Уже пять лет м-ль Паскаль занимает должность пом. нач. отдела претензий службы сборов министерства транспорта и подъездных путей. Закулисные интриги были причиной того, что она заняла этот пост с большим запозданием. У нее было свое мнение насчет порядков в отделе кадров… Ее на каждом шагу заставляли терпеть унижения. И если, к примеру, ее отделу требовалось несколько делопроизводителей, то в распоряжении м-ль Паскаль был лишь один, неопытный и ничего не смысливший в работе отдела претензий.

Звали его Гюш. Мелкие, невыразительные черты бледного лица, губы — словно штемпельные подушки, рыжие усики, торчавшие под носом, как мочалка, и вдобавок — вечный насморк. М-ль Паскаль говорила о нем: «Культуры, конечно, никакой. Но, по крайней мере, непьющий, от него никогда не попахивает». Она относилась к Гюшу с ледяным презрением, разговаривала с ним лишь о делах, поручала ему самые нудные претензии и, когда ей надоедало смотреть на спину Гюша, уныло маячившую перед глазами, — посылала его за какой-нибудь справкой в противоположный конец здания министерства. К великому ее сожалению, он сидел напротив ее стола, и кабинет был слишком мал, чтобы расположить их рабочие места по-другому.

Однажды Гюш пришел на час позже. Он был чисто выбрит, в новом костюме, на его губах играла застенчивая улыбка. Извиняющимся тоном он объяснил:

— Сегодня открылась вторая выставка картин художников-любителей — служащих нашего министерств а. — Потупив взор, он добавил: — Там есть и мои полотна.

Эта новость удивила м-ль Паскаль. Ее раздражение сменил снисходительный интерес, и она проворчала:

— Вот как? Надо будет взглянуть.

— Это внизу. Вход бесплатный.

— Ладно. Но у нас есть дела поважнее. Ответили ли вы на письмо Кардебоша о возмещении ему расходов по поездке для ревизии Национальной компании подъездных путей?

При напоминании о его прямых обязанностях Гюш рухнул за свой стол как подкошенный, что м-ль Паскаль отметила не без злорадства.

В пять часов, закончив срочные дела, она решила осмотреть выставку. Поправив шаль и пригладив волосы, она величественно выплыла из кабинета, ни дать ни взять корабль, выходящий на океанский простор.

Вторая выставка художников-любителей находилась в большом нетопленном зале, где царила тишина, как в церкви. Посетителей было мало, они шептались вполголоса. М-ль Паскаль начала с известной долей благожелательства рассматривать картины.

Эти произведения искусства свидетельствовали о том, что у начальства нет причин беспокоиться о состоянии умов служащих министерства. Полотна изображали то заход солнца, то бретанское побережье (зеленые волны, разбивающиеся о черные скалы), то поля, усеянные маками. Затем огромное количество котят в корзинках, с глазами, похожими на пуговки, козлят неопределенной масти и натюрмортов. Все это было очень мило и безобидно. Как видно, занятие, которым заполняли свой досуг сослуживцы м-ль Паскаль, не заключало в себе ничего предосудительного.

Она уже заканчивала осмотр, как вдруг ее внимание привлек щит с четырьмя картинами, изображавшими обнаженных женщин. Одна, рыжеволосая, с молочно-белым телом, валялась на постели. Другая, оседлав стул, курила папироску, устремив куда-то взор, дышащий похотью. Третья была показана и со спины, и спереди, ибо сладострастно потягивалась перед зеркалом. Четвертая осторожно пробовала ногой воду в эмалированном тазу… Все они были написаны в реалистической манере и выглядели как живые; от них так и разило неприличием. Хоть бы клочок материи, хоть бы стыдливо наброшенная вуаль, хоть бы умело расположенная веточка с листьями. Ничего этого не было: абсолютно все — на виду!

От смущения кровь прихлынула к щекам м-ль Паскаль. Она наклонилась, чтобы прочесть фамилию художника, и чуть не упала в обморок от удивления: на этих непристойных картинах красовалась подпись — Гюш.

Она вернулась в свой кабинет в полном замешательстве. Как себя повести? Похвалить делопроизводителя? Это было бы равносильно признанию, что ей понравилась его гнусная мазня. Негодовать? Но чем мотивировать свое возмущение? М-ль Паскаль решила, что лучше всего — смолчать.

Однако на другой день ее начала мучить мысль: что говорят о ней сослуживцы? Наверно, жалеют — ведь она обречена проводить целые дни вдвоем с этим развратником, у которого на уме — одни гадости… А может быть, смеются над нею, перешептываются: «Должно быть, она не скучает с таким молодчиком»… Ее имя рядом с его именем! Одна мысль об этом не давала ей покоя.

Внимательно, как никогда раньше, она разглядывала делопроизводителя и удивлялась, что до сих пор не замечала явных следов порока на его лице. Бледность, потухший взгляд равно как и чуть вздрагивающие руки и легкое заикание, — все говорило о ночах, проводимых в распутстве. Она живо представляла себе, как в своей комнате, где на софах разбросаны подушки и звериные шкуры, где стоят курильницы для дурманящих благовоний, он придает раздетой женщине нужную позу… И когда после бурной ночи, проведенной с натурщицей, он приходил на службу, садился за стол, брал и перелистывал дела, его ум, конечно, еще был полон мерзостями, составлявшими основу его жизни…

А как он смотрел на нее! Раньше она этого не замечала. Словно обшаривая все ее тело липким взглядом… Вне всякого сомнения, он мысленно раздевал ее, как натурщицу.

Кровь приливала к ее щекам. Она ерзала на стуле, вставала, выходила в коридор. Но когда возвращалась, в нее снова впивались наглые глаза делопроизводителя и она чувствовала себя раздетой, оцениваемой по всем статьям, как некогда рабыни на восточных рынках.

«Рано или поздно, — думала м-ль Паскаль, — он воспользуется моей беспомощностью!» И дрожала как осиновый лист до самого конца дня.

Однажды двое рабочих внесли диванчик в их кабинет. «Вот мебель, выписанная вами со склада!» — сказал один из них Гюшу.

У м-ль Паскаль сердце так и екнуло. Как он был уверен в себе, этот циник! Она украдкой взглянула на него. Он был, видимо, удивлен и заявил, что ничего такого со склада не выписывал. Оказалось, что и в самом деле произошла ошибка, диванчик унесли, но м-ль Паскаль не могла успокоиться до самого вечера.

Начиная с этого дня, несчастная жила в непрерывном страхе. Сегодня это случится или завтра? Ей казалось, что Гюш стережет ее, как пантера перед прыжком. Когда он обращался к ней с просьбой передать ту или иную папку, ее сердце сладко замирало. Самые обычные юридические термины обретали в его устах чувственный оттенок и смысл, каких она раньше не замечала. Она стала относиться к работе спустя рукава и в ответ на вопросы Гюша бормотала что-то нечленораздельное. Когда же совершится неизбежное? Ожидание изнуряло ее. Но Гюш не торопился, играя с ней, как кошка с мышью.

Однажды, набравшись мужества, м-ль Паскаль спросила его:

— Вы рисуете с натуры?

Он потупил глаза с улыбкой сатира.

— Да, большей частью. Но иногда и по памяти, если сюжет интересный.

Без сомнения, он писал «по памяти» и ее. Ящики его стола, наверное, забиты рисунками, где она изображена в костюме Евы… А что, если он собирается показать их на следующей выставке? Тогда все, кто работает в министерстве транспорта и подъездных путей, увидят ее обнаженной… «Нет, я не вынесу такого унижения!» — подумала она. Но в то же время эта перспектива доставляла ей какую-то тайную радость.

По мере того, как шло время, она все больше подчинялась странному обаянию Гюша. Как видно, общество человека с нечистыми мыслями действовало заразительно… По ночам ее мучили эротические сны. В ее воображении вставали самые вольные сцены, происходившие в их кабинете, среди скоросшивателей и папок. Во сне Гюш обращался к ней на «ты», а она вела себя как женщина легкого поведения… М-ль Паскаль просыпалась вся в поту, задыхаясь.

Ее приводило в отчаяние, что он все еще притворяется этаким добрым малым и не спешит признаться, что у него на уме. Ей не терпелось погрузиться вместе с ним в океан сладострастия…

Однажды м-ль Паскаль пришла на работу в светлом платье, с вырезом, накрашенная донельзя. Срывающимся голосом она спросила: