Аббат нагнулся и поднял с земли свою булаву.

  Харкорт обошел костер и встал рядом с Иоландой.

  — Что ты слышала? — спросил он.

   — То же, что и все вы. Шорох. Там кто-то есть.

     Новая порция дров, подброшенная в костер аббатом, только теперь занялась, внезапно разгорелась ярким пламенем, и Харкорт увидел, откуда шел шорох. У подножия гигантского дуба, стоявшего недалеко от костра, возник из земли какой-то корявый бугор. Он продолжал подниматься на глазах, и с него сыпались вниз сухие листья, сучки, кости мертвых животных, живая трава и клочья мха. Это выросшее из земли порождение леса двигалось, оно было живое. Густой смрад распространялся вокруг, и вместе с ним — непомерная злоба, почти ощутимая физически. Зловоние было так сильно, что от него перехватывало дыхание, как будто горло стискивали длинные цепкие пальцы.

   Харкорт отступил на шаг перед этой невероятной злобой и давящим зловонием. Он со скрежетом выхватил меч, и пламя костра окрасило клинок в цвет крови. Но у этого существа, которое выросло перед ними у подножия дуба, не могло быть живой красной крови — если его разрубить, из него должен был потечь зеленоватый гной или сукровица, похожая на чернила. Харкорту на мгновение показалось, будто он увидел блеснувшие в свете пламени острые клыки и когти. Но если это действительно клыки и когти, то они располагались в самых неподходящих местах. Может быть, на самом деле это были всего лишь обломки костей или острые каменные осколки, покоившиеся в лесной почве.

  Бугор продолжал подниматься, вырастая из лесного мусора и сухих листьев, из отпавшей коры и гнилых сучков, из птичьего помета, истлевших костей и оброненных перьев. Освещенный пляшущими отблесками пламени, он казался наделенным своей, зловещей жизнью. Злоба, источаемая им, становилась все сильнее, а густое зловоние — все удушливее. Харкорт почувствовал, что задыхается — отчасти от смрада, отчасти от ужаса и гнева, при мысли, что такое гнусное создание осмеливается существовать, имеет наглость вторгаться в этот сравнительно чистый и уютный мир.

   Он шагнул вперед, но его опередил аббат. Одним плавным движением священник обеими руками поднял высоко над головой тяжелую булаву и обрушил ее на выросший из земли бугор. Бугор просел под ударом, что-то в нем булькнуло, и во все стороны разлетелись какие-то слизистые комки. Распространившееся вокруг зловоние многократно превзошло все, что они ощущали до сих пор. Харкорт, шатаясь, сделал два шага вперед, но еще не успел подойти к аббату, как его скрючило пополам и начало рвать. В горле у него стояла горечь, из глаз лились слезы, а от рассевшегося бугра текли навстречу ему густые волны смрада, и он как будто плыл в этом смраде, раздвигая его руками.

  Сделав сверхъестественное усилие, он выпрямился и увидел, что бугор исчез, а аббат стоит на том месте, где был бугор, колотя булавой по извивающимся клочьям и торжествующе хохоча. Харкорт хотел окликнуть аббата, но горло его все еще сжимала судорога, и он долго не мог выдавить ни звука. Наконец он крикнул:

   — Гай, отойди оттуда!

   Аббат продолжал колотить булавой по остаткам бугра, как будто не слышал. Харкорт, шатаясь, шагнул вперед и схватил его за руку:

  — Ради Бога, остановись! От него уже ничего не осталось.

  — Вот когда я с ним покончу,— продолжая раскатисто хохотать, прокричал аббат,— тогда от него в самом деле ничего не останется. Меньше, чем ничего!

  — Да приди ты в себя, черт возьми! — рявкнул Харкорт.— Надо убираться отсюда. Нам нельзя здесь оставаться, нужно уходить. Здесь такая вонища, что дышать нечем.

  Аббат неохотно повернулся и подошел с ним к костру. Поодаль стояла Иоланда, изо всех сил зажимая рот и нос скомканным платком. Шишковатый собирал вещи.

  — Пошли,— сказал он.— Пошли, надо отсюда уходить.

    Харкорт поднял два мешка, забросил их на спину и подтолкнул аббата вперед.

  — Ну вот,— с упреком сказал Шишковатый аббату,— наделал ты дел.

  — Да ведь такая злоба! — оправдывался аббат.— Неужели вы не ощутили эту злобу?

  — Когда навстречу попадается хорек,— сказал Шишковатый,— его не убивают. Только поворачивают назад или обходят его сторонкой.

  — А я эту штуку убил. Ее нужно было убить.

  — Ее нельзя убить. Она не умирает. Можно только надеяться, что она уйдет восвояси.

   Они углубились в ночной лес и начали осторожно спускаться к краю болота. То и дело кто-нибудь натыкался на дерево или спотыкался о лежащую на земле ветку, но они шли и шли вперед.

   Когда до болота оставалось уже совсем немного, Харкорт услышал какой-то тихий жалостный звук, похожий на плач. Он остановился как вкопанный и прислушался. Звук доносился издалека, и временами его заглушал ветер, но это был плач, он был уверен. Там, посреди болота, раздавался чей-то плач.

  — Кто это? — спросил он.

  — Потерянные души,— ответила Иоланда.— Одинокие призраки плачут в болоте.

  — Призраки? — переспросил он,— Ты хочешь сказать, привидения?

  — Здесь повсюду привидения. Множество людей умерли здесь без святого причастия.

  — Я никогда об этом не задумывался,— сказал Шишковатый,— но такое вполне возможно. Когда сюда нагрянула Нечисть, многие пытались бежать, но не всем удалось. Часть угодили в засаду. А другие попрятались или пытались спрятаться.

  Плач затих. Они постояли еще несколько минут, но больше ничего не было слышно, и они продолжали спуск с холма. В бледном, унылом лунном свете болото было похоже на черно-белый набросок пером. Кое-где серебрилась вода, над ней поднимались такие же серебристые, но чуть потемнее камыши и заросли кустарника и чернели отбрасываемые ими тени.

  Вскоре впереди показался небольшой залив, с обеих сторон которого стеной стояли камыши. Берег поднимался от воды узкой песчаной полоской.

  Они остановились, прислушались и вновь услышали плач, тихий и отдаленный. Потом он затих, и наступила зловещая тишина.

  — А здесь все еще воняет,— сказал Харкорт.— Правда, уже не так сильно.

  — Это мы принесли запах с собой,— сказал Шишковатый.— Через день-два выветрится. Он стал бы немного слабее, если бы мы могли принять ванну и сменить одежду.

  — Но что это было? — спросил Харкорт.— Я никогда такого не видел и ни о чем подобном не слышал.

  — Было бы странно, если бы ты это видел,— сказал Шишковатый.— Мало кто о таком даже слышал. Они очень древние, это порождение стихий. Их производит на свет сама земля — они вырастают из мертвой материи. Нечисть тут ни при чем, они существовали задолго до того, как появилась Нечисть. Говорят, когда-то их было много. Я думал, они уже совсем покинули Землю и больше не осталось ни одного. Но в такой местности, как эта...

  — Ты сказал, что мало кто о них слышал. Но ты-то слышал. Ты об этом знал.

  — Легенды моей расы,— ответил Шишковатый.— Из них я об этом и знаю.

  — Твоей расы?

  — Ну конечно,— сказал Шишковатый.— Ты, естественно, никогда не говоришь об этом вслух, и никто не говорит, но ты ведь знаешь, что я не человек.

  — Прости меня,— сказал Харкорт.

  — Ничего,— ответил Шишковатый.— Я ничем не хуже человека.

   — Давайте умоемся,— предложил аббат,— А потом попробуем хоть немного поспать. Мы изрядно не выспались.

   С этими словами он вошел в воду по пояс, нагнулся, зачерпнул пригоршню воды и начал обмывать лицо и одежду.

   — Надо будет по очереди стоять на страже,— сказала Иоланда.

   — Я буду сторожить первым,— вызвался Харкорт.

  — А я после тебя,— сказал Шишковатый.

   Стоя на страже, Харкорт время от времени поглядывал на звезды, чтобы знать, сколько прошло времени. Когда настала пора сменяться, Харкорт разбудил Шишковатого. Тот с ворчаньем поднялся.

   — Как дела? — спросил он.

  — Все тихо,— ответил Харкорт.— В лесу слышались какие-то шорохи, но не такие, какие мы слышали там, на холме. Наверное, какие-нибудь мелкие животные.

   В болоте кто-то плакал, а больше ничего не было.