5. РУСТАВИ На безжизненной равнине, Каменистой, темнотравной, Где рассыпаны осколки Безымянные веков, В майский день вошли мне в душу И остались навсегда в ней Этот хруст камнедробилок, Эта пересыпь гудков. Перестук скользящих кранов, Стены, точные, как скалы, Тяжкий храп землечерпалок, Паровозов синий дым — Это Грузия бетона, Это Грузия металла Воздвигала свой Рустави, Поднимаясь вместе с ним. Силачами встали в поле Мачты дальней передачи, В сизом мареве терялись Плеч их черные края. Над страною виноградной, Над холмов красой горячей Первых домен и мартенов Очертанья видел я. Новой красной черепицей Город пел о переменах, И взбежали рощи смело На пустынные бугры. Где шипели брызги пены У быков тяжелостенных, Падал светлый дождь весенний В воду темную Куры. То, что здесь я вижу сердцем, Станет видимо воочью: Сталь руставская польется, Вспыхнув огненной рекой, И шофер проезжим скажет, Степь срезая темной ночью: «Это светится Рустави!» — И покажет вдаль рукой. Как бывалые солдаты Опытом своим делиться Собираются и снова Все бои переберут — Здесь собрались ветераны — Ими Грузия гордится, Те, что строили Ткварчели, Рионгэса знали труд, Что смиряли силу Храми, Одичавшую волчицу, От Тбилиси до Самтреди Проводили провода, Доты ставили над бездной, Там, где лом в гранит стучится, На Военной на Грузинской, Когда к ней пришла беда. Дружбой светлою народов Здесь равнина засверкала, Ночь истории пробили Эти люди и огни. К мастерам пришли грузинским Мастера высот Урала, Те, что знали дни Тагила И челябинские дни. Пусть прольются светлым ливнем Мая шелковые тучи, А у братьев у казахов Поговорка есть одна: «Если хочешь великана Ты родить благополучно — Не жалей же на пеленки Дорогого полотна». И сейчас, когда равнина Вся гремит и вся бряцает, В этот майский, бирюзовый, Вдохновенный этот час Видим мы тебя, Рустави, И невольно восклицаем: «При рожденье великана Мы присутствуем сейчас!» <1948> 6. УМИРАЮЩИЙ БАМБУК
Бамбук умирает — Приходит черед и бамбуку. И он зацветает Раз в жизни — на скорую руку. И желтых цветов этих Переплетенья — Ничем не согреть их, Подернутых тенью. А розы — как пламя, Ликуют самшиты, И тунга цветы как шелками Расшиты. Бамбук засыпает И видит в неведомом сне, Как лес проступает В тяжелых снегов белизне. Зарницы дрожат На высоком чужом берегу, Две палки бамбука лежат На снегу. Они умирают, Припав к белоснежной земле. Они зацветают, Но цвет их заката алей. Здесь лыжник покинул Ему предназначенный путь. Он руки раскинул, Как будто прилег отдохнуть. Недвижно лежит, И слышится смутно ему, Как Черное море Шумит через белую тьму. 1948 7. КАДА Похожая на скатерть-самобранку Поляна. Небо. Горные края. И выпил я за женщину-крестьянку, В колхозный вечер стоя выпил я. Не потому я пил за незнакомый, Печальный, добрый взгляд, Что было здесь мне радостно, как дома, Иль весело, как двадцать лет назад. Не потому, что женщина вдовою Бойца была, и муж ее зарыт В обугленной дубраве над Невою, И сыну мать об этом говорит. Не потому, что, бросив хворост наземь, Ответила улыбкою одной, И в дом ушла, и вынесла, как в праздник, Печенье, что белело под луной. Нет, я смотрел на ломтики витые, Что по-грузински «ка́да» мы зовем, — Вернулись мне рассветы боевые В неповторимом городе моем. …Мешочек тот был невелик и ярок — И на ладони ка́да у меня. Кто мне прислал тот фронтовой подарок На край земли, на линию огня? Шатаясь от усталости, лишь к ночи Вернувшись с поля, может быть, она, Склонив над ним заплаканные очи, Сидела молчаливо у окна, Чтоб в ночь осады, в этой тьме кромешной, Мне просиял ее далекий зов, Привет земли, такой родной и вешней, Грузинским солнцем полный до краев. …Мне завтра в путь, в работу спозаранку. Темнеют неба дальние края. Вот почему за женщину-крестьянку В колхозный вечер стоя выпил я. <1948> |
