— Прошлая зима выдалась морозной и снежной. Мои старики-родители простудились и умерли. Я выхаживала их как могла, но у меня ничего не получилось. Первой умерла мама, а на следующий день — отец. Я развела костер, чтобы растопить лед и отогреть землю, и вырыла могилу, одну на двоих. Она получилась мелкой, потому что земля так и не оттаяла. Я не в силах была оставаться там. Понимаете, просто не в силах!

  — И вы пришли в трактир,— подытожил Корнуолл.

   — Да,— сказала Мэри.— Они обрадовались моему приходу, хотя по тому, как они со мной обращались, этой радости не чувствовалось. Я была молодой и сильной и хотела работать. Но они все равно шпыняли меня.

  — Когда мы достигнем Башни, вы сможете передохнуть,— заметил Корнуолл,— передохнуть и решить, как вам быть дальше. Никто не знает, что такое эта Башня?

  — Ничего примечательного,— отозвался Хэл.— Старинное укрепление на границе с Пустынным Краем. Когда-то там стоял гарнизон, а сейчас живет один епископ, хотя зачем он там нужен и чем занимается, никому не известно. Быть может, у него наберется двое-трое слуг. Они да пара крестьян — вот и все обитатели Башни.

   — Вы мне не ответили,— напомнила Мэри.— Вы идете в Пустынный Край?

  — Не все,— сказал Корнуолл.— Я иду. Оливер, по-моему, тоже. Его не удержать, но, будь моя воля, я бы попытался.

  — Я наблюдал начало,— заявил Оливер,— и ни за что не пропущу конец.

  — Далеко еще? — спросил Джиб.— Сколько нам осталось идти?

  — Три дня,— сказал Хэл.— Мы будем у Башни через три дня.

  Епископ Башни был стар. «Выглядит он,— подумал Джиб,— моложе отшельника и все-таки дряхлый старец». Ряса, которую он носил,— златотканая, из тончайшего шелка — за долгие годы изрядно пообтрепалась. Впрочем, при взгляде на лицо епископа поношенные одежды как-то сразу забывались. Старца словно окутывал незримый покров доброты и могущества; то был не просто епископ, а епископ-воин. Стоило мысленно слегка подправить его заострившиеся черты, вообразить здоровый цвет кожи и румянец на щеках, и на месте старика возникал вдруг суровый ратник. Седые волосы на голове епископа были столь редкими, что казались случайно прицепившимся к ней пухом, который вот-вот сорвется и улетит, подгоняемый ветерком, проникавшим внутрь Башни сквозь многочисленные трещины в стенах. Огонь в очаге бессилен был справиться с холодом. Комната была обставлена весьма скудно: грубый стол, за которым сидел на колченогом стуле епископ, в углу непритязательное ложе, шаткий обеденный стол со скамьями вдоль него; в самодельном шкафчике стояла дюжина-другая книг, внизу громоздились свитки, некоторые из них были изгрызены мышами.

  Епископ взял книгу в кожаном переплете, раскрыл ее и принялся медленно перелистывать страницы. Потом закрыл и отложил в сторону.

  — Ты говоришь, мой брат во Христе отошел с миром? — спросил он у Джиба.

  — Он знал, что умирает,— ответил тот,— знал и не боялся. Он был таким старым...

  — Да, старым,— произнес епископ.— Я помню его с тех пор, когда сам был еще мальчишкой, а он — человеком зрелого возраста. Наверно, ему тогда исполнилось тридцать или около того. Впрочем, я могу ошибаться. Уже тогда он служил Господу. Я в его годы воевал, был капитаном здешнего гарнизона, оборонявшего Пограничье от демонов Пустынного Края. Лишь постарев и расставшись со своими солдатами, которых отозвали отсюда, я стал слугой Господа. Ты говоришь, мой друг пользовался всеобщей любовью?

   — Никто не желал ему зла,— сказал Джиб.— Он дружил со всеми: с Народом Болот и Народом Холмов, с гномами...

   — Но вы не его веры. Я подозреваю, вы не придерживаетесь никакой веры вообще.

  — Знаете, ваша милость, если я правильно понял, что вы имеете в виду, то вы угадали.

   — Как это на него похоже! — Епископ покачал головой,— Как похоже! Он никогда не спрашивал у человека о его вере. По-моему, ему было все равно. Даже если его воззрения были ошибочны, он заслуживает уважения. И то, что вы все вместе принесли мне предметы, которые он поручил передать,— лишнее тому доказательство. Только не подумайте, что я вам не рад. Мы всегда рады гостям, они бывают у нас так редко!

   — Ваша светлость,— сказал Корнуолл,— по поручению отшельника к вам явился только Болотный Джиб. Хэл из Дерева-с-дуплом был нашим проводником.

   — А дама? — спросил епископ.

  — Она под нашим покровительством,— ответил Корнуолл с запинкой.

   — Вы очень ловко избегаете говорить о себе.

  — Мы с гоблином направляемся в Пустынный Край. Что касается Енота, он — приятель Хэла.

  — Еноты меня не интересуют,— заметил довольно-таки раздраженно епископ, — хотя я против них ничего не имею. Любопытное создание, этакая мохнатая игрушка.

   — Он не игрушка, ваша светлость,— возразил Хэл,— он друг.

  Епископ сделал вид, что не расслышал, и обратился к Корнуоллу:

  — Вы сказали, в Пустынный Край? Не многие люди ныне отваживаются проникать туда. Позвольте предупредить вас: там небезопасно. Что вами движет?

  — Он ученый,— объяснил Оливер,— ищет истину. Он идет туда, чтобы провести исследования.

  — Хорошо,— одобрил епископ.— Человеку не пристало гнаться за мирскими богатствами. Искать знания — значит угождать душе, хотя, боюсь, ваше стремление к истине будет вам не слишком надежной защитой.

  — Ваша светлость,— проговорил Корнуолл,— книга...

  — Ах да, книга. Праведная книга и весьма, весьма полезная. Сотни лекарственных рецептов, большинство из которых, я уверен, были до сих пор известны лишь отшельнику. Но скоро о них узнает все человечество.

  — Кроме нее,— продолжал Корнуолл,— отшельник послал вам еще один предмет.

  — Конечно, конечно.— Епископ как будто смутился,— Я совсем забыл. Увы, старость не радость. Память с возрастом, к сожалению, лучше не становится.

   Он взял завернутый в ткань топорик, развернул его — и застыл в изумлении. Потом молча повертел в руках и наконец положил перед собой на стол, поднял голову, оглядел путников и остановил свой взгляд на Джибе.

  — Ты знал, что несешь? — спросил он у болотника.— Отшельник тебе рассказал?

  — Он сказал, что это ручной топорик.

  — А тебе известно, что такое ручной топорик?

   — Нет, ваша светлость.

  — А вам? — Епископ посмотрел на Корнуолла.

  — Да, ваша светлость. Старинный инструмент. Кое-кто считает...

   — Знаю, знаю. Таких «кое-кого» всегда хоть пруд пруди, равно как и тех, кто вечно пристает с вопросами. Интересно, почему отшельник его хранил, да еще столь бережно, и почему завещал передать мне? Топорик-то не из тех вещей, что подобает иметь служителю Господа. Он изготовлен Древними.

  — Древними? — переспросил Корнуолл.

  — Да, Древними. Вы никогда о них не слышали?

  — Наоборот, их я и ищу! Поэтому и направляюсь в Пустынный Край. Вы можете мне сказать, существуют ли они на самом деле или их выдумали?

  — Существуют,— ответил епископ,— и этот инструмент надо им возвратить. Когда-то кто-то, наверно, украл его...

   — Я могу взять его,— предложил Корнуолл.— Я возьму его и передам по назначению.

   — Нет,— возразил Джиб.— Отшельник доверился мне, а потому я верну топорик...

   — Но тебе нет никакой необходимости идти туда! — воскликнул Корнуолл.

  — Не было,— поправил Джиб.— Возьмешь меня с собой?

  — Я Джиба не брошу,— проговорил Хэл.— Мы с ним дружим слишком давно, чтобы я отпустил его одного навстречу опасностям.

  — Похоже,— заметил епископ,— вы все торопитесь умереть, за исключением дамы.

   — Я тоже иду,— сказала Мэри.

   — И я,— раздался голос от двери. Услышав его, Джиб резко обернулся.

   — Плакси! — воскликнул он.— А ты что здесь делаешь?

   Обычно епископ питался скромно: тарелка кукурузной каши или, скажем, ломтик бекона. Умерщвляя плоть, он, как ему казалось, питал дух и одновременно подавал достойный пример своей немногочисленной пастве. Однако, будучи по натуре чревоугодником, он радовался гостям, ибо их прибытие позволяло ему как следует наесться; к тому же проявляемые им радушие и хлебосольство шли во благо матери Церкви.