СТИХИ О КАХЕТИИ 1935 131. ГОМБОРЫ Я не изгнанник, не влекомый Чужую радость перенесть, Мне в этом крае всё знакомо, Как будто я родился здесь. И всё ж с гомборского разгона, Когда в закате перевал, Такой неистово зеленой Тебя, Кахетия, не знал. Как в плески, полные прохлады, Я погружался в речь твою, Грузино-русских строк отряды В примерном встретились бою. Но где найдется чувству мера, Когда встает перед тобой Волной вселенского размера Лесов немеркнущий прибой? И в этот миг, совсем не сотый, Когда ты в жизни жил не зря, Сроднив и спутав все высоты, Почти о счастье говоря, Ты ищешь в прошлом с легкой дрожью: Явись опять, зеленый зной,— Год двадцать первый встал и ожил Над мамиссонской крутизной. О, сколько слез и сколько жалоб На старом Грузии пути, Ночь меньшевистская бежала, К Батуму крылья обратив. Рвать крылья эти, что клубили Одну из самых черных вьюг, Бригада в искрах снежной пыли Проходит с севера на юг. Тобою, Киров, как знамена, Снега Осетии зажглись, Когда, не спешась, эскадроны Переходили в них на рысь. Снега, снега — зима нагая, И вот уже ни стать, ни лечь, Рубить, в снегах изнемогая, Ходы, что всаднику до плеч. Переносить вьюки плечами, Уметь согреться без огней, Со льдов, увенчанных молчаньем, На бурках скатывать коней. Хватив зимы до обалденья, В победоносный дуть кулак И прямо врезаться в виденье, Неповторимое никак. И в этот миг, совсем не сотый, Когда ты в жизни жил не зря, Сроднив и спутав все высоты, Почти о счастье говоря, — Они смотрели и стояли, Снимали иней на усах, Под ними прямо в небеса Великой зеленью пылали Чанчахи вольные леса. 1935 132. ДЖУГАНЬ Через долину, прямо над Джуганью, Стоял хребет, и я встречался с ним Наедине, за той рассветной гранью, Когда он весь казался молодым. Как будто шел, не замедляя шага, Ко мне товарищ в дальней стороне, Зелеными рубцами Шалбуздага О доблести рассказывая мне. Как будто вторя грозному столетью, Над кулуаров снегом голубым По желобам летели легкой смертью Дымки лавин дыханием одним. И ледопадов синева нависла И, как судья, судила черный бор, А я стоял тяжелый, как завистник, С той синевой вступая в разговор. Тот разговор судьба определила, Чтоб каждый знал всю правду о другом, — Тут на балкон хозяйка выходила, Навстречу дню распахивая дом. Тогда с хребта слетал огнистый глянец, Всё подменив деталью бытовой, Как будто утро отдало румянец Спокойствию хозяйки молодой. 1935 133. ЦИНАНДАЛИ
Я прошел над Алазанью, Над причудливой водой, Над седою, как сказанье, И, как песня, молодой. Уж совхозом Цинандали Шла осенняя пора, Надо мною пролетали Птицы темного пера. Предо мною, у пучины Виноградарственных рек, Мастера людей учили, Чтоб был весел человек. И струился ток задорный, Все печали погребал: Красный, синий, желтый, черный, — По знакомым погребам. Но сквозь буйные дороги, Сквозь ночную тишину Я на дне стаканов многих Видел женщину одну. Я входил в лесов раздолье И в красоты нежных скал, Но раздумья крупной солью Я веселье посыпал, Потому что веселиться Мог и сорванный листок, Потому что поселиться В этом крае я не мог, Потому что я, прохожий, Легкой тени полоса, Шел, на скалы непохожий, Непохожий на леса. Я прошел над Алазанью, Над волшебною водой, Поседелый, как сказанье, И, как песня, молодой. 1935 134. ОХОТНИК Уже открылись домики селенья, Людей обыкновенных уголки; Чирками голубого оперенья Над черепицей плавали дымки. Охотник шел, походом переполнен, В плечах шумел лесных ночей настой, У пояса, как пачки легких молний, Кипели перья птицы непростой. В нем горы и озера еще жили, Иной он слепок мира осязал, Из самых тонких жизни сухожилий Дни мастерства лесного он связал. Пускай умрет он также неизвестным, Счастливым лесом встанут жизни дни, О время, ты, наш соучастник честный, Ревнителя охоты не казни. Смиряй его, гони по кругу быта И пламя крыл — фазаном назови, Но дай ему продлить души избыток За прибыли охотничьей зари. 1935 |
