Карло Каладзе 507. СКАЖУТ ОБО МНЕ… Скажут обо мне: ему не повезло, Война ударила нежданно, как морозы, Он ветку тополя войне срезал назло, Чтоб укрепить тем утром росным лозы. И, веткой тополя те лозы укрепя, Он видел в ней своей надежды память — И, ласковый, оставил он тебя, Красавица с сиявшими глазами. Скажут обо мне: потерян парень наш, Пять лет промчалось как виденье, Но всё я перенес, всё, чем страшна война, Вернулся я и вздрогнул от волненья. Я знаю сам, чем стал для нашего села, И шумно детвора, меня узнав, встречала. Я был лишь удивлен, что ветка проросла И тополем над лозами стояла. Откуда сила ветке прорастать? И жизнь ее мне сердце подымает. О женщина, та ветка неспроста, Кроме тебя, о том никто не знает. Об этом вслух, о нет, не говорят, Но я хочу, чтоб ветка мне сказала: Объятья лоз ей дали тот наряд Или твоя рука ее ласкала. <1947> Георгий Леонидзе 508. «Облака проносятся…» Облака проносятся, Осыпаясь золотом. Стих уйдет — с ним дочиста Всё, что знала молодость. Слез путевка кружится, Седины в кудрях ком. С ним волна осушится, Что вставала паводком. Не вернешь, не крикнешь: «Стой!», И джейрана тенью Канет трепет ночи той, Дня сердцебиенье. И возврат стиха к чему — Я уже не солнечен. Молодость нужна ему — Пусть уходит с облаком. Ты звенел, как хочется, Лег в земле расколотым. Стих уйдет — с ним дочиста Всё, что знала молодость. <1935> 509. ПОЭТУ Лишь тебе это скажет страна твоя: Ты пустой мечтой жизнь растягивал, Брала ль пляски рог — ты плясать не мог, Шел ли песни вал — не подтягивал. Твое время есть повесть юности, Что ж твой стих умолк, словно раненый? Стих и юность — их разделить нельзя, Их одним чеканом чеканили. Если ж сердце в песке схоронил сполна, Вся трава стиха в нем задохнется. Есть примета одна: это юность — она, Как надетый шлем, не шелохнется. Мы прекраснейшим только то зовем, Что созревшей силой отмечено: Виноград стеной, иль река весной, Или нив налив, или женщина. За грядущий день отвечаешь ты, Пуля в пулю — так слово всаживай! Позабыт на сегодня любой поэт, В мраке слов погребенный заживо. Всё, что дышит сейчас на путях земли, Всё, что жизни живой присуще: Облаков ли мыс, человек и лист, — Ждет улыбки стихов цветущей. И в стихи твои просится рев, грозя,— Десять тысяч рек в ожидании. Стих и юность — их разделить нельзя, Их одним чеканом чеканили. <1935> 510. КНИГЕ «НОСЯЩИЙ ТИГРОВУЮ ШКУРУ» Я целую листы твои, Пью их взорами жадными, Ты не книга — дрожание Тонких пен водопадное. Ты — не книга, ты — знамя нам, Сад с росой золотою Или неизносимое Ты крыло стиховое. Ты — не книга, ты — утро нам, Свет народного пламени, В корнях сердца положена, В самом сердце чеканена. На каком великановом Создавалась столе ты, Чтобы сердцу грузинскому Так сиять на столетья? Тебя пишут чернилами, Вместо слов — света россыпи. А печатают — оттиски Покрываются розами. Ты одна в ночь светила нам, Вековую, отчаянную, Все сокровища отняли — Ты же непохищаема. Ты скрывалась от гибели Не во мраке нетающем — В крыльях орлиных прядая, В пепле хижин блистаючи. Тебя жгли — пламенела ты, И в огне не сгоравшая, И тебя не развеяли Вихри, лесом игравшие. На мечах написала ты Знаки чести упорные: «Лучше пасть, но со славою, Чем влачить дни позорные». Книга! Шла пред народом ты, В рог бессмертья трубящая. Руставели писал тебя, Кудри, славой звенящие. С ним писал блеск зари тебя, Гул обвала, как замертво, Нес орел перо лучшее, Тигр-соратник — пергаменты. Твое сердце, как молодость, Никогда не состарится. Песня, утром пропетая, Семь веков уже славится. Ты промчись, златокрылая, Все края мира радуя! Ты — приданое матери, Меч и щит моих прадедов. 1935 |
