КАК ВЫГЛЯДИТ НОЧНАЯ ГРУЗИЯ И ЗЕМО-АВЧАЛЬСКАЯ ГИДРОСТАНЦИЯ Седлаю ночь. Дорогу кличу. Тифлис за нами, ночь и я. Мы золотим, как зуб, добычу. Но слушай нас, Ирония. Где пухнут плотиной Авчалы, Ты снизишь дороги полет, Оставишь мотор и причалишь К дрожащему борту работ. Теперь же — чинары и вязы С размаху бросаются к нам, Еще не споткнувшись ни разу… Теперь же — по сторонам Спит Грузия, запаковав Забот старинные мешки, В ларях, на холмах раскидав. Гляжу на них из-под руки. Нежданней блеска — алыча. И для нее и для меня Свет пневматического дня Буравит серый лоб Авчал. Здесь доблесть заново свежа И руки греет на юру, Здесь режут без ножа Вопящую Куру, Чтобы стальной гусак Волны слепой шатанье Заставил проплясать, Плясать по расписанью, Машинная игра Чтоб тешилася хмуро, Свирепая Кура, Ты станешь робкой ку́рой. Снует рабочая орда, Ордою той переиначен Один, кричавший: «Хабарда!», Глядел других иначе. Как ни закатывай рукава, Ты среди пестрых пестрый. Слишком отчетлива голова, И ярость не по росту. «Довольно, ты схвачен — сознайся, Не ты ли грозу горячил? Не ты ль опрокидывал барса? И ямбу судьбу поручил? Товарищ, не правда ль?» Сказал он, вставая: «Я в книге оправдан, Но здесь — я не знаю. Я долго в печати Коптился и понял, Что нужно начать мне Иную погоню, Откинув молчанье, Сквозь цепкие, длинные Леса примечаний, Статей с укоризной, — Я вышел в долину, Где нет архаизмов. Оставив подрясник На белых страницах, Я выпал из басни, Чтоб здесь повториться, Теперь в отряхающем Каменность мире Я снова — ломающий Да разве плотине, разве ж ей Понять беглеца такого? Я руку его задержал в своей, Смотря на него без слова. Плотина росла, громоздясь по воде, Над ней, над громадой теснящей, Гремел пневматический день, Как полный инструментов ящик. Авчалы за нами, но я не бедней, В конюшнях Иронии много коней. О РАЗБОЙНИКЕ ЧОЛОКАЕВЕ [64] И ГОРОДЕ ДУШЕТЕ Ты ждешь меня, Адай-хох [65], Великий орех ледяной? Но в долине орех неплох, А в потоке и лед иной. Чего ж тебе сидеть в душе, Как служба в новобранце, В семи шагах Душет Стоит зеленый, глянцевый. Правда, ты тишью радуешь, Внизу же обвалы бед. Давно ли, с отвеса падая, Чолокаев душил Душет? Купаясь ястребом хриплым, Бесславя горское право, Он вольность украсил скрипом Измен, позументом ржавым. Как тень гонимой породы, От чутких погони ушей Бежал трущоб воевода К навесам шалашей. Плевал на кровли скромные, Слал на них топор, Топча ногой бездомной Беднейшие из нор. Так ты уважил нищету? Шакал не ляжет с тобою тут. Внимание, князь, — на родине, Где моря зыбь глухая, Шалаш такой же, вроде Последнего сарая. К нему вот на пустырь, Подрезанный прибоя бритвой, Пришел гостить не то, что ты, — Хозяин битвы — перед битвой. Строитель дома для вселенной Пришел как равный к шалашу, А твой мирок, владыка пены, Я только в случай заношу. Душет, я отошел на вызов, Забыл о глянце, о душе Твоих веранд, ворот, карнизов, Коров и горожан, Душет. Не обижайся, недосказ Необходим, как недосол, Не я виною, что сейчас Пылит дороги колесо, Что миссия моя — не ты, Что я из стаи гончих И, как собака, поостыл, Охоты не окончив. АВТОР ПОНОСИТ ПАСАНАУР, БРЕЕТСЯ И, СТРАДАЯ БЕССОННИЦЕЙ, ВЕДЕТ НЕНУЖНЫЙ РАЗГОВОР С МЕДВЕЖОНКОМ [66] На Север! Там не потухает Мой дом, исполненный вчерне, В который бьет река лихая, Врагов наследственных верней. Второю станцией на «ур» Ко мне идет Пасанаур. Айвы и водки маклер, Форелей пожирнее, С матрацами из пакли На жидких галереях, Пером мохнатых кур Нацеливший в меня, Ты — мещанин, Пасанаур, Забывший паспорт обменять, Ты высох на безделье, Валяясь на перинах. Кабан, мы бриться будем Назло твоей щетине. Сегодня вечер прожит, Похолодели гребни Ущелий. Зеленой Стучат листвой виски. Намылен помазок, Бумагу нам одолжит Заброшенный учебник, Где по морям графленым Ползут материки. Но старый атлас вылинял, Кинь глазом по странице — Как много стран намыленных Ждут очереди бриться. Мы будем и на выстрел Лицом равняться голым, Раз имена земель в порезах, Раз времена расколоты. …В Пасанауре двор метен Бывает в день не раз, Гуляя — призываю сон, Но он дичится глаз. Но сон и глух и нем… Цепями нагруженный, Из-за столба ко мне Выходит медвежонок. Как будто бы огонь, Как будто вихорь бурый Лизал его всего И выгорела шкура. Ленивый великан, Пасанаурский Санчо, Он так же, как духан, Урча, подачки клянчит. «Облизывай, рыжий, Старательней корку, — Тебя же кнут оближет, Как солод горький. Тебе гулять В дворовой душной рвани, Твои поля Засеяли мещане. И сдохнешь не на родине, Земляк, — У потных ног их, Шеей шевеля. Чтобы кончать — Свинцом пробьют висок». …Он заворчал И цепи поволок. И лег меж ночью и столбом, А звезды рвалися к нему, Но он, как старый астроном, Храпел у спячки на дому. Тут сон ударил по плечу, Задул окно, закрыл свечу. вернуться В Земо-Авчалах рядом со старинным монастырем, где жил лермонтовский Мцыри, ведутся работы по электрификации Куры. На работах заняты 1500 человек. Здесь можно встретить и послушников, убежавших из монастырей и сбросивших монашескую одежду. вернуться Чолокаев — бывший князь и крупный помещик, сделавшийся в годы революции бандитом. вернуться В Пасанауре на дворе сидит на цепи медвежонок, привезенный из Хевсуретии. |
