511. ТОТ, КТО СЛОЖИЛ ПЕРВЫЙ ГРУЗИНСКИЙ СТИХ Кто ж был ты, первый, что стихи сложил, Счастливый, безымянный, полный силы, И в слово — песни душу ты вложил, И вдруг стихом свирель заговорила? Испепелен, лежал ли под стеной,— Тебя нашел я на раскопках в Мцхета, Быть может, ты воскрес передо мной В сиянье зедазенского рассвета? И, может, вырос из костей твоих Тростник, под ним Арагви струи пели, Иль телом ты переплелся, как стих, С бессмертною резьбой Светицховели. Быть может, ты туман, что над Курой, И стриж задел твои крыла живые, — Не знаю… Ты всегда передо мной, Ты, кто сложил грузинский стих впервые! <1967> Реваз Маргиани 512. НА АРАБАТСКОЙ СТРЕЛКЕ Ветер и ливень — холод суровый, Замер берег печальный, Виден Сиваш левее Азова, Одетый, как смертью, молчаньем. Справа азовские волны вскипают, Слева Сиваш — безмолвная тайна, Мы в середине, грозою сверкая, — Сказочный путь на Украйну. На Арабатской стрелке мы встали, Север в глазах наших ширью маячит, Там далеко, словно точка простая, Виден корабль с перебитою мачтой. Всё же и в дождь водяные горы Пеной сияют волны звенящей, Справа — Азовского моря просторы, Слева — Сиваш, тишину хранящий. На Арабатской стрелке — послушан — Легкие тени несутся крылато, Будто всё море и вся эта суша Служат для стрелки доской циферблата. Справа азовские волны вскипают, Слева Сиваш — безмолвная тайна, Мы в середине, грозою сверкая,— Сказочный путь на Украйну. <1958> Ило Мосашвили 513. ГОМБОРСКАЯ НОЧЬ Вечер идет, как горами проворный кистинец, В башлыке, в бурке черной, курчавой. Хочу чувствовать землю, говорить с нею ныне, Сосать ее травы… Вокруг восседают, как старейшины, горы, Шлют гонцами нам белые дымы, Их туманов нас кутает ворох, Словно думы о крае родимом. Мы с охоты сейчас, как Важа Пшавела когда-то. Небо, привал на траве наилучшей… Встретишь оленя мычащего с грудью пробитой — Скрой его, туча! Мясо жарится, в пламя вонзились шампуры, В чашках кожаных — вино алое… Вымя оленье — луна полная, бурая. Небо малое… Потопить нас безбрежная темень грозится, Ночь, как бурка, мне плечи совсем оттянула. Прощайте, друзья, — сердце слезами дробится. Навсегда мы расстались, погоня меня не вернула б… В благовонной траве мы, на приволье открытом, Кличет выводок вспугнутый вожака своего. Где-то в чаще олень ревет с грудью пробитой, — Ночь, пригрей его! <1935> Иосиф Нонешвили 514. ОСЕННЯЯ НОЧЬ В КАХЕТИИ Ночь поднялась Над горной грядою, В тьму опрокинув корзину алмазов, Старый Сигнахи Встал тамадою, Ширь озирая сверкающим глазом. Словно проносится Ласточек стая. Тонко шуршат алазанские травы, И серебрится Гомбор крутая Грива лесов на камнях величавых. Юноши давят Сок виноградный, Свет золотистый в марани струится, Горло не жаждет Маджари отрадного, Тихою песней жаждет напиться. Грузные арбы Тянутся с лязгом, Сладок богатого дух урожая, Звездные четки Висят над Кавказом, Как в зеркалах, в ледниках отражаясь. <1948> Галактион Табидзе 515. МОЯ ПЕСНЯ Иной хранит розу, красотка, твою, Иной золотую парчу иль скуфью, Портрет чей-нибудь, над ним шепчет: «Люблю»,— Каждый имеет любовь свою. Письмо, над которым лишь слезы льют, Кольцо ли, что пламени льет струю, Сережки ли в сладкой тени, как в раю,— Каждый имеет любовь свою. Локон ли, клад ли в далеком краю, Правду ль, добытую им в бою, Вещь ли, прославившую семью, — Каждый имеет любовь свою. Тебя обожая, отчизна, пою, Ни с чем я не схожую песнь отдаю, Сердце в огне, и огня не таю, — Каждый имеет любовь свою. <1945> Тициан Табидзе 516–517. В КАХЕТИИ 1. «Слушайте зов Алазанской долины…» Слушайте зов Алазанской долины, Гости далекие, голос старинный. Пробуйте, пейте вина Кварели, Чтобы сердца на пирах потеплели. Всех приведите: певцы здесь желанны, Стол им открытый лозы обвили, В Шильде споет вам Дедас-Левана Или в Артанах — Каралашвили. Пусть по селеньям прокатится громом Мравалжамиер — чужим и знакомым, Пусть им послышится град в Цинандали, — Где еще песни сердца так вмещали? Стол задохнется от песен застольных, Будь же названия зятя достойным, Рог подымай, не смущаясь, почаще, Выпей здоровье Кахети-сладчайшей. |
