Максвелл криво усмехнулся:

   — Да, конечно. Ты был рад составить определенное мнение. Ведь ты ошеломлен, растерян и опасаешься за свой рассудок. И сейчас ты задаешь себе вопрос, действительно ли я Питер Максвелл.

  — А ты действительно Питер Максвелл? — спросил Престон.

   — Я в этом уверен. Но если ты сомневаешься, я на тебя не обижусь... и ни на кого другого. Нас, несомненно, было двое. Что-то произошло с моей волновой схемой. Один из нас отправился в систему Енотовой Шкуры, другой — куда-то еще. Тот, кто отправился в Енотовую Шкуру, вернулся на Землю и умер. А я вернулся вчера.

  — И обнаружил, что умер?

   Максвелл кивнул:

   — Моя квартира сдана, все мое имущество исчезло. Университет заявил, что на мое место взят другой преподаватель, и я остался без работы. Вот потому я и спрашиваю, можно ли добиться восстановления.

   Престон откинулся на спинку стула и задумчиво скосил глаза на Максвелла.

   — С точки зрения закона,— сказал он,— позиция университета, бесспорно, неуязвима. Ты же мертв, понимаешь? И у них по отношению к тебе нет никаких обязательств. Во всяком случае, до тех пор, пока твои права не будут подтверждены.

   — После нескончаемых судебных разбирательств?

   — Боюсь, что да. Дать точный ответ на твой вопрос я пока не могу. Ведь это беспрецедентно. О, разумеется, известны случаи неверного установления личности, когда умершего ошибочно опознавали как кого-то другого, кто на самом деле был жив. Но ведь тут никакой ошибки не произошло. Человек, который бесспорно был Питером Максвеллом, столь же бесспорно мертв, а прецедента установления личности при подобных обстоятельствах не существует. Этот прецедент должны будем создать мы путем кропотливейших юридических исследований, на которые, возможно, потребуются годы. По правде говоря, я еще толком не представляю себе, с чего следует начать. Безусловно, какая-нибудь зацепка отыщется и все можно будет уладить, но это потребует сложнейшей работы и предварительной подготовки. В первую очередь необходимо будет установить юридически, кто ты такой.

  — Кто я такой? Но ради всего святого, Аллен! Мы же это знаем.

  — Мы, но не закон. Для закона ты в настоящем своем положении не существуешь. Юридически ты никто. Абсолютно никто. Все твои документы отправлены в архив и, несомненно, уже подшиты...

  — Но все мои документы при мне,— спокойно сказал Максвелл.— Вот в этом кармане.

  Престон с недоумением уставился на него:

  — Ах да! Конечно, они должны быть при тебе. Ну и клубок!

   Он встал и прошелся по кабинету, качая головой. Потом вернулся к столу и снова сел.

  — Дай я подумаю,— сказал он.— Мне нужно немножко времени, чтобы разобраться... Я что-нибудь откопаю. Мы должны отыскать какую-нибудь зацепку. И сделать нам нужно очень много. Вот хотя бы твое завещание...

  — Мое завещание? Я о нем начисто забыл. Ни разу даже не вспомнил.

   — Оно рассматривается в нотариате. Но я добьюсь отсрочки.

  — Я завещал все брату, который служит в Корпусе исследователей космоса. Я мог бы связаться с ним, хотя, вероятно, это будет очень нелегко. Он ведь из одной экспедиции почти немедленно отправляется в следующую. Но важно другое: затруднений в этом отношении у нас не будет. Как только он узнает, что произошло...

  — К сожалению,— сказал Престон,— решает не он, а суд. Конечно, все должно уладиться, но времени на это, возможно, потребуется много. А до тех пор ты не имеешь никаких прав на свое имущество. У тебя нет ничего, кроме одежды, которая сейчас на тебе, и содержимого твоих карманов.

  — Университет предложил мне пост декана экспериментального института на Готике Четыре. Но я не намерен соглашаться.

   — А как у тебя с деньгами?

   — Пока все в порядке. Оп пригласил меня пожить у него. И на ближайшее время денег мне хватит. Ну, а в случае необходимости я могу подыскать временную работу. Если понадобится, Харлоу Шарп мне, конечно, поможет. В крайнем случае возьмет в экспедицию. Это должно быть интересно.

   — Но разве в такие экспедиции берут людей без диплома Института времени?

   — В качестве подсобных рабочих берут. Но для чего-либо более ответственного диплом, я полагаю, необходим.

  — Прежде чем я начну действовать,— сказал Престон,— мне нужно точно знать, что именно произошло. Во всех подробностях.

   — Я напишу для тебя полное изложение событий. И заверю у нотариуса. Все, что тебе будет угодно.

  — Мне кажется,— заметил Престон,— мы можем предъявить иск транспортному управлению. Это по их вине ты оказался в таком положении.

  — Не сейчас,— уклончиво ответил Максвелл.— Этим можно заняться и позже.

  — Ну, пиши изложение событий,— сказал Престон,— А я пока подумаю и пороюсь в кодексах. Тогда уж начнем. Ты видел газеты? Смотрел телепередачи?

   Максвелл покачал головой:

  — У меня не было времени.

   — Репортеры неистовствуют,— сказал Престон.— Просто чудо, что они тебя еще не разыскали. Уж конечно, они охотятся за тобой. Пока ведь у них нет ничего, кроме предположений. Вчера вечером тебя видели в «Свинье и Свистке». Там тебя опознало множество людей — во всяком случае, так они утверждают. В настоящий момент считается, что ты воскрес из мертвых. На твоем месте я постарался бы не попадаться репортерам. Но если они тебя найдут, не говори им ничего. Абсолютно ничего.

  — Можешь быть спокоен,— сказал Максвелл.

   Они умолкли и в наступившей тишине некоторое время смотрели друг на друга.

  — Какой клубок! — задумчиво произнес Престон.— Какой потрясающий клубок! Нет, Пит, я чувствую, что возиться с ним будет одно удовольствие.

  — Кстати,— сказал Максвелл.— Нэнси Клейтон пригласила меня на свой сегодняшний вечер. Я все думаю, нет ли тут какой-нибудь связи... хотя почему же? Она и раньше меня иногда приглашала.

  — Но ты же знаменитость! — улыбнулся Престон.— И значит, чудесная находка для Нэнси.

   ----- Ну, не знаю,— сказал Максвелл.— Она от кого-то услышала, что я вернулся. И конечно, в ней заговорило любопытство.

  — Да,— сухо согласился Престон.— В ней, конечно, заговорило любопытство.

  Максвелл почти не сомневался, что возле хижины Опа его подстерегают репортеры, но там никого не было. По-видимому, они еще не пронюхали, где он теперь живет.

  Хижину окутывала сонная предвечерняя тишина, и осеннее солнце щедро золотило старые доски, из которых она была сколочена.

  Две-три пчелы лениво жужжали над клумбой с астрами у двери, а над склоном, в туманной дымке уходившим к шоссе, порхали желтые бабочки.

  Максвелл приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Хижина была пуста. Оп где-то бродил, и Духа тоже не было видно. В очаге алела куча раскаленных углей.

Максвелл закрыл дверь и сел на скамью у стены.

  Вдали на западе голубым стеклом поблескивало одно из четырех озер, между которыми стоял городок. Пожухлая осока и вянущая трава придавали ландшафту желто-бурый колорит. Там и сям маленькими островками пламенели купы деревьев.

   Теплота и спокойствие, думал Максвелл. Край, где можно тихо грезить. Ничем не похожий на мрачные яростные пейзажи, которые столько лет назад писал Ламберт.

  Он не понимал, почему эти ландшафты репейником вцепились в его сознание. И еще он не понимал, откуда художник мог узнать, как мерцают призрачные обитатели хрустальной планеты. Это не было случайным совпадением; человек не способен вообразить подобное. Рассудок говорил ему, что Ламберт должен был что-то знать об этих людях-призраках. И тот же рассудок говорил, что это невозможно.

   Ну, а все остальные существа, все эти гротескные чудища, которых Ламберт разбросал по холсту яростной, безумной кистью? Как объяснить их? Откуда они взялись? Или они были просто лоскутами безумной фантазии, кровоточащими, вырванными из странно и мучительно бредящего сознания? Были ли обитатели хрустальной планеты единственными реальными созданиями из всех тех, кого рисовал Ламберт? Это казалось маловероятным. Где-то, когда-то, каким-то образом Ламберт видел и этих, остальных. А ландшафты? Были ли они только плодом воображения, фоном, подкреплявшим впечатление, которое создавали фантастические существа? Или же такой была хрустальная планета в неизмеримо давнюю эпоху, когда ее еще не заключили в оболочку, навеки укрывшую ее от остальной Вселенной? Но нет, решил он, это невозможно! Ведь планету покрыли оболочкой еще до того, как возникла нынешняя Вселенная. Десять миллиардов лет назад, если не все пятьдесят.