Некий персонаж, пока еще скрывавшийся за кулисами, немало способствовал тому, чтобы усугубить и без того нервозное и раздражительное состояние духа, в котором постоянно пребывал ныне Ж.-М. Дюбуа, чтобы окончательно испортить ему характер. Речь идет о самой мадам Дюбуа, особе, с которой не слишком считались и которая, выйдя из мрака кулис, вдруг появилась на авансцене, чтобы сыграть роль супруги, предъявляющей законные права на своего мужа, преуспевающего дельца. В течение долгих месяцев жена бывшего коммивояжера не отдавала себе отчета в том, что происходит, а постоянные лишения и тяжелая работа не могли подготовить ее к этой разительной перемене. И уж тем паче тот факт, что Ж.-М. Дюбуа просидел год в тюрьме, доставив тем богатую пищу для всяческих сплетен и клеветы. А теперь она видела, как в дом хлынул поток довольства: мясо, масло, сливочное и оливковое, яйца, сгущенка, сахар, отрезы, топливо, электроприборы — всего этого с избытком хватало для ее счастья. Разумеется, Ж.-М. Дюбуа исчезал на целые недели, и куда исчезал — неизвестно. А появлялся он лишь на самое короткое время. Чувствовалось, что мыслями он где-то далеко, от семьи оторвался, и всегда у него была уйма предлогов, чтобы улизнуть поскорее из дома. Вернее, один предлог: дела. Но этот предлог вовсе не был выдумкой, коль скоро его благодетельные результаты ощущались вполне реально. После тринадцати лет замужества Леони Дюбуа достигла той стадии, когда женщина предпочитает иметь мужа, пусть и постоянно отсутствующего, зато приносящего домой немалые деньги, чем нищего, аккуратно ночующего в ее постели. При одном воспоминании о последних днях месяца, когда концы не сходились с концами, ей и сейчас становилось страшно. Леони Дюбуа, как никто, знала эту вечно гложущую заботу, удесятеренную опасным соблазном рассрочек, необходимость латать и штопать, чтобы продлить век любой тряпки, неизбывный страх, что в последнюю минуту случится что-нибудь непредвиденное и окончательно поломает ваш и без того скудный бюджет. И поэтому, когда изобилие вошло в ее дом, она сочла это просто чудом. Оказалось, что есть, одеваться и не околевать от холода — это тоже большое дело. Она была сыта уже оттого, что ее дети уплетают за обе щеки. Любовь, которую она питала к мужу, давным-давно обратилась на детей, в чем и заключается подлинный удел женщины, закон ее глубинного самовыражения. Леони видела, как к детям снова возвращается румянец, веселость, как быстро они набираются сил. В сереньком жалком мирке, где все стенали и жаловались, это было сродни чуду. А чудо это было делом рук нового Ж.-М. Дюбуа, отсидевшего год в тюрьме, и развязная самоуверенность этого нового Дюбуа постепенно изгладила память о прежнем чудаке, возможно, и хорошем отце и супруге, но действовавшем в рамках, не суливших ничего лучшего в будущем.

Есть вещи, к которым привыкаешь быстро: в числе их — богатство и комфорт. Былая покорность судьбе отошла в прошлое. Леони Дюбуа чувствовала, как к ней возвращаются силы, а вместе с силами — исчезнувшие было упругости, приятно распиравшие теперь корсаж и юбку. Она даже помолодела. Поставщики в их квартале отпускали ей восхищенные комплименты, правда, не без ехидного намека:

— Дела у вас, мадам Дюбуа, идут на лад! Ваш муж, видать, умеет выкручиваться. Всякий строит свое счастье на несчастье других…

Состояние материального полудостатка накрепко привязывает человека к его судьбе. А теперь, избавленная от необходимости стоять в очередях и торчать у окошечка за пособием, коль скоро все в изобилии доставлялось на дом, Леони Дюбуа вкусила всю сладость досуга. Досуг же порождает мечты и надежды. Никогда мадам Дюбуа не посещали игривые мысли. Целых тринадцать лет у нее был Дюбуа, и этого вполне хватало, к чему навязывать себе на шею еще и лишний труд. Одно хозяйство чего стоило: стряпня, глажка, штопка, возня с ребятишками — а их двое, — а тут еще ни черта не зарабатывающий муж — женщине и этого по горло, уж можете мне поверить! Плоть только тогда предъявляет свои права, когда человек бездельничает, не знает, что такое усталость. И изнуренная плоть Леони Дюбуа молчала.

Теперь, когда она отдышалась, ее начала мучить не так плоть, как дух. Она стала одеваться изящно, к лицу, ухаживала за руками и ногтями, заглядывала к парикмахеру, мазала губы и подбирала пудру под цвет кожи. Словом, стала совсем другой женщиной. А Ж.-М. Дюбуа, казалось, этого и не замечает. Он по-прежнему исполнял при ней свою роль бога-снабженца. В каждый его приезд приходилось спускаться на улицу и помогать ему выгружать из машины ящики с сардинами, килограммы масла и сыра, колбас и окороков, бутылки вина, рома и шампанского — филейные куски подпольного разбоя. Все полки в доме были забиты продуктами, да еще в погребе хранились немалые запасы. Ж.-М. Дюбуа полагал, что, поставляя столько жратвы, он полностью расквитался с домашними.

— Ну, рады? — весело восклицал он. — Ни в чем недостатка не будете знать. Ешьте, ешьте, еще привезу. Эпоха изобилия, детки!

От глаз Леони не укрылась перемена, произошедшая с Ж.-М. Дюбуа. Пиджак из первоклассной материи, нежно-зеленые рубашки, лимонно-канареечные галстуки, шляпа лихо сбита набекрень, подметки из толстого каучука — словом, типичный торговец «левым товаром», даже скорее — гангстер, каких показывают в кино.

И вечно от него пахло какими-то на редкость стойкими духами, пряными, вызывающими, весь он пропитался этим запахом, запахом уличной девки. Подозрениям Леони суждено было подтвердиться. Случайно она увидела в машине Ж.-М. Дюбуа женщину, в профессии которой вряд ли бы кто усомнился. Один видик чего стоит! А позже она как-то заметила его на террасе кафе в обществе все той же женщины. Не станете же вы меня уверять, что он ведет свои торговые дела с этой проституткой!

Леони Дюбуа была не знакома физическая ревность. В былые времена даже трудно было предположить, что кто-нибудь вдруг влюбится в ее Дюбуа, агента по продаже ваксы, велосипедиста-доходягу, который с утра колесил по окраинам Парижа и возвращался вечерами весь в пыли, с разламывающейся от усталости поясницей. А польститься на его гроши — да не смешите вы меня! И сама она была женой этого бедолаги, надорвавшейся от работы, вечно озабоченной нехваткой денег, типичной женщиной тех черных дней, прислугой за все, обихаживающей трех человек. Да еще из последних сил надрывалась, чтобы наскрести хоть немножко продуктов для передачи в тюрьму.

А теперь, видите ли, мсье только потому, что деньги сами сыплются ему с неба, забыл супружеский долг и завел себе дамочку для удовольствий. У этой размалеванной толстозадой девки есть даже свое привычное место в машине Дюбуа. Таскалась небось по разным гостиницам и «черным» ресторанам. От нее мужчина такого наберется, что порядочная женщина со стыда сгореть может. Тем-то она и держит Ж.-М. Дюбуа. А этот болван еще влюбленного разыгрывает… Ему теперь требуется допинг, подавай ему шлюх, чтобы с ними везде показываться, если только, конечно, это не из тщеславия делается.

Вот тут-то ревность Леони, ревность холодная, рассудочная, вошла в игру. Тринадцать лет при ней болтался жалкенький Ж.-М. Дюбуа. А теперь, когда он стал хорошо зарабатывающим мужем, он у нее из рук выскальзывает. Ну ладно, пусть немножко порезвился бы, она не против. Но только пусть ее не вышвыривают, как ни на что не пригодную ветошь. Словно он ее стыдится! Никогда на люди не выведет, никуда с ней не ходит!

А эту жирную свинью повсюду за собой таскает. И все только ей, ей: меха, нейлоновые чулки, сумочки, туфли крокодиловой кожи, золотые браслеты. Правда, еды у них сейчас столько, что и за год не переесть. Но жизнь — ведь это не одна еда да питье. Существуют еще чувства, репутация, справедливость. А деньги, деньги? Необходимо прикопить на будущее. Была война, была оккупация. Сетовать на это не приходится, потому что сейчас открылись сотни возможностей для разных комбинаций и торговых сделок. Но не вечно же так будет. Раз уж такой болван, как ее Ж.-М. Дюбуа, человек без образования, без определенной профессии, разыгрывает сейчас из себя этакого пижона и запросто, как миллионер, вытаскивает из бумажника пятитысячную купюру — это определенно дурной знак. И на что это, в сущности, похоже, — у Леони Дюбуа муж, словно бродяга какой-то, залетит домой, как вихрь, и тут же мчится к своей сожительнице. Подумайте сами, это же в глаза бросается, люди хихикают у нее за спиной: еще бы, кинул свою законную жену.