17. ДОМ Стоит он на углу известных, Старинных улиц — этот дом, Как бы в забвении чудесном, Вполне оправданном притом. Лет двести уж ему, допустим, Висит доска, как старожил, Читаю с гордостью и грустью, Что в этом доме Герцен жил. В годах необозримо дальних Здесь Пушкин по Морской бродил И к Смурову, в колониальных Товаров лавку, заходил. Пройдя в апрельский холод Невским (И дневником сей факт храним), Здесь был Шевченко с Лазаревским И грелся джином огневым. И в этом доме чинно-хмуром, Среди погон и вензелей, Столетний справил новый Смуров Своей торговли юбилей. И в год, для всех купцов печальный, Плакатом красным окрылив, Из лавки той мемориальной Уж вырос кооператив. А в дни осады беспросветной, Все окна, как глаза, закрыв, Дом только вздрагивал ответно На недалекой бомбы взрыв. И вот сейчас я, как прохожий, У старокаменных ворот Стою и думаю: «Похоже, До коммунизма доживет!» Ну как же прочно он построен, И без особенных затей, Он не уступит древней Трое По монолитности своей. Проходит век в огне и громе, Смотрю в знакомое окно — Ведь я родился в этом доме… Припомнить страшно, как давно… 1969 358–374. ВРЕМЕНА И ДОРОГИ 1. «Есть полянка на Москве-реке…» Есть полянка на Москве-реке, И над ней, у каменного края, Сам Тарас стоит невдалеке, Шумную столицу озирая. Тополя за ним уходят вбок, Перед ним дубовая аллея, Там и мной посаженный дубок Вырастает, тонко зеленея. И когда я посмотрю вокруг — На дубок, закатом позлащенный, Я невольно вспоминаю вдруг О баньяне острова Цейлона. Там, в глуши тропических полян И среди скромнейших, тихих келий, Посадил священный я баньян, Он растет и здравствует доселе. И как будто даже связи нет Меж дубком и тем баньяном дальним, Но горит далекой дружбы свет Надо всем тревожным и печальным. Мир сейчас как никогда жесток, Но у дружбы есть свои законы, Чтоб растить московский мой дубок И баньян мой, дружбе посвященный. 1969 2. В ГОРАХ
И вот опять, горами окруженный, Приветствую высокий первый снег, Сиянье скал, и лес завороженный, И у Хертвиси двух потоков бег. Теснятся горы, говорят все разом, Вплоть до ручья, скользящего звеня. Они несут навстречу мне рассказы О том, что здесь случилось без меня. Скороговоркой листьев, задыхаясь Летящей пеной, блестками снегов, Высот дыханьем щек моих касаясь Или застыв отвесами — без слов. Я слушаю их выдумки и были, Говоруны, вы так же хороши, Как и тогда, когда глаза открыли Впервые вас, как тайники души. Вы говорите нынче с человеком, Светло горя, как этот первый снег, И, с каждым новым поднимаясь веком, Вас лучше понимает человек! 1967 3. «С юности мечтал я о Востоке…» С юности мечтал я о Востоке — И Восток увидел наяву — Города, могучие потоки, И людей, и чем они живут. И душой их, ищущей и сложной, Жизнью их, тяжелой и большой, Я, бродяга, путаник, безбожник, Весь проникся — я за этим шел. Я хотел, дыша свободной грудью, Воскрешая их труды и дни, Рассказать о них советским людям, Чтобы в книгах ожили они. С детских лет о них мечтал я жадно, Та любовь не думала стихать, Потому мне было так отрадно Воздух стран полуденных вдыхать. Люди стран тех вырастут чудесно, Всё, что мной написано о них, Будет им со временем известно, Будь то повесть, очерк или стих. В городской или в зеленой чаще, Может быть, и скажут обо мне: «Это друг был добрый, настоящий, Хоть и жил в далекой стороне». 1967 4. ВЕЧЕРНЯЯ ЧАЙХАНА СТАРИКОВ В ТАШКЕНТЕ Вся в деревьев зеленых раме. Отдыхая от всяких дел, В ней сидел я с Гафур Гулямом, С Айбеком не раз сидел. Бородатые люди в белом, Золотая в воде луна, Хороша и душой и телом Старых грешников чайхана. Пиалы там с зеленым чаем, И у каждой особый вкус, И часов мы не замечаем, И куда-то исчезла грусть. И стихов, словно звезд, немало В арыке потеряло след, Оживлялись тут аксакалы В самой дружеской из бесед. Им неважно, где конь, где стремя, Раз они не ездят совсем, Тут само веселилось время, Возвращая молодость всем. Словом, плывшим в зеленой чаше С лунным блеском напополам, Услаждали все чувства наши Айбек и Гафур Гулям. Песнотворцы милые Азии, Из далеких вам лет привет. Больше нет чайханы той разве? Отвечает мне эхо: нет! Нет и друга Гафур Гуляма, Айбека нашего нет, Чайханы нет в зеленой раме, В арыке только лунный след. Нет друзей уж на свете белом, А ведь как же была она Хороша и душой и телом, Старых грешников чайхана. А навстречу зеленоглавый, Весь в бетон и в стекло одет, Уж встает Ташкент небывалый, Новых песен, других бесед! 1969 |
