую ответственность художника. Проблема гражданственного искусства волнует Блока и в период работы над романом «Сибилла» (1932).

Тысяча девятьсот тридцать четвертый год Блок сам считал переломным в своей биографии: он был гостем I съезда советских писателей; давно увлекавшее его слово «социализм» наполнилось реальным содержанием. Вернувшись из Москвы, в Париж, Блок печатает статью за статьей, торопясь рассказать соотечественникам правду о Советской стране. Ж.-Р. Блок — один из организаторов международных конгрессов в защиту культуры, член редколлегий журналов «Эроп» и «Коммюн», директор коммунистической вечерней газеты «Се суар». Первым из французских писателей — через четыре дня после начала франкистского мятежа — он вылетел в Испанию, опубликовав вскоре серию блестящих репортажей («Испания, Испания!», 1936).

В канун второй мировой войны, когда будущие коллаборационисты запретили ФКП, коммунисту Ж.-Р. Блоку пришлось уйти в глубокое подполье, а затем выехать в СССР. В течение четырех лет его голос звучал в эфире, на московской волне. Он обращался к своим соотечественникам с ободряющими словами правды о битве советского народа против фашистских захватчиков, с призывом крепить дружбу между Советской страной и сражающейся Францией. Цикл этих радиопередач вошел в книгу очерков «От Франции преданной к Франции, взявшейся за оружие». Здесь же, в Москве, Блок создал пьесу о восстании французских моряков — «Тулон» (1943). Возвращение на родину было печальным: в гитлеровских застенках погибли мать и дочь писателя. Но он снова занял место в строю: до самой смерти на посту главного редактора возрожденной «Се суар» Жан-Ришар Блок прозорливо анализировал опасные симптомы начинавшейся «холодной войны».

В это утро Рено проснулся с твердым намерением подстрелить какого-нибудь зверя. Он распахнул окно. В комнату вполз длинный язык бледно-серого тумана. Вместо неба над холмами словно разливалось нечто текучее.

Рено принадлежал к числу тех людей, которым все удается, которые пожимают плечами, когда речь заходит о невезении, усмехаются, когда при них говорят о доблести, и считают, что достаточно носить усы, чтобы покорять женщин и распутывать все их козни, и достаточно доброго ружья, чтобы зайцы тысячами выскакивали прямо у тебя из-под ног.

Итак, в это утро Рено проснулся с твердым намерением подстрелить какого-нибудь зверя, как в другие утра он просыпался с намерением выкурить трубку или съесть яичницу с ветчиной.

Накануне вечером фермер, прощаясь с ним, сказал:

— Знаете, мсье Жозеф, завтра на заре славная будет охота в низине — зайчишек можно настрелять сколько угодно.

Рено скорчил презрительную гримасу. Со скучающим видом пошел он за фермером, который непременно хотел показать ему поле, где завтра будет такая славная охота.

— Вот увидите: я скоро разбогатею на продаже шкур о к, — шепнул ему фермер, хитро подмигнул и ушел.

И все же, вопреки своему вчерашнему настроению, наутро Рено встал в четыре часа и прежде всего подумал о том, что надо пойти пострелять. Охотничий сезон кончился. Но поместье было огорожено, да к тому же Рено вообще плевал на всякие запреты.

— А может, он и не появится, — сказал фермер в ответ на его замечание, что можно нарваться на сторожа.

Рено встретил вползший в комнату язык тумана легкой дрожью и начал поспешно одеваться, как человек, который жаждет побыстрее взяться за неотложное дело. Он спустился по лестнице, снял с крючка ружье — славное восьмикалиберное ружье — и открыл затвор.