— Оберегать? Почему его нужно было оберегать?

  — Потому что,— ответил баньши,— он последний в своем роде и очень дорог всем нам. Он последний из... из... я не знаю, как это выразить... У вас есть существа, которых вы зовете собаками и кошками.

   — Да,— сказала Кэрол.— Вот одно из них сидит здесь с нами.

  — Предметы забавы,— продолжал баньши.— И все же гораздо, гораздо больше, чем просто предметы забавы. Существа, которые были вашими спутниками с первых дней вашей истории. А дракон — то же самое для обитателей хрустальной планеты. Их последний четвероногий друг. Они состарились, они скоро исчезнут.

   И они не могут бросить своего четвероногого друга на произвол судьбы. Они хотят отдать его в заботливые и любящие руки.

   — Гоблины будут о нем хорошо заботиться.— сказала Кэрол.— И тролли, и феи, и все остальные обитатели холмов. Они будут им гордиться. Они его совсем избалуют.

  — И люди тоже?

  — И люди тоже,— подтвердила она.

   Они не уловили, как он исчез. Только его уже не было. И даже грязное полотенце не колыхалось в небе. Кедр был пуст.

   Четвероногий друг, подумал Максвелл. Не Бог, а домашний зверь. И все-таки вряд ли это так просто. Когда люди научились конструировать биомеханические организмы, кого они создали в первую очередь? Не других людей — во всяком случае, вначале,— не рабочий скот, не роботов, предназначенных для одной какой-нибудь функции. Они создали четвероногих друзей.

   Кэрол потерлась о его плечо:

  — О чем вы думаете, Пит?

  — О приглашении. О том, чтобы пригласить вас пообедать со мной. Один раз вы уже согласились, но все получилось как-то нескладно. Может, попробуете еще раз?

  — В «Свинье и Свистке»?

  — Если хотите.

  — Без Опа и без Духа. Без любителей скандалов.

  — Но, конечно, с Сильвестром.

  — Нет,— сказала Кэрол.— Только вы и я. А Сильвестр останется дома. Ему пора привыкать к тому, что он уже не маленький.

  Они поднялись с валуна и направились к замку.

   Сильвестр поглядел на дракона, разлегшегося на зубчатой стене, и зарычал.

  Дракон опустил голову на гибкой шее и посмотрел тигренку прямо в глаза. И показал ему длинный раздвоенный язык.

  Чердачный гоблин наблюдал исподтишка за монахом, а тот не сводил глаз с книжника, который, не подозревая, что за ним следят, пытался извлечь из-за корешка старинного фолианта какой-то свиток. Гоблин ненавидел монаха и, надо сказать, имел к тому достаточно оснований. Монах же не испытывал ни к кому на свете ни ненависти, ни любви; он отличался завистливостью и склонностью к фанатизму. Поскольку час был поздний, помещение библиотеки пустовало. В нем царила тишина, лишь скреблась где-то в укромном уголке мышь. На столе, за которым сидел книжник, догорала свеча.

  Книжник сунул манускрипт за пазуху, поднялся, поставил фолиант обратно на полку и затушил двумя пальцами свечку. Бледный лунный свет, проникавший внутрь сквозь высокие, от пола и чуть ли не до стропил, окна, замерцал на переплетах многочисленных томов. Книжник осторожно двинулся к выходу. Монах постарался поглубже спрятаться в тень и не сделал ни малейшей попытки остановить книжника. Исполненный ненависти к монаху гоблин озадаченно почесал затылок.

  Когда в дверь постучали, Марк Корнуолл ел хлеб с сыром. В маленькой комнате было холодно; в очаге потрескивали дрова, но тепла от них исходило всего ничего. Корнуолл встал, стряхнул с куртки крошки сыра и открыл дверь. На пороге стояло весьма странное существо — крошечное, не более трех футов ростом, худое и сморщенное. Из-под поношенных кожаных брюк виднелись босые, густо заросшие шерстью ноги. Наряд существа дополняли старенькая рубашка из алого бархата и остроконечный колпак.

  — Чердачный гоблин,— представилось существо.— Могу ли я войти?

   — Разумеется,— ответил Корнуолл,— Я слышал о тебе, но, признаться, всегда считал тебя выдумкой.

   Гоблин переступил порог и тут же устремился к очагу. Присев перед ним на корточки, он протянул ладони к огню.

   — Это почему же? — справился он.— Тебе ведь известно, что на свете существуют гоблины, эльфы и другие члены Братства. Почему же ты не верил в меня?

   — Может, потому, что никогда не видел,— отозвался Корнуолл.— По-моему, ты до сих пор вообще никому не попадался на глаза. Так что, сам понимаешь...

   — Я прятался,— заявил гоблин,— скрывался у себя на чердаке, благо там до меня не так-то просто добраться. Дело в том, что некоторые ваши монахи ведут себя, ну, что ли, неразумно. Они начисто лишены чувства юмора.

  — Сырку не хочешь? — предложил Корнуолл.

   — Что за глупый вопрос? Конечно, хочу!

   Гоблин отодвинулся от очага, огляделся и взобрался на деревянную скамью, что стояла у стола.

     — Сдается мне,— заметил он,— жизнь у тебя не из легких. Обстановочка, прямо скажем, бедноватая.

   — Какая есть.— Корнуолл вынул из висевших на поясе ножен кинжал, отрезал кусок сыра и ломоть хлеба и вручил угощение гоблину.

   — И пропитание скудноватое,— продолжал тот.

   — Увы. Однако я полагаю, ты явился не за сыром?

   — Нет,— сказал гоблин.— Я видел тебя сегодня вечером. Видел, как ты украл манускрипт.

  — И что? — поинтересовался Корнуолл.— Он тебе нужен?

  — Ни капельки,— проговорил гоблин, вгрызаясь в сыр,— Я всего лишь хотел сообщить тебе, что видел не только я, а еще и монах по имени Освальд.

   — Раз так, почему же он меня не остановил? Почему позволил уйти?

   — У меня такое впечатление, что твоя совесть совершенно спокойна. Ты даже не пытаешься отрицать своей вины.

  — Ты же видел меня,— произнес Корнуолл.— Видел, но вмешиваться не стал. Значит, у тебя имелись свои соображения.

   — Может быть,— согласился гоблин.— Сколько лет ты здесь проучился?

  — Почти шесть.

   — То есть ты уже не студент, а ученый. Книжник.

  — Разница небольшая.

   — Возможно. Тем не менее ты вышел из того возраста, когда люди занимаются всяким озорством.

   — Наверно. Но что-то я никак не пойму, куда ты клонишь...

   — Я клоню к тому, что Освальд видел тебя и все же позволил тебе уйти. Может, он знал, что именно ты крадешь?

   — Вряд ли. Я и сам не подозревал о существовании манускрипта, пока не наткнулся на него. Просто, когда книга очутилась у меня в руках, мне показалось, что переплет выглядит как-то странно. Из-под него словно что-то выпирало, как будто между кожей и основой находился посторонний предмет.

   — Если он был таким заметным, почему же никто не обнаружил его раньше? — спросил гоблин.— Кстати, как насчет добавки?

   Корнуолл отрезал еще сыру.

   — Я думаю, ничего тут сложного нет. Должно быть, мне единственному на протяжении целого столетия взбрело в голову снять с полки этот том.

  — Что ж, вполне вероятно,— признал гоблин.— А о чем говорилось в той, которую ты листал?

   — Рассказ древнего путника, записанный в незапамятные времена каким-то монахом, который, надо отдать ему должное, сделал из книги произведение искусства: красочные инициалы, причудливые узоры на полях. А содержание — так, набор побасенок.

  — Тогда зачем она тебе понадобилась?

  — Порой из груды лжи проклевывается вдруг росток истины. Я искал упоминание о том, что меня интересовало.

  — И нашел?

   — Да, но не в книге, а в манускрипте. Мне думается, рассказ в книге записан со слов самого путешественника. Я вовсе не уверен, что подобное нагромождение небылиц могло удостоиться чести быть скопированным хотя бы пару раз. А монах молодец — такой работой можно и нужно гордиться.

  — Ты говорил про манускрипт.

  — Вообще-то манускриптом его назвать трудно, ибо он состоит всего-навсего из одного листка. Все то же повествование, но с подробностями, которые монах-переписчик почему-то опустил.